А еще дневник поможет бороться с одиночеством. Позавчера помолвка с мессиром Валерио подтвердилась. И мне предстоит уехать далеко на чужбину из Розенбурга. Удивительно, как получается… Я думала, что родители любят меня нежно и горячо, а в результате я не буду их видеть годами, и этот факт, похоже, страшит только меня. Я всем сердцем привязана к Розенбургу и не представляю себе жизни без его цветных домиков, запаха роз из каждого сада и невероятных коралловых рассветов. Мессира Валерио я видела однажды, если бы знала, что меня с ним будет связывать брак, пригляделась бы к нему, а так…
Дело было на балу в ратуше, я еще была пятнадцатилетней, поэтому мне не полагалось носить ленту, а юбка была короче, чем у девушек на выданье. Я знала, что сегодня решается их судьба, а моя еще только через год. И потому завидовала им, красивым и в длинных платьях. Приехали мужчины из соседних стран и городов-республик, было интересно наблюдать, как они расшаркиваются с девушками и приглашают их на танцы.
Я наблюдала за всем сверху, с балкона. Мне уже неинтересна была детская компания, а к взрослым меня не пускали. Поэтому я сидела на полу, обвив руками колени, и мечтала о том, что на следующий год буду кружить по залу счастливой в объятиях красивого кавалера.
Я не мечтала о любви. Ведь я давно была влюблена, просто понимала, что эта любовь без будущего. Это неправильная любовь, изнуряющая и не дающая вздохнуть свободно. И я мечтала, что, может, появится тот, кто освободит меня от нее, словно спящую красавицу от сна.
В какой-то момент я почувствовала на себе взгляд, искать не пришлось: среди танцующих и прогуливающихся по залу только один человек смотрел на меня. Сверху было не разглядеть в точности черты его лица, но он был приятный, статный. Я помахала ему ладошкой, в этот момент меня нашла мама.
— Маргарет! — Ее окрик заставил вскочить и побежать ей навстречу.
Чуть позже я оказалась в зале с мамой и пару раз пересекалась взглядом с этим человеком. Мессир Валерио из Лоренции. Помню только, что у него синие глаза.
А позавчера, накануне бала, мне сказали, что помолвка состоялась, и нет необходимости на балу цеплять на себя бант. Я ударилась в слезы.
Обидно… что помолвлена с незнакомцем из чужих земель, пусть даже таким знатным, что меня так легко выгоняют из дома. Обидно, что не смогла победить в себе другой любви, а значит, тоска будет вдвое больше. И обидно, что лишают такой простой радости, как первый выход в свет. Я поеду на бал, но с кольцом на пальце. Без ленты, потому что уже не надо искать жениха.
Сегодня бал. А мне с самого рассвета хочется повеситься на старой яблоне в саду. За что я люблю тебя, проклятый? За что?»
Я прервалась. Оторвала взгляд от страниц и устремила его в сад. Что за любовь терзала Маргарет? Я понимала, что девушка слишком романтична и размышляет по-детски, но в строках о любви прорывалось отчаяние и боль. Она даже писала эти фразы с большим нажимом: предложения выпирали с обратной стороны листа. Я провела по ним пальцем.
Голоса садовника и Валерио отвлекли меня. Сама не знаю почему, но я быстро завернула дневник Маргарет обратно в шаль, сунула в дупло и прикрыла листьями. А потом слезла с дерева и поспешила им навстречу.
— Элиза!
Внимательный взгляд Валерио просканировал мой мужской костюм, растрепанные волосы, а потом задержался где-то в районе уха. Машинально я пригладила волосы в этом месте и выдернула запутавшийся в них сухой лист.
— Мне нужно с вами поговорить.
Он развернулся и зашагал прочь, а я последовала за ним, гадая: он собирается меня отчитать или выкинуть на улицу?
Мы вошли в дом.
— Пройдемте в кабинет.
Поднявшись по лестнице, он отпер ключом комнату и пропустил меня вперед.
Я вошла в темное помещение, Валерио — следом. Подойдя к окну, он раздвинул занавеси, дернув за золоченый шнур, и солнечный свет ворвался в мрачноватую комнату; здесь все было из темного дерева: книжные шкафы, стол, даже пол.
