Кто здесь будет? Да в общем-то, все. Сотни две пар, а то и больше, — сливки кенийского общества. Старая гвардия, разумеется, в полном составе, и многие из Новой, да плюс порядочное число их нагловатого потомства — большинство давно променяло Африку на Кенсингтон и Белгравию (а теперь еще и Айлингтон), но обязательно возвращается раз в году, спасаясь от английской зимы. Бал, по традиции, обязан посещать британский посол, что он всегда и делает (если не считать трехлетнего перерыва, когда в Соединенном Королевстве правил Гарольд Макмиллиан и ветры перемен, подувшие в Африке, подморозили колониальные фривольности). Появится также горстка (впрочем, немаленькая) высоких дипломатических лиц и представители многочисленных неправительственных организаций, обосновавшихся за последнее время в Найроби.
Гремит оркестр. Британский посол с супругой выходят на первый вальс (обязательно вальс, посол непременно мужчина и женат). Поехали! Танцы, беседы, еда, напитки, флирт, но самое главное — присутствие. Я там был, и мне действительно было весело. Мистер Малик, чья жена скептически относилась ко всем колониальным штучкам и прочей чепухе, не был и не знал, весело ли будет, но только туда хотел пригласить Роз Мбиква. Билеты могли прислать уже со следующей почтой.
После этого его приглашение сразу должно было опуститься в почтовый ящик на углу Садовой аллеи и Парклендз-драйв.
9
Зеленоголовая нектарница
Роз Мбиква стояла в спальне своего дома на Серенгети-Гарденз в Хэттон-Райз, перед пустым чемоданом на кровати. Во время птичьей экскурсии она сказала, что в следующий раз ее не будет. Только не объяснила почему.
Я как-то упомянул, что Роз ездит на «Пежо 504», знавшем лучшие дни. Хотя последний из этих автомобилей сошел с конвейера в Сошейме в 1989 году, машинка эта тем не менее крепкая, и тысячи 504-х все еще бегают по дорогам от Кейптауна до Каира. Двигатель 1600сс — по сути, тот же, что у «Пежо 404», потомка старой «пинафарины», — кажется, способен пропыхтеть вечность. Ручная четырехскоростная коробка передач не дает заоблачно высокой скорости, но хорошо известна своей надежностью. Первой сдает дифференциальная передача, но ухудшения обычно крайне постепенны; изношенная червячная передача может подвывать годами, прежде чем механизм окончательно испустит дух.
Так же происходит с человеческим организмом. Подводит, как правило, не все сразу, а что-то одно. У Роз, помимо небольшой боли в бедре после особо долгих прогулок, это оказался не двигатель и не трансмиссия, а глаза.
Вначале она не обращала внимания на легкую дымку, заволакивавшую предметы на ярком свету. Пустяки, пройдет. Не прошло. Тогда это, как ни прискорбно, старость, — наверное, помогут очки, простые, из обычной оптики. Очки не помогли. Зрение ухудшалось, и теперь уже нарушилось восприятие цвета. (Перепутать зеленоголовую нектарницу с синеголовой! Смех, да и только.) Роз пошла к своему врачу. Тот внимательно осмотрел оба глаза с помощью древнего офтальмоскопа.
— Мне очень жаль, миссис Мбиква, но у вас развивается катаракта. Особенно на хрусталике левого глаза. Он желтеет, и, вероятно, поэтому вам трудно различать некоторые цвета.
Врач объяснил, что подобное явление особенно характерно для его белых пациентов.
— Понимаете, очень яркий свет, инфракрасное излучение. Разрушает протеины. Боюсь, дальше будет только хуже.
Он рекомендовал подумать о замене хрусталика.
— Для начала только в левом глазу. Операция довольно простая, но в Кении, к сожалению, ее пока делают не слишком хорошо.
Он посоветовал ехать в Европу или США.
Новость, пусть не слишком неожиданная, была очень огорчительна. Из всех возможных потерь потеря зрения наиболее нестерпима. А как же обучающая программа? Экскурсии? Можно ли жить, не видя красоты птиц? Но здесь ничего нельзя сделать, а тратить на себя такие колоссальные деньги, даже если бы и удалось их найти, Роз не собиралась. Раз выхода нет, надо смириться. Она поблагодарила доктора и ушла домой. Зрение продолжало ухудшаться. Но через несколько месяцев ее сын Ангус, взрослый, окончивший колледж и работающий в ООН, приехал навестить ее из Женевы. Его внимательный взгляд скоро разоблачил стоическое притворство Роз. Он позвонил куда-то по телефону.
— Я записал тебя в клинику доктора Штрауса в Бонштеттене. На среду, десятое число. И заказал билеты. Не спорь, дорогая мамочка, все уже оплачено.
Так что сегодня во второй половине дня Роз рейсом швейцарских авиалиний улетает в Цюрих. Не будет ее девять дней. И пока она вертит головой, решая, что брать, а что нет, давайте прогуляемся по дому.
