Еще через полчаса возобновившие вещание телевидение и радио сообщили о происшествии, и тогда мы узнали, что оборвались все высоковольтные провода на линиях электропередач между Испанией и Францией, кое-где рухнули опоры и столбы, а инженеры по непростительному разгильдяйству позабыли отключить питание. К счастью, фейерверк короткого замыкания не повлек за собой жертв среди населения – какой все же бессовестный эгоизм звучит в этой фразе: да, люди не пострадали, но один, по крайней мере, волк не успевший увернуться от испепеляющего удара рукотворной молнии, превратился в дымящуюся головешку. Однако объяснять тьму на полуострове обрывом проводов – это лишь половина правды, а другая половина, хоть и была сознательно облечена в недоступные разумению обывателя технические термины, призванные запутать его, вскрылась очень скоро, ибо каждый считал своим долгом просветить соседа: Они просто не хотят признаться в том, что дело не только в трещинах на земле, в этом случае провода бы не оборвались. А в чем же еще, по-вашему? Да ясно же как день, хоть мы и оказались во мраке ночи, что провода лопнули от чрезмерного натяжения, а натяжение возникло от того, лопни мои глаза, что земля сдвинулась. Да что вы говорите? То, что слышите, и погодите, скоро и они сами это признают. Целы остались соседские глаза, ибо, хоть и не сразу, но все же на следующий день, когда слухи и сплетни размножились до такой степени, что уже никакое новое, пусть самое правдивое, известие не могло бы усилить всеобщее смятение, было сказано, пусть не все до конца и не слишком внятно, что из-за изменения геологической структуры пиренейского горного хребта сместились почвенные пласты, что повлекло за собой обрыв коммуникаций, проложенных между Францией и полуостровом, но власти внимательно следят за развитием ситуации, воздушное сообщение не прервано, все аэропорты открыты и функционируют на полную мощность, и, более того, имеется возможность, начиная с завтрашнего дня, удвоить количество авиарейсов.
Это оказалось более чем своевременным. Как только со всей очевидностью стало ясно, что Иберийский полуостров отделился от европейского континента, сотни тысяч туристов – вспомним, что дело было в самый разгар сезона опрометью, не тратя времени на оплату счетов, ринулись вон из своих отелей, мотелей, пансионатов, меблированных комнат и арендованных особняков, из кемпингов и вилл, из палаток, с постоялых дворов, странноприимных домов и караван-сараев, отчего на всех автострадах возникли чудовищные заторы, и ещё больше ситуация осложнилась, когда владельцы стали свои автомобили бросать где попало, и это превратилось в цепную реакцию, ибо так уж устроен человек, что в большинстве случаев не сразу осознает весь трагизм ситуации и делает правильные выводы, вроде, например, такого: Зачем нужна машина, если дороги во Францию перерезаны? И вскоре все пространство, прилегающее к аэропортам, было запружено неимоверным количеством автомобилей всех размеров, видов, моделей, марок и цветов, наглухо забивших все улицы и подъездные пути и окончательно дезорганизовавших бытие местных жителей. Испанцы и португальцы, уже успев оправиться от пятнадцатиминутного затмения, хладнокровно взирали на эту панику, находя её совершенно безосновательной и рассуждая примерно так: В конце концов никто пока не умер, и до чего же легко эти иностранцы, стоит чуть-чуть сойти с накатанной колеи, теряют голову: оттого, надо думать, что донельзя избаловались своими научными открытиями и техническими достижениями, – а произнеся эту осуждающую тираду, шли выбирать себе среди брошенных машин ту, какая больше приглянется, о какой слаще всего мечталось.
А в аэропортах, где стойки авиакомпаний осаждали взбудораженные, взвинченные толпы, происходило истинное вавилонское столпотворение, звучали разноязыкие крики, сопровождаемые яростной жестикуляцией, предлагались – и принимались – никогда неслыханные прежде взятки за получение билета, продавалось и, соответственно, покупалось решительно все – драгоценности, автомобили, туалеты, наркотики – причем открыто: вон стоит "мерседес", ключи в замке, документы на сиденье, нет билета до Брюсселя, устрой куда угодно, хоть в Стамбул, хоть к черту на рога, хоть в самый ад, лишь бы выбраться отсюда, но не стоит на основании этих в запале высказанных слов выносить суждение, будто щедрый турист относится к числу тех, кто согласен приплатить, чтобы из огня попасть в полымя. Перегруженным компьютерам не хватало памяти, они путались, зависали, давали сбои, допускали ошибки, покуда наконец не произошла полная блокировка системы. Когда перестали продавать билеты, толпа ринулась на штурм самолетов, пропуская вперед мужчин, поскольку мужчины сильнее, а уж потом слабых женщин и невинных детей, и среди тех и других немало было затоптанных и раздавленных – первые жертвы, за которыми не замедлили последовать жертвы вторые и третьи, и так продолжалось, покуда того, кому пришла в голову трагическая мысль расчистить себе путь с пистолетом в руке, не схватила полиция. Тут началась перестрелка, многие в толпе оказались при оружии, которое тотчас пустили в ход, и надо ли говорить, что случилось, а потом ещё в двух-трех местах повторилось, хоть и не с такими тяжкими последствиями, настоящее несчастье: восемнадцать трупов насчитали потом в этом аэропорту.