На полу золотой краской нарисован круг, поделенный, как диаграмма, на доли. Ну хоть не пентаграмма. И на том спасибо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я молча уставилась на хозяина дома, стараясь только скрыть свое волнение.
— Элиза… — Валерио нахмурился и отвел взгляд, словно тема разговора не доставляла ему удовольствия, я сжала кисти в кулаки и сделала выдох.
— Все в порядке, мессир Валерио, я не обижусь. Когда мне нужно уехать?
Он вздрогнул, поднял на меня глаза, и минуту между нами царило молчание. Мне стало не по себе. Впервые в жизни я не знала, куда себя девать перед человеком. Место вакцины вдруг запульсировало, отвлекая меня.
— Мы должны выехать сегодня же.
— Мы? Я не понимаю… Я думала…
— Что я собираюсь вас выгнать? — Его губы сжались, будто он сдерживался, чтобы не сказать лишнего. — Нет. Но оставлять вас здесь опасно. Мне доложили, что пираты собираются вас похитить и перепродать. Их видели недалеко от поместья.
Моя челюсть, наверно, легла на пол.
— Поэтому я предлагаю вам поехать со мной в город. Города защищены от пиратов лучше, чем загородные виллы.
— Вы защищаете меня? — все еще не понимала я.
— Да.
— Но почему?
— Потому что такова моя обязанность.
— Вы и так много сделали для меня, получается, я доставляю вам одни неприятности, и…
— Элиза, прошу вас. Не говорите того, о чем пожалеете. И к тому же моя защита не совсем безвозмездна.
— Вот как? Что же я должна буду сделать?
Я напряглась. Если он предложит мне стать его любовницей, то особого выхода нет: только на улицу в неизвестность или в лапы к пиратам. Стоило ли давать по причинному месту одному начальнику, чтобы в другом мире ложиться под другого? Но тогда у меня был выбор. А сейчас?
— Я хочу, чтобы вы взяли на себя роль Пифии.
У меня сейчас, наверно, самое идиотское выражение лица. Он предлагает мне роль в театре? Пифия — это что-то греческое? Или гейша?
— Что в этом мире значит роль Пифии? — уточнила я как можно спокойнее.
— Это спутница.
— В каком смысле?
Губы Валерио теперь дрогнули, словно он хотел улыбнуться, но сдержался. Наверно, у меня был напряженный вид, и он понял, чего я опасаюсь.
— Пифии… — Он прошел по кабинету и встал ко мне спиной. — В давние времена это были специально обученные юноши и девушки. Они следовали по пятам за своим хозяином и защищали его.
— Телохранитель?
— Пифия скрывает свое лицо и эмоции под маской. Я думаю, так будет безопаснее для вас: вы все время будете рядом со мной, скрыты от других и молчаливы.
Я что, много болтаю?
— То есть на самом деле вы будете моей Пифией?
Валерио развернулся и улыбнулся.
— В каком-то смысле — да. Но у нас нет времени, скажите, согласны ли вы, и тогда мы выезжаем.
— У меня нет выбора, конечно, согласна, — ответила я, с тоской думая о дневнике Маргарет. Кажется, забрать его не будет возможности.
Валерио подошел к столу и вытащил из кармана золотой ключик, вставил его в большой ларец и повернул. Послышался треск, как будто отпирался какой-то тайный механизм. Когда движение внутри сундука затихло, он откинул крышку.
На алом бархате подкладки лежала керамическая маска, закрывавшая лицо, кроме рта с подбородком. Она была черной, на щеке инкрустация из блестящего камня. Как мушка на щеке.
— Ваша маска, — сказал он, передавая ее мне.
Я покрутила маску в руках.
— А как ее носить? Здесь нет лент.
— Просто приложите к лицу.
Я приложила холодную маску к лицу. И тут произошло странное: словно тысячи нитей проникли под кожу, керамика потеплела и надежно прилипла к щекам и лбу.
— Вы можете снять ее, если прикоснетесь сразу двумя руками к краям вот так. — Он показал мне.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я попробовала: маска и в самом деле легко отошла от лица.
— А так она становится будто второй кожей, не упадет, не подведет. Я привез вам дорожный костюм, заказал платья в городе. Но если вы не против, то лучше, если будете в мужском костюме, за исключением отдельных случаев.
