Пулеметная очередь выбила пыль между ним и дезертирами. Безуглый, забравшись на штабель, пристроил пулемет на бревно. Сверху вся сцена была перед ним как на ладони.
– Товарищ батальонный комиссар! – голос сержанта звенел то ли от напряжения, то ли от больного какого-то веселья. – Разрешите приступить к расстрелу паникеров! Я эту контру тут с одной очереди положу!
– Отставить, товарищ сержант! – металлически выговаривая каждое слово, ответил Беляков.
– А чего отставлять, – Безуглый уже завелся. – Согласно приказу…
– Я сказал: «отставить», – обернувшись, рявкнул комиссар. – Это мне решать, а не тебе.
Беляков шагнул к дезертирам – те попятились в ужасе. Стиснув зубы, он взял себя в руки. Эти люди изменили присяге, бросили свой пост, могли убить его, и больше всего ему хотелось сейчас скомандовать радисту: «Огонь». Он имел на это право. Комиссар медленно убрал наган в кобуру.
– На сегодня хватит, – тихо сказал он. – Безуглый, приведи наших машинистов и подгони танк – отбуксировать цистерну. Доложите начальнику станции – пусть пришлет пожарных, что бы там у него ни горело. А вы… Возвращайтесь к работе, огонь дальше пропустить нельзя.
Бойцы переглянулись, затем повернулись и побежали к горящим вагонам. Комиссар посмотрел на человека, спасшего ему жизнь.
– Товарищ сержант, вам что, дважды повторять нужно?
Танкист неловко соскочил со штабеля, лицо его было белым.
– Товарищ батальонный комиссар, разрешите? – его прорвало. – Вам нельзя с ними оставаться, эта сволочь…
– Что, колотит? – участливо спросил Беляков. – Ничего, сейчас полегчает. Идите, я уж тут как-нибудь сам разберусь.
– Товарищ батальонный комиссар…
– Исполнять!
– Есть!
Радист повернулся и, пошатываясь, пошел прочь, сделав несколько шагов, он тяжело побежал. Комиссар посмотрел ему вслед, потер подбородок и пошел туда, где два десятка бойцов пытались потушить пожар. Подойдя, он увидел, что дело плохо. Два первых вагона, несмотря на отчаянные усилия красноармейцев, разгорались. Едва в одном месте удавалось сбить огонь песком или шинелью, в другом по доскам ползли языки пламени.
– Не выходит ни хрена, – хрипло сказал красноармеец в разорванной гимнастерке. – Водой нужно. Воды мало.
Это был один из тех бойцов, что остался с Петровым. В словах его не было паники, просто угрюмая констатация факта.
– Отставить, товарищ боец, – ответил Беляков, принимая ведро с водой от подбежавшего красноармейца и выплескивая ее на обуглившиеся доски. – Если бы ничего не делали, он бы уже давно взорвался.
– Он так и так взорвется, – сказал красноармеец, сбивая огонь шинелью. – Надо двери открыть и картузы выбрасывать.
– Если откроем – туда воздух пойдет, что в твою топку. Да все, дождались уже.
Между штабелем и эшелоном к ним полз Т-26 с цистерной на прицепе. Обгоняя танк, к пожару бежали несколько красноармейцев-железнодорожников во главе с лейтенантом и паровозная бригада имени героев КВЖД.
– Товарищ Беляков, зачем понадобились? – Трифонов казался совершенно спокойным, словно и не двигал десять минут назад состав под бомбами.
– Такое дело, нужно отцепить четыре передних вагона и оттащить по-быстрому в какой-нибудь тупик, а лучше в поле.
– А потом?
– А потом драпать с паровоза как можно быстрее – в вагонах артиллерийский порох.
– Товарищ батальонный комиссар, разрешите? – вмешался лейтенант-железнодорожник. – Боеприпасы бросать нельзя! Это военное имущество! Мы танкистам не подчиняемся…
– Хватит! – рявкнул Беляков. – Товарищ Трифонов, приступайте! Под мою ответственность!
Трифонов переглянулся со стариком, кивнул и хлопнул по плечу младшего машиниста:
– Севка, танкистов доразгружаешь сам. Попросишь у них кого-нибудь в кочегары себе. Там два раза подвинуть осталось. Пойдем, дядя Фаддей.
– Пойдем, Вася. Эх, совсем нашу команду растащили, сперва Сему ранило, теперь… – он махнул рукой. – Там пути-то впереди целы?
– Целы, целы, – закивал один из красноармейцев. – Только битум горит – все в дыму.
– Ну и ладно, эта ветка как раз на заводскую, там пустырь хороший.