Внезапно кого-то осенило: можно бежать и морем, и тогда начался новый исход. Беглецы отхлынули от аэропортов, принялись искать свои брошенные машины, порою находили их, а чаще – нет, но важно то, что, найдя машину, но не обнаружив ключей или обнаружив, что они не подходят – бывает же и такое – заводили мотор, подсоединив провода зажигания напрямую, и кто не умел, быстро научился, и стали Испания с Португалией сущим раем для угонщиков. Прибыв в портовые города, бросались нанимать какой-нибудь челнок, ялик, гичку, шлюпку, лодку, но лучше всего – рыбачий баркас под парусом и в уплату за это оставляли на проклятом берегу свои последние пожитки и пускались в плавание в чем были, ну, разве что у одного, помимо этого, оставался в кармане носовой платок не первой свежести, а другого – грошовая да к тому же и пустая зажигалка, а на шее у третьего – галстук, на который никто не польстился, и ей-богу, нехорошо, что мы с такой свирепостью извлекали выгоду из чужой беды и вели себя ничем не лучше мародеров, растаскивающих все, что после кораблекрушения волна прибила к берегу. Бедолаги высаживались там, докуда их довозили – кто в Ибисе, кто на Майорке или Минорке, кто на Форментере, кто на островах Кабрера и Конехера – и оказывались там, фигурально выражаясь между молотом и наковальней: ну, разумеется, острова покуда не двигались с места, но кому же ведомо, что завтра-то будет: Пиренеи тоже, казалось, простоят до второго пришествия, а вон ведь как вышло-то и чем обернулось. Многие тысячи устремились в Марокко, отплывая на африканский континент либо из Алгарве, либо с испанского берега, но это те, кто оказался у самой нижней кромки карты полуострова; те же, кого занесло на север, желали попасть прямо в Европу и, должно быть, спрашивали так: Сколько возьмете, чтобы доставить меня в Европу? – а шкипер хмурил лоб, супил брови, глядел на беглеца, оценивая его финансовые возможности, отвечал: Прямо уж и не знаю, больно далеко до Европы до твоей, и, право, не стоило возражать на это: Ну, зачем же преувеличивать, совсем рядом, рукой подать, – один голландец решился так-то ответить, а какой-то швед ему поддакнуть, им тогда и сказали: Ах, рукой подать? Вот и давай вплавь! – и обоим пришлось долго ещё упрашивать, извиняться и уплатить вдвое. Подобный бизнес процветал до тех пор, пока иностранные державы для массовой эвакуации своих граждан не установили воздушные мосты, но и после этого благородного и гуманного начинания находились те, кто предпочитал осыпать деньгами славных представителей моряцкого и рыбацкого сословий, ибо следует помнить, что далеко не все плавающие и путешествующие делают это вполне легально, и вот они-то согласны были платить сколько скажут, тем более, что иного выхода у них не было – все побережье патрулировали, проявляя неусыпную бдительность, испанские и португальские сторожевики под негласным, но зорким присмотром, который осуществляли флота великих держав.
Впрочем, находились и такие туристы, кто решал никуда не бежать, а принять геологические передряги как роковую неизбежность, как указующе наставленный перст судьбы: они отписали на родину, прося своих домашних не поминать лихом за то, что поменяли жизнь и среду обитания, так уж вышло, они в этом не виноваты; и, хоть были это в большинстве своем люди слабовольные, склонные откладывать решение проблем назавтра, это вовсе не значит, что у них нет мечтаний и тайных желаний: беда в том, что они обычно умирают прежде, чем удается осуществить самую малую их толику. Были и такие, что действовали втихую, писем не писали, а просто исчезали бесследно, и сами все забыв, и сделав все, чтобы их забыли, и история того, кем и чем удалось или не удалось – ведь двух одинаковых людей на свете нет – стать любой из подобных особей сама по себе может послужить сюжетом увлекательного романа
