А уж Стефанов-то Виталику помнился очень хорошо. Потому что был едва ли не первым, кому Сурин отвозил "черную" наличность еще на заре инкассаторской карьеры.
Тогда в остроконечном здании городской ратуши, в каком-то блеклом отделе сидел тихий, довольно моложавый дядечка, чья похожая на шуструю гусеницу подпись под словом "землеотвод" давала Коле Шимкевичу вожделенное право поставить на родимой казенной земле свою первую бензоколонку. Дядечка оказался приятно понятливым, однако назвал тихим голосом неприлично крупную цифру. Скорей всего она выражала коллективный аппетит. Торг был неуместен.
Шимкевич снарядил тяжеленькую спортивную сумку с надписью "Adidas" и приказал Виталику: "Отдашь все, что в сумке".
Инкассатор в то время еще вежливо стучался в двери кабинетов, а не толкал их коленом либо своей ручной кладью, фактически заменявшей пропуск. На двери было написано: "В.Д. Стефанов, зав. отделом". Когда Сурин стал выкладывать пачки, чиновник задергался. Видимо, он брал впервые. Сгребал со стола балансирующие стопки и, неловко удерживая подбородком, носил их взад-вперед по кабинету в поисках укромного места. Там не было ни сейфа, ни подходящего шкафа. Он даже смущенно упрекнул Виталика: зачем так много сразу! Тот буркнул: "Что ж мне, десять раз возить?" Вдруг В.Д. Стефанов успокоился. Взгляд остыл и затвердел: "Оставь-ка ты их лучше в сумке!" Интонация была командной. "Сумку оставлять не велено", – нашелся инкассатор, хотя никаких специальных указаний на этот счет не получал. Он лишь дал понять: ты мне не начальник.
Летом стряслись выборы, и ратуша сменила хозяев. Стефанов уехал в Москву, а спустя четыре года вернулся уже с новым назначением в совсем иное ведомство, где пригодились его радиотехническое образование и номенклатурная замкнутость.
Выслеживая Стефанова, уборщик сам не очень понимал – зачем. Его словно бы вело новое "государственное" самоощущение или та же суперагентская придурь. Если бы ничего не удалось, он бы не стал убиваться. Но все как раз удалось, так что, вероятно, Центр, неустанно дымящий трубкой, был доволен.
Меньше чем за месяц нерегулярной слежки Виталик выяснил: по субботам Стефанов бывает на Екатерининском рынке, в мясных рядах.
Стефанов же не только заметил слежку, но и узнал того, кто сел ему на хвост. Поэтому не слишком удивился якобы случайной встрече на рыночной парковке, где Сурин в лучших традициях школьного драмкружка сыграл неописуемую радость: "О-оо! Кого я вижу! Валентин Дмитрич!.." Стефанов презирал дилетантов. Он предвидел попытки шантажа и был совершенно спокоен – никаких неприятных козырей у этой гориллы нет и быть не может.
Посидеть-поговорить в машине Стефанов отказался наотрез. Зато не прочь был пройтись по тополиной аллейке в сторону сквера. Тут же, без церемоний, спросил, очень сухо: "Что надо?" И Виталик расценил это как деловую готовность. "Мне надо сведения, – важно пояснил разведчик Сурин. – Типа информацию". Он готов платить Стефанову каждый месяц хорошие деньги, вроде зарплаты. Особо ценные сообщения – специальный тариф.
Вербуемый сдержанно поинтересовался: на какую тему? И вот тут Сурин после короткой заминки, сам от себя не ожидая, назвал фамилию:
Шимкевич. Уборщик фактически интуитивно выбрал свою ближайшую мишень и заодно уровень персональных притязаний. Стефанов подавил усмешку. Этой "темой" он сейчас ведал, так сказать, по долгу службы. Коля Шимкевич, недавно завладевший львиными долями акций четырех заводов, перед новыми выборами снова готовил валютные вливания в исполнительную власть. Число убранных в могилы Колиных недругов и тех, кто просто мешал ему, перевалило за сорок.
– Подумаю, – так же сухо сказал Стефанов и направился к машине. Он не назначил ни место, ни время для контакта. Поэтому в следующую субботу с утра Сурин ждал его на рынке и не ошибся.
Стефанов знал, что уктуссцы планируют заиметь в его конторе слухача. Но суринский приход больше напоминал самодеятельность. Такие дела Шимкевич недоумкам не поручает. Впрочем, недоумки имеют одно редкое достоинство – они позволяют собой пользоваться. Если Сурин желает платить за воздух, почему нет? Следует накачать его воздухом.
Уже очень давно Стефанов не верил никому – ни родичам, ни начальству, ни женщинам. Он и себе-то слабо верил, если на какое-то время оставался без денег. Потому что без денег человек особенно продажен. А деньги Стефанов любил так, что видел их в эротических снах. Он чурался любых мечтаний, но предпочитал такие фильмы, где герой, захватив пресловутый миллион, презрев травмы, не совместимые с жизнью, на последней минуте экранного времени, на самом последнем самолете смывается в недоступные пределы. Что беглец там будет делать, на что тратить свою семизначную радость – таких вопросов аскетичный полковник себе не задавал.
