Нина Линдт
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ С МАРГАРЕТ?
![]()
ГЛАВА 1
Самолет ухнул вниз, внутри все похолодело, я с воплем вцепилась в пассажира рядом. Тот пытался меня оторвать от себя, но это было невозможно: я не собиралась умирать в одиночестве, хотелось сделать это, хотя бы ощущая рядом присутствие другого человека. Тем более такого охренительного мужчины.
Когда он заговорил со мной еще на земле, пока мы рассаживались по местам, от бархатно-грозовых перекатов его голоса я так замлела, что не сразу поняла слов:
— Вам нужно пересесть. Это сиденье должно быть пустым.
Я сверилась с посадочным. Все вроде верно.
— Это мое место.
Мужчина пытался испепелить меня взглядом, но я не торопилась обращаться в золу. Внутри все переворачивалось и горело от обиды, что первую встречу мы начинаем вот так, со спора. Мне не везет на знакомства с красавчиками и вот… опять не повезло.
— Вы точно на этот рейс сели?
Усмешка на его красиво очерченных губах не предвещала ничего хорошего. А взглядом он теперь пытался меня заморозить.
— Слушайте! — Я вконец разозлилась. — Обратитесь к стюардессе, разберитесь, где чье место, я не ошибаюсь самолетами, а вот у вас, судя по всему, проблемы имеются.
Все, Сафонова, не видать тебе даже пяти минут флирта с божеством мужского пола.
Я отвернулась к окну. И так вся жизнь летит в тартарары, так еще и села не туда, встала не так, повернулась не сяк. Да пошел он… Козел самоуверенный. Еще один.
Своему начальнику вчера я заехала по причинному месту. Осталась без работы. И теперь собиралась сделать то, о чем всегда мечтала: пройти паломническим путем прямо от Парижа до Сантьяго-де-Компостелы. По моим расчетам, дорога могла занять от двух месяцев до трех. Самое оно, чтобы определиться, что мне нужно в жизни. Потому что меньше всего, как оказалось, мне нужна работа топ-менеджера в немецкой компании, если ее начальник считает возможным распускать руки.
Так что… одного отфутболила, этого тоже могу. Тем более, судя по одежде, он тоже какая-то шишка. Хм… шишка-то шишка, а летит дешевым рейсом. Строит только из себя.
Мужчина отошел решить проблему со стюардессой, а я спокойно достала книжку. Лучше отвлечься на приключения попаданки в Средневековье, чем продолжать надеяться на флирт в самолете.
— Мессир, мы решим эту проблему, — долетело до меня.
Мессир? Она тоже начиталась фэнтези, что ли?
— Простите.
Я подняла невинный взгляд на бортпроводницу. Позади нее стоял мой противник, ухмыляясь так, что я поняла: меня собираются отсюда увести.
Она улыбнулась одной из своих фирменных улыбок.
— Могу я посмотреть ваш посадочный талон?
В ответ я тоже обворожительно улыбнулась.
— Мой посадочный на это место. Я не собираюсь пересаживаться. Если сударь недоволен, может пересесть сам. Тем более он уже стоит. — Я показала ей посадочный, не отдавая, и, когда убедилась, что она увидела номер рейса и места, отвернулась. Краем уха слышала, как они перешептываются. Затем стюардесса ушла, а мужчина сел на место.
— Клянусь вам, — обратился он ко мне, и холодок пробежал по спине, — вы пожалеете, что полетели этим рейсом.
И оказался чертовски прав. Самолет попал в турбулентную зону где-то на сороковой минуте полета. Сначала это были легкие потряхивания. Потом мы влетели в какое-то грозовое облако, за иллюминатором вовсе стало черно, и только вспыхивали ослепительные молнии. То и дело самолет проваливался вниз, потом резко взмывал вверх. У меня сдали нервы. Я понимала, что никак не могу контролировать ситуацию, бессильна перед лицом смерти, а потому время от времени кричала от страха, вцепившись в соседа. Каким бы противным он ни оказался, а умирать не хотелось. Кричала почему-то я одна. Все остальные пассажиры сидели спокойно. Лишь мой сосед пытался отцепить меня от себя и поэтому ерзал в кресле.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
И тут мы провалились окончательно. Падение было слишком долгое для воздушной ямы. Меня подбросило вверх, в глазах потемнело, раздался оглушительный рев, самолет задрожал, а потом стал вкручиваться винтом в бездну. Последнее, что помню, это то, что я прижалась лицом к плечу мужчины, крепко обхватив его руками.