Оба повернулись и бегом бросились к паровозу. Сева молча полез между вагонами. «Овечка» стояла под парами, так что как только машинист и кочегар исчезли в кабине, раздался свисток и состав вздрогнул. Горящие вагоны отцепились, и паровоз с пылающим грузом ушел в дым. Бойцы молча смотрели вслед. Комиссар повернулся к лейтенанту:
– Желаете письменный приказ, товарищ лейтенант? Правда, задним числом, но уж извините…
Не дожидаясь ответа, он вытащил из планшета блокнот и карандаш. Быстро набросав несколько строк, Беляков размашисто расписался и протянул листок железнодорожнику. Тот сложил листок вдвое и, не читая, сунул в карман. Комиссар повернулся к Севе:
– Товарищ машинист, батальон ждет. Возвращайтесь к работе.
– Мне кочегар нужен.
Сева словно повзрослел лет на пять – перед комиссаром стоял мужчина.
– Будет вам кочегар, товарищ…
– Кривков.
– Товарищ Кривков. Я пять лет на железке проработал, в том числе и кочегаром. Идите, я догоню.
Машинист товарищ Всеволод Кривков в последний раз посмотрел туда, где скрылся паровоз с его бригадой, и ушел к своему составу. Беляков посмотрел на людей из эшелона и железнодорожников.
– Товарищ лейтенант, принимайте эшелон. Насколько я понял, командиры погибли. Разберитесь, чье это хозяйство, ну да не мне вас учить.
– Но, товарищ батальонный комиссар… – лейтенант, похоже, был далеко не рад свалившемуся на него «богатству».
– Давайте, давайте, – нетерпеливо кивнул Беляков. – Мне, извините, некогда. Мы, видите ли, на войну идем. Так что с этим добром разбирайтесь сами.
– А убитый, там, – лейтенант мотнул головой назад.
– Ах этот. Это был паникер. Пытался подбить бойцов на дезертирство. В соответствии с требованиями дисциплинарного устава я применил оружие для восстановления порядка.
Лейтенант побледнел.
– Вы его…
– Я его расстрелял. Можете доложить в прокуратуру, если она тут у вас есть. Моя фамилия вам известна. А теперь, если вы позволите, мы поедем. Петров!
Комиссар и комроты забрались на моторное отделение. Беляков дважды стукнул кулаком по гулкой броне, крикнул: «Поехали!», и танк, обдав всех синим дымом, развернулся через пути и пополз обратно. Петров сидел, привалившись к башне, и осторожно трогал челюсть. Челюсть болела нестерпимо, но вроде бы осталась цела, хотя рот открывался мучительно. Хуже всего было то, что два зуба навсегда покинули свои законные места. Он осторожно помотал головой и тихо зашипел. Беляков покосился на старшего лейтенанта, посмотрел на ремень, где должна была быть кобура. Покачав головой, комиссар принялся счищать с рукава грязь и копоть. Танк выехал из-за штабеля и двинулся обходить эшелон с хвоста. Беляков дернул Петрова за рукав, и оба соскочили с машины. Старший лейтенант сунулся было лезть через платформу, но комиссар прихватил его за ремень. По лицу Белякова комроты-1 понял, что разговор предстоит неприятный. Беляков достал портсигар, раскрыл и предложил старшему лейтенанту. Петров вежливо отказался. Комиссар кивнул и, встряхнув коробок, достал спичку, но закуривать почему-то не стал.
– Я тут у этого… – он запнулся, но старший лейтенант как-то сразу понял, о ком речь. – Документы посмотрел. Представь себе – комсомолец. Чего-то там даже организатором был. Вот живет такой человек, и все у него в порядке. Взносы платит, на политзанятиях выступает, конспектирует. А потом приходит время, и оказывается, что человечек наш – гнида последняя, но все это время успешно свою сущность скрывал. А?
Петров промолчал.
– Я чего злюсь-то: ни одного немца еще не убил, а уже своего шлепнул. Хотя какой он, к черту, свой. Ладно, прелюдию закончил, теперь к делу. Я вот чего интересуюсь, товарищ старший лейтенант: где ваше личное оружие?
– В танке осталось, – пробормотал Петров.
– В та-а-анке, – передразнил Беляков. – А, между прочим, товарищ старший лейтенант, скота этого должен был ты застрелить, как только он рот раскрыл. Он ведь раскрыл? А ты вместо этого сам по зубам схлопотал. Такие проявления нужно в зародыше давить. Если бы не Безуглый… Вырази, кстати, ему благодарность от моего имени. От тебя не ожидал, Петров. Ты понял меня?