Сурин получил согласие, и они стали встречаться еженедельно – всякий раз в неожиданных местах, указанных Стефановым. То на дискотеке в ночном клубе "Карабас", где агентурные данные приходилось выкрикивать во весь голос. То в стерильном коридоре Института защиты материнства и младенчества, где посетителям дозволялся только интимный шепот.
Информационный винегрет, которым Стефанов кормил уборщика, как правило, включал известные Сурину факты ("Наш друг поменял охранников"), эксклюзивные физиологические детали ("Наш друг снова лечится от гонореи") и что-нибудь малопонятное ("Роняет молибденовые акции на треть процента"). Виталик ходил польщенный.
Так бы они и дальше играли в эти игры, если бы не случилось кое-что из ряда вон. На шестой встрече, имевшей место на задворках птицефабрики и длившейся не более минуты, Стефанов сказал очень внятно и жестко:
– У меня плохая новость. Вопрос твоей жизни и смерти. Готовь тридцатку. Дешевле не отдам. В понедельник, здесь же.
И добавил, садясь в машину:
– Еще спасибо скажешь.
Заметно опустошив свою заначку, встревоженный Сурин прикинул между прочим, что пустырь за птицефабрикой – удобное место для уборки. Но мудрый Центр допускал, что завербованный еще может пригодиться, а пока лучше заплатить.
В понедельник Стефанов, пересчитав деньги, вынул из кармана диктофон:
– Извини, кассету я заберу. Так что придется слушать здесь.
На холодном ветру под гул автострады уютный тенорок Шимкевича сетовал на людскую низость. Речь шла о ближнем круге. "Из кожи ведь лезу, чтобы сделать им хорошо. Бабки атомные летят! И что?.. Суки! -сокрушался Коля. – Настоящие суки!" Судя по всему, разговор происходил дома или на даче у шефа. Вторым голосом был новый охранник Женя, молодой и всегда голодный. Он главным образом гмыкал и сочувственно матерился. Жене явно светила сытная карьера уборщика. А Виталику больше ничего не светило. Он теперь стал "сука номер один". "Он себе на уме. От него несет".
"За что?" – мысленно орал Сурин сквозь шум в ушах.
А Шимкевич уже объяснял в подробностях, где находится суринский гараж. Туповатый Женя переспрашивал. Для Жени это был самый первый "заказ". Еще минут пятнадцать Коля рассказывал анекдоты и рассуждал о женщинах. Виталик уже плохо слышал, его трясло. Стефанов выключил диктофон.
– Когда? – хрипло спросил Сурин.
– Будем слушать вторую сторону? Или так усвоишь?
Уборщик помотал головой:
– Когда?
– Послезавтра вечером – около твоего гаража. Когда приедешь ставить машину. Послезавтра, запомнил?
Уборщик громко высморкался и, не прощаясь, уехал.
Стефанов перевел дыхание. Только что он рисковал смертельно. Если бы Сурин сейчас передумал и сказал: "Нет, давай послушаем" – один из них не ушел бы отсюда живым. Потому что на второй стороне пленки можно было отчетливо расслышать слова Шимкевича: "Во вторник, ближе к вечеру. А днем он мне еще понадобится".
Существовал и самый легкий, бескровный вариант. Не спроси Сурин:
"Когда?" и дослушай до конца кассету, он получил бы шанс выжить. Но перед выборами затевалась игра по-крупному, где Стефанов делал свои ставки, и уборщик только путался под ногами.
Назавтра Шимкевич вызвал к себе Виталика. На столе стояла массивная сумка.
– Здесь шестьсот тонн. Отвезешь Холодянину. Смотри, аккуратно!
Холодянин был первым помощником губернатора Стилкина.
Виталику вдруг захотелось, чтобы вчерашней пленки с этим же домашним голосом просто не было. Чтобы Коля его ценил, как прежде, и не считал "сукой номер один".
Он выехал на центральный проспект, увязая в полдневной автомобильной пробке. Торопиться было некуда. Минуту назад он решил деньги никому не отвозить – понадобятся на первых военных порах. Воевать так воевать! Коля себе еще локти искусает: не на того напал. Сурин всех научит зубы чистить! Надо только узнать, кто его заложил. С какой стороны? Если это Стефанов – он ему собственноручно кишки наружу выпустит, прямо на дискотеке или где они там встретятся… Но, значит, так, по порядку. Сначала мальчик Женя. Возле гаража убирать удобно, никто не услышит… Юный пионер, мать его! Он, проглот, сам себя будет кушать по кусочкам! Потом Шимкевич… И тут Виталику снова захотелось стать ценным работником, чтобы не придумывать военные действия, а выполнять Колины задания.
