Бабаян рассказывал, что как-то он поехал в Азербайджан, чтобы убедить уехавших из Кафана азербайджанцев вернуться в район. "Раньше мы ездили свободно. Мою машину остановили в соседней деревне, в Раздане. Молодые парни с поднимали с земли камни. Всякое могло случиться". Бабаяну пришлось отправиться обратно. Ни один кафанский азербайджанец так и не вернулся в Армению (16).
Петиции и делегации
В 1987 года из тлеющего движения карабахских армян постепенно разгорелось живое пламя. Активисты объезжали колхозы и фабрики в Нагорном Карабахе, собирая подписи для документа, который они называли "референдум" о воссоединении с Арменией. Кампания по сбору подписей была завершена к лету 1987 года, и в августе огромная петиция – десять томов с более чем 75 тысячами подписей из Армении и Карабаха – была отправлена в Москву (17). Карабахские армяне сформировали две делегации, которые поехали в Москву "проталкивать" свое дело в Центральном Комитете КПСС.
Влиятельные армяне активно лоббировали карабахский вопрос за границей. Историк Сергей Микоян, сын старого партийного функционера Анастаса Микояна, и писатель и журналист Зорий Балаян открыто пропагандировали идею присоединения Нагорного Карабаха в интервью газетам армянской диаспоры в США. А в ноябре 1987 года свой голос возвысил Абел Аганбегян, который очевидно не сожалел о том, что год назад выпил с Мурадяном два литра водки.
16 ноября Аганбегян, один из ведущих экономических советников Горбачева, встретился с группой французских армян в отеле "Интерконтиненталь" в Париже и предложил им свое видение проблемы: "Я был бы рад, если бы Нагорный Карабах вернули Армении. Как экономист, я считаю, что у них куда более тесные связи с Арменией, нежели с Азербайджаном. Я уже внес подобное предложение, и надеюсь, что эти идеи будут воплощены в жизнь в духе перестройки и демократии" (18). Взгляды Аганбегяна были изложены в газете французских коммунистов "Юманите", распространявшейся в том числе и в Советском Союзе. Именно из этих откровений академика азербайджанцы впервые и узнали о ведущейся против них армянской кампании.
К февралю 1988 года механизм этой кампании был окончательно отлажен и готов к запуску. Возглавляемая Жанной Галстян третья карабахская делегация, состоящая из писателей и художников, прибыла в Москву (19). В Нагорный Карабах доставили десять тысяч листовок. Все дальнейшие события были скоординированы таким образом, чтобы их начало совпало с возвращением из Москвы карабахской делегации. Вот что рассказывает Мурадян:
"В ночь с 12 на 13 февраля эти листовки попали во все без исключения почтовые ящики Степанакертаї Никаких серьезных проблем у нас уже не было. Уже днем 12-го мы поняли, что город наш, потому что милиция, правоохранительные органы, партийные работники, – все пришли к нам и сказали: "Можете на нас положиться". Они информировали нас о намерениях КГБ, о том, кто приезжает из Баку, кто приезжает из Москвы. Мы владели всей информацией, от нас ничего не скрывали".
Рассказ Мурадяна о том, как он спланировал и организовал современное карабахское движение, показывает, как тщательно была выстроена эта кампания, получившая молчаливую поддержку высоких партийных чинов и успешно мобилизовавшая огромные массы людей. Впрочем, его рассказ выявил пугающее белое пятно в осмыслении им – и не только им, но и многими другими армянами – тогдашних событий. Излагая свое видение ситуации, Мурадян полностью игнорировал позицию Азербайджана и возможную реакцию сорока тысяч азербайджанцев, населявших Нагорный Карабах.
Говоря о референдуме, он даже несколько раз повторил фразу "все население Карабаха". А как же азербайджанцы? Неужели не было даже попытки проконсультироваться с ними или узнать их мнение? Стоило задать этот вопрос, как взгляд Мурадяна потяжелел: "Хотите знать правду?- спросил он, -Я скажу вам правду. Нас не интересовала судьба этих людей. Эти люди были послушным орудием власти, в течение многих десятилетий, даже веков, они были инструментом насилия против нас. Их судьба не интересовала нас тогда, и не интересует сейчас".