Хэттон-Райз построили в двадцатых годах — удобный пригород для белых поселенцев среднего класса. Вспомните Саннингдейл в Беркшире или старые районы Фрипорта на Лонг-Айленде, и вы получите неплохое представление о его комфортабельных домах и просторных участках. В наши дни это фешенебельное место для состоятельных кенийцев любого цвета кожи. Роз поселилась в доме на Серенгети-Гарденз, как только вышла замуж, и сейчас она — единственная белая на своей улице. В бывшем доме Банни и Сью Хэррингтонов обитает бизнесмен-азиат, владелец найробийского завода по производству бутилированной кока-колы, самого крупного в Восточной Африке (Роз очень редко видит его жену). С другой стороны — обширное строение типа гасиенды, где когда-то жил один из молодых Деламеров с другом Джереми и по меньшей мере десятком такс. Теперь дом принадлежит судье высшей инстанции. Он, судя по без конца меняющимся автомобилям, которые вечно заполоняют подъездную дорогу и даже выплескиваются на улицу, страдает от избытка средств и дефицита лояльности к определенным брендам.
Дом самой Роз большой, но по нынешним восточноафриканским понятиям устаревший. Комнаты в нем просторные, но не настолько, как в современных «дворцах» на ее улице. Из гостиной внизу можно сквозь складные деревянные двери выйти на веранду. Впрочем, складные они только теоретически; вот уже много лет никому не приходит в голову их закрывать, и сомнительно даже, что петли это выдержат. Веранда тянется вдоль всей задней стены дома, и временами Роз сидит там в ротанговом кресле под желтой плетистой розой (ее самой любимой), временами — дома в одном из старых кресел, а временами лежит на диване. Она не такая, как некоторые, у кого есть «свое» кресло. В углу стоит музыкальный центр с путаницей проводов сзади, а над ним, на полках, неровными стопками сложены компакт-диски. Но телевизора нет, а следовательно, нет и огромной спутниковой тарелки в саду — фирменного знака большинства домов Серенгети-Гарденз наших дней. У Роз нет даже кондиционера. Да и захоти она его поставить, при теперешнем состоянии дверей в этом было бы мало смысла. Столовая отделена от гостиной тремя арками. Большой стол, двенадцать стульев орехового дерева и такой же буфет изготовлены в Данди в начале девятнадцатого века и были запоздалым свадебным подарком отца Роз. Кухня расположена за столовой, а в холле, у парадной двери, есть стенной шкаф. Из холла по лестнице можно подняться на второй этаж. Там четыре простые, квадратные спальни и ванная комната. Представляете, дом с одной-единственной ванной? Вот до чего он старый.
Его особенность — обилие фотографий и картин на стенах. Над камином в гостиной (он очень широкий, хотя Роз теперь редко им пользуется) висит портрет маслом: красивый темнокожий мужчина в сером костюме в тонкую полоску. Он сидит за письменным столом с газетой и авторучкой. Полки за его спиной заставлены книгами в черно-красных переплетах; видно, что это человек важный, серьезный, — адвокат, а может, политик. Впечатление слегка подпорчено широчайшей веселой улыбкой. Это Джошуа Мбиква, человек, тридцать пять лет назад вскруживший шотландскую голову Роз Макдональд. Человек, познакомивший ее с Африкой. Человек, которого она до сих пор любит.
Роз защелкнула замки старого «Самсонайта», сняла телефонную трубку и набрала номер. В конце концов, он сам предложил ее подвезти. А то ведь такси не доищешься. Лишь с пятой попытки ей удалось дозвониться до «Хилтона», и ее соединили с номером Гарри Хана.
Тигр Сингх и А. Б. были абсолютно правы насчет Гарри. Его дед, Мохаммед Хан, приехал в Африку из Индии за тем же, за чем и практически все его соотечественники, — строить британцам железную дорогу. Сами те не могли: белые, изволите ли видеть, плохо переносят жару. Но и местные жители, как вскоре выяснилось, не видели большого смысла вкалывать от зари до зари ради плошки риса, когда можно было все это время сидеть под деревом ради плошки сорго, которую вечером принесет жена. Английские колонизаторы выписали несколько кораблей с рабочими из Индии. Каждому сходившему по трапу в Момбасе совали в руки сразу лопату и плошку, и в результате железную дорогу построили на раз-два (невзирая даже на львов-людоедов, о которых до сих пор столько шумят). 16 июля 1903 года по этой железной дороге, пыхая паром, от самого Индийского океана до озера Виктория проехал первый поезд. Что оставалось делать деду Гарри Хана — возвращаться в грязную Индию и дальше ишачить на тех же британцев? Мохаммед Хан успел понять, что в загадочной, но плодородной Африке для предприимчивого человека кроются немалые возможности. Карьеру он начал, как все, с лопатой в руке, но вскоре его повысили до прораба, затем до начальника подразделения, а затем и до управляющего поставками. Он по-прежнему работал почти круглые сутки, но вследствие повышения должен был ездить по линии, и у него появилось время осмотреться. Как-то до него дошли сведения, что работу одного из подразделений тормозит отсутствие динамита.