Я очнулась в темном помещении. Сначала решила, что самолет разбился и я выжила, но, проведя ладонью около себя, поняла, что лежу на чем-то ровном и твердом. И холодном. Пол? Каменный?
Медленно возвращалась способность двигаться и мыслить: после пережитого шока первые мгновения реальности были какими-то ватными и вязкими. Шею что-то неприятно холодило. Я дотронулась ладонью до грубоватой поверхности, пробежала пальцами по ободку. Не похоже на корсет для шеи. Значит, я не в больнице, а…
Внутри все заледенело. Это железный ошейник! Я в тюрьме.
Я встала, хотя ноги еще дрожали, ощупала получше железный обруч, цепь от него к кольцу в стене. Судя по длине цепи, я на короткой привязи. А еще здесь было очень промозгло.
Я пыталась понять, в какой стране я могла оказаться, ведь самолет должен был лететь через Европу. Это был рейс Франкфурт-Париж, черт побери!
Послышался скрип тяжелой двери и голоса. Слабый свет позволил выяснить, что я стою у дальней стены маленькой камеры с железной решеткой напротив.
Шаги приближались, и вскоре два человека появились у решетки в красноватом свете факела. Один из них был низеньким, со связкой ключей. А другой высоким и до боли знакомым… Мой сосед по самолету стоял, убрав руки за спину. На нем был камзол с золотыми пуговицами, узкие брюки в тон камзолу, высокие сапоги. А на лице очень мерзкая улыбка. Ухмылка человека, который явно знает больше, чем ты.
Может, я все же умерла? И это что-то вроде галлюцинаций, пока отмирают клетки мозга? Или я в коме и это как бы мой бред?
Но железный ошейник натирал ключицы совсем не галлюциногенно: пришлось подложить палец под него, чтобы не давил.
Низенький отпер решетку.
— Прошу, мессир, — с поклоном пропустил он мужчину в камеру.
Тот вошел, свет факела за спиной делал его более грозным и значимым. Вот теперь я бы в него не вцепилась в самолете ни за что. А еще лучше пересела бы подальше.
Минуту он созерцал меня, потом чуть наклонился вперед и проворковал:
— Я тебя предупреждал. Ты ошиблась рейсом. Но не волнуйся, тебе недолго мучиться.
Потом повернулся к мужчине с ключами:
— Выводите ее на арену первой. Когда умрет, сожгите тело. Не годится ни на что.
— Может, просто повесить, господин? — почесал тот сальную голову.
— Много чести, — фыркнул «господин». — На арену, чтоб не мучилась.
И направился к выходу из камеры. Я шагнула было следом, но железный ошейник не пустил.
— Эй! Какого черта? Объясните мне, где я? Что случилось?
Усмешка разрезала его щеку словно нож.
— Ты в аду.
Ждать долго не пришлось. Как только он вышел, зашли двое стражников, тоже одетых как-то слишком уж странно. У меня было ощущение, что я попала в пятнадцатый или шестнадцатый век. Или на сьемки какого-то фильма.
Только уж слишком реальны были декорации.
Может ли быть, что на мои видения в коме как-то повлияла книга про попаданку? Получается, что я настолько качественно брежу, что все тычки и пинки от стражников вполне ощутимы, а их сальные шуточки — понятны и возмутительны.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Меня то и дело дергали за цепь, заставляя двигаться быстрее. Это тоже было реально. Где я? Почему все такое явственное? Ведь это не может быть правдой.
ГЛАВА 2
Приглушенный серый свет дал понять, что день нынче пасмурный. То и дело грозился начаться дождик, а может, и снег, судя по тому, как у меня и стражников вырывался пар изо рта. Холодно. От пережитого в самолете и неопределенности в настоящий момент потряхивало. С трудом удавалось сдержать судорожное и трусливое клацанье зубов. Меня вывели на арену с засохшей грязью, изрытой ногами, копытами, колесами, лапами.