Отсутствие интереса к мнению соседей было заложено в жесткой вертикальной структуре советской системы, где союзные республики, в том числе и Армения и Азербайджан вступали друг с другом в диалог не напрямую, а лишь через Москву. После памятного выступления Аганбегяна в Париже многие азербайджанцы отметили, что он говорил не просто как армянин, но еще и как личный советник Горбачева – пускай по экономике – и сделали вывод, что Горбачев поддерживает армянскую кампанию.
На самом же деле, очень скоро стало ясно, что Аганбегян не получал от Горбачева никаких указаний, и в конечном счете, несмотря на все предпринятые усилия, армянскому лобби в Москве не удалось склонить Политбюро на свою сторону. Тем не менее, поступавшие из Москвы противоречивые сигналы породили у азербайджанцев недобрые подозрения относительно истинных намерений Горбачева, причем многие до сих пор верят в существование в Москве заговора против них, и никакие свидетельства обратного не могут рассеять эти подозрения.
Армянские же активисты, жившие в своем советском мирке, допустили еще более серьезный просчет. Многие из них поддались заверениям, что они ломятся в открытую дверь и советское руководство рано или поздно непременно согласится на передачу Нагорного Карабаха Армении. По этой самой причине они и продолжали упорно игнорировать точку зрения Азербайджана. И когда Политбюро отказало им в поддержке, у армян даже не нашлось запасного плана действий, оставлявшего им возможность переговоров с Азербайджаном.
Армения восстает
После акций протеста в Карабахе, по Советской Армении прокатилась волна массовых уличных демонстраций. И хотя Армения была одной из самых гомогенных в этническом плане республик СССР, никто, в том числе и лидеры этих демонстраций, не мог предвидеть, какой мощный заряд энергии вырвется наружу. Казалось, вопрос о судьбе Нагорного Карабаха был способен затронуть самые чувствительные струны в душе каждого армянина.
Пытаясь объяснить, каким образом карабахский вопрос смог вдруг вывести на улицы сотни тысяч людей, политолог Александр Искандарян использует термин "замороженный потенциал". По его словам, "карабахский фактор был заморожен, и требовалось совсем немного, чтобы он выплеснулся". Даже те, кто ничего не знал об общественно-политической ситуации в Нагорном Карабахе, эмоционально сопереживали армянам, жившим в окружении "турок" (в армянском просторечии это слово обозначает как собственно турок, так и азербайджанцев).
15 февраля 1988 года, на заседании Союза писателей Армении – одной из наиболее влиятельных общественных организаций – поэтесса Сильва Капутикян выступила с речью в поддержку карабахских армян. Спустя три дня в Ереване состоялся митинг протеста против загрязнения окружающей среды. Защита окружающей среды была самым безопасным и наименее "политическим" поводом для выражения протеста. Экологические проблемы поэтому стали главной темой массовых митингов во многих частях Советского Союза.
В Ереване демонстранты выражали недовольство по поводу состояния озера Севан, экологической опасности Мецаморской АЭС, химического комбината "Наирит" и загрязненности воздуха в Ереване. Однако организаторы митинга не были искренни. Рассказ Зория Балаяна:
"Мы собрались на Театральной площади под чисто экологическими лозунгамиї Но среди них был, так скажем, один лозунг со словами: "Карабах – историческая территория Армении". На него никто не обратил внимания. Но на следующем митинге было уже несколько таких лозунгов. Игорь Мурадян, который привел людей на площадь, принес с собой портреты Горбачева. "Ленин, партия, Горбачев" – такой был у него лозунг. Он его сам придумал. А через три недели он придумал еще один: "Сталин, Берия, Лигачев!" Так люди привыкли к мысли, что можно обсуждать национальный вопрос наряду с проблемами "Наирита" и Севана. А через месяц о "Наирите" и Севане говорили только пять минут" (20).
Митинги проходили на большой Театральной площади в центре Еревана, перед зданием оперного театра. 20 февраля, незадолго до открытия в Степанакерте сессии областного совета, на площади собралась тридцатитысячная толпа. С каждым днем количество участников митинга удваивалось. 22 февраля митингующих уже было более ста тысяч человек – феноменальная цифра по меркам любой страны мира, не говоря уж о Советском Союзе образца 1988 года.
На следующий день Театральная площадь вместила 300 тысяч человек, и в Ереване была объявлена забастовка работников транспорта. В советской прессе никогда не сообщалось о массовых митингах, но информация о них доходила до Москвы. О митингах узнали западные журналисты. Русские правозащитники, включая самого известного советского диссидента Андрея Сахарова, не вдаваясь в существо проблемы, просто поддерживали армянские протесты.
