Гешрунни внимательно следил за Ахкеймионом. Подозрение в его глазах смешивалось с легким изумлением. Он с отвращением мотнул головой.
– Нет, мне следовало сказать: я знаю, кто ты такой.
И подался вперед с задумчивым видом, настолько чуждым солдатским манерам, что у Ахкеймиона мурашки поползли по спине от ужаса. Гудящий кабачок словно бы отдалился, сделался лишь фоном из размытых силуэтов и золотистых точек светильников.
– Тогда запиши это, – ответил Ахкеймион скучающим тоном, – и отдай мне, когда я протрезвею.
Он огляделся по сторонам, как делают скучающие люди, и убедился, что путь к выходу свободен.
– Я знаю, что у тебя нет жен.
– Да ну? И что с того?
Ахкеймион бросил взгляд за спину собеседнику и увидел шлюху, которая, смеясь, приклеивала к своей потной груди блестящий серебряный энсолярий. Толпа пьяных мужиков вокруг нее взревела:
– Раз!
– У нее это довольно ловко получается. Знаешь, как она это делает? Медом мажется.
Но Гешрунни гнул свое.
– Таким, как ты, не дозволено иметь жен.
– Таким, как я? И кто же я, по-твоему?
– Ты – колдун. Адепт.
Ахкеймион расхохотался, уже понимая, что мгновенное замешательство выдало его. Но продолжать спектакль все равно имело смысл. В худшем случае это позволит выиграть несколько лишних секунд. Достаточно, чтобы остаться в живых.
– Клянусь задницей Последнего Пророка, друг мой! – воскликнул Ахкеймион, вновь поглядывая в сторону выхода. – Твои обвинения можно измерять чашами! Кем ты обозвал меня в прошлый раз, шлюхиным сыном?
Со всех сторон послышались смешки. Сзади взревели:
– Два!
Гешрунни скорчил какую-то гримасу – это Ахкеймиону ничего не дало: у его собеседника любое выражение лица смахивало на гримасу, особенно улыбка. Но рука, которая метнулась вперед и сдавила ему запястье, сказала Ахкеймиону все, что следовало знать.
«Я обречен. Им все известно».
Мало на свете вещей страшнее, чем «они», тем более в Каритусале. «Они» – это Багряные Шпили, самая могущественная из школ Трех Морей, тайные владыки Верхнего Айнона. Гешрунни был командиром джаврегов, воинов-рабов Багряных Шпилей – отчего, собственно, Ахкеймион и обхаживал его последние несколько недель. Это то, чем положено заниматься шпионам – переманивать рабов своих соперников.
Гешрунни грозно смотрел Ахкеймиону в глаза, выворачивая его руку ладонью наружу.
– Проверить мои подозрения проще простого, – негромко сказал он.
– Три! – прогремело среди крашеных кирпичей и обшарпанного красного дерева.
Ахкеймион поморщился – оттого, что Гешрунни сдавил ему руку, и оттого, что знал, как именно воин собирается проверять свои подозрения. «Нет, только не это!»
– Гешрунни, прошу тебя! Друг мой, ты просто пьян! Ну какая школа решится вызвать гнев Багряных Шпилей?
Гешрунни пожал плечами.
– Может, мисунсаи. Или Имперский Сайк. Кишаурим. Вас, проклятых, не счесть! Но если бы мне предложили биться об заклад, я поставил бы на Завет. Я бы сказал, что ты – адепт Завета.
Хитроумный раб! Давно ли он узнал?
Невозможные слова вертелись у Ахкеймиона на языке – слова, ослепляющие глаза и обжигающие плоть. «Он не оставил мне выбора!» Конечно, поднимется шум. Люди завопят, схватятся за мечи, но ему они ничего не сделают – только разбегутся с дороги. Айноны боятся магии сильнее, чем любой другой народ Трех Морей.
«Выбора нет!»
Но Гешрунни уже полез под свою вышитую куртку. Нащупал что-то у себя на груди и ухмыльнулся, точно скалящийся шакал.
«Поздно…»
– Сдается мне, – заметил Гешрунни с пугающей небрежностью, – тебе есть что сказать.
И вытянул из-под куртки хору. Подмигнул Ахкеймиону и с ужасающей легкостью порвал золотую цепочку, на которой она висела. Ахкеймион почуял хору с первой же их встречи – именно благодаря ее жуткому бормотанию он вычислил должность Гешрунни. А теперь Гешрунни воспользуется ею, чтобы вычислить его.
– Это что еще такое? – спросил Ахкеймион. По его руке пробежала дрожь животного ужаса.
– Сдается мне, ты это знаешь, Акка. Сдается мне, ты это знаешь куда лучше моего!
Хора… Адепты звали их Безделушками. Люди часто дают шутливые прозвища тому, чего втайне страшатся. Но другие люди, те, что вслед за Тысячей Храмов считали колдовство святотатством, называли их Слезами Господними. Однако Бог к их созданию никакого отношения не имел. Хоры были наследием Древнего Севера, настолько ценным, что приобрести их можно лишь путем династического брака, убийства, либо же получить в дань от целого народа. И хоры стоили того: они делали своего владельца неуязвимым для колдовства и убивали любого колдуна, имевшего несчастье их коснуться.
Гешрунни, не отпуская руку Ахкеймиона, поднял хору, держа ее двумя пальцами. На вид ничего особенного в ней не было: железный шарик величиной с маслину, покрытый наклонной вязью нелюдских письмен. Ахкеймион почувствовал, как у него засосало под ложечкой: будто в руках у Гешрунни была не вещь, а отверстие, ничто, крохотная дыра в ткани мира. Стук сердца гулом отдавался в ушах. Он подумал о своем ноже, спрятанном под туникой.
– Четыре!
Хриплый хохот.
Ахкеймион попытался отнять руку. Тщетно.
– Гешрунни…
– У каждого командира джаврегов есть такая вещица, – сказал Гешрунни тоном одновременно задумчивым и гордым. – Хотя это ты и так знаешь.
«Он дурачил меня все это время! Как я мог так ошибиться?!»
– Твои хозяева добры… – выдавил Ахкеймион. Он стыл от ужаса, повисшего в нескольких дюймах над его ладонью.
– Добры? – презрительно бросил Гешрунни. – Багряные Шпили – не добры. Они беспощадны. Они жестоки к тем, кто им противостоит.
Ахкеймион впервые заметил муку, терзавшую этого человека, тоску в его горящих глазах.
«В чем дело?»
И он решился спросить:
– А к тем, кто им служит?
– Для них нет разницы.
«Они ничего не знают! Только сам Гешрунни…»
– Пять! – прогремело под низким потолком.
Ахкеймион облизнул губы.
– Чего ты хочешь, Гешрунни?
Воин-раб посмотрел на трепещущую ладонь Ахкеймиона и опустил Безделушку пониже, точно дитя, которому хочется узнать, что произойдет. От одного вида этой вещи у Ахкеймиона закружилась голова, и во рту появился мерзкий привкус желчи. Хора. Слеза, снятая с божьей щеки. Смерть. Смерть всем святотатцам.
– Чего ты хочешь? – прохрипел Ахкеймион.
– Того же, чего и все, Акка. Истины.
Все, что Ахкеймион видел, все испытания, что он пережил, лежали теперь в узком промежутке между его лоснящейся от пота ладонью и маслянисто блестящим железом. Безделушка. Смерть, ждущая в мозолистых пальцах раба… Но Ахкеймион был адепт, а для адепта истина превыше всего, даже самой жизни. Они ревниво хранили ее, они сражались за обладание ею во всех мрачных пещерах Трех Морей. Лучше умереть, чем выдать истину Завета Багряным Шпилям!
Но тут, похоже, речь об ином. Гешрунни один – в этом Ахкеймион был уверен. Колдун колдуна видит издалека, видит следы его преступлений. И в «Прокаженном» колдунов не было: не было здесь Багряных, лишь пьяницы, бьющиеся об заклад со шлюхами. Гешрунни затеял эту игру сам по себе.
Но для чего? Какова его безумная цель?
«Скажи ему то, чего он хочет. Он уже и так знает».
– Я – адепт Завета, – поспешно шепнул Ахкеймион. И добавил: – Шпион.
Опасные слова. Но разве был у него выбор?
Гешрунни некоторое время пристально смотрел на него. Ахкеймион затаил дыхание. Наконец воин медленно спрятал хору в кулаке. И выпустил руку адепта.
Воцарилась странная тишина, нарушаемая лишь звоном серебряных энсоляриев, посыпавшихся на стол. Тишина взорвалась хохотом, и кто-то хрипло вскричал:
– Проиграла ты, шлюха!
Но Ахкеймион знал, что это к нему не относится. Сегодня вечером он каким-то образом выиграл, и выиграл, как выигрывают шлюхи: сам не зная как.
В конце концов, велика ли разница между шлюхой и шпионом? А уж между шлюхой и колдуном – и того меньше.
Друз Ахкеймион с детства мечтал стать колдуном, но ему и в голову не приходило сделаться шпионом. В словаре детей, воспитанных в рыбацких деревушках Нрона, слова «шпион» просто не было. Во времена его детства Три Моря обладали для него только двумя измерениями: земли делились на ближние и дальние, а люди – на знать и чернь. Слушая байки старых рыбачек, что чесали языком, пока детишки помогали им вскрывать устриц, Ахкеймион понял, что сам он принадлежит к черни, а все могущественные, высокопоставленные люди живут где-то далеко. Старческие губы роняли имя за именем, одно таинственней другого: шрайя Тысячи Храмов, коварные язычники Киана, воинственные скюльвенды, хитроумные колдуны Багряных Шпилей – и так далее, и тому подобное. Имена очерчивали измерения мира, наделяли его грозным величием, преобразовывали в арену невероятных трагедий и героических деяний. Засыпая, Ахкеймион чувствовал себя совсем крохотным.
