брату, но прежде избить до синяков.
Я все еще обдумываю свой план, когда подхожу к тележке. Элтон сгорбился над грилем, переворачивая сосиску.
– Да? – хмыкает он и поднимает взгляд. Мгновенное узнавание отражается на его лице. – Давненько тебя не видел.
Я прошла долгий путь от неуклюжей девчушки с неприветливыми глазами, подведенными черным карандашом, и обесцвеченными волосами, которая украла у него хот-дог. Но однажды Элтон сказал, что не имеет значения, за каким количеством макияжа я прячусь или какого цвета мои волосы; ему нужно лишь знать меня и смотреть в мои голубые глаза. Они напоминали ему о детстве и лете у Адриатического моря.
Прошло несколько месяцев с тех пор, как мы не виделись.
– Я была занята.
Я осмеливаюсь бросить взгляд через плечо на ожидающий меня внедорожник, чей мигающий аварийный сигнал вызывает гудки гневных водителей из других машин, столпившихся сзади. Тони даже не способен подняться по лестнице без одышки, так что я могла бы запросто обогнать его, даже на каблуках. Однако Пидж умен: он найдет обходной путь и нагонит меня в другой стороне квартала.
Элтон открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрывает его. Я уже знаю, что у него на уме. Так думают все мои уличные знакомые: что я элитная проститутка.
Я никогда их не исправляла. Лучше уж продавать то, что у тебя есть, чем то, что ты украл.
– Рад видеть, что ты еще на плаву, – говорит он.
Возможно, ненадолго.
Если я направлюсь с едой к одной из скамеек в парке, у меня появится хороший шанс ускользнуть и не попасться. Это может дать мне преимущество.
– Тебе как обычно? – Мужчина держит длинный хот-дог в металлических щипцах.
Я улыбаюсь.
– Ага.
– И ему тоже? – Элтон кивает влево, вопросительно приподняв брови.
Я смотрю в ту сторону и вижу гору скомканных одеял на тротуаре где-то в пятидесяти ярдах от меня. От удивления я отвлекаюсь от своего плана.
– Это Эдди?
Неужто уже прошло полгода?
– Ага. Он околачивается здесь уже несколько недель.
– И?
Элтон пожимает плечами.
– Пока еще не отпугнул моих клиентов. Кажется, его зрение ухудшилось.
Возможно, время, проведенное Эдди в тюрьме, помогло ему так, как ничто не помогало.
– Дай мне два хот-дога, пожалуйста.
Я всегда покупаю вторую порцию, когда Эдди рядом. Элтон догадывался, что мы как-то связаны, но никогда не выспрашивал подробности.
Я засовываю двадцатку под дозатор салфеток на прилавке тележки и, как всегда, отмахиваюсь от сдачи. Я потеряла уже счет, сколько раз добросердечный уличный торговец мясом кормил меня на протяжении многих лет, когда я голодала и не могла заплатить за еду.
Сжимая оба хот-дога в одной руке, я, укрывшись под зонтом, пробираюсь вперед, игнорируя предупреждающий гудок с обочины. Чем ближе я подхожу, тем сильнее становится вонь застоявшейся мочи и запах немытого тела.
– Привет, Эдди.
Мужчина выглядывает из-под грязного одеяла, щурясь от дождя. Или, может, чтобы разглядеть, что у него перед глазами. Они подстригли ему волосы и бороду в тюрьме, поэтому теперь он не выглядит таким неряшливым, как при последней нашей встрече, и он прибавил в весе несколько фунтов. Однако потерял еще один зуб.
– Это ты?
Болезненный ком застревает в горле.
– Ага. – По крайней мере, сегодня он узнает меня. – Как дела?
– Меня больше не пускают в «Святого Стефана», – ворчит Эдди.
– Это потому, что там ты угрожал убить волонтера. По этой причине ты и попал в тюрьму.
Каким-то образом меня утешала мысль о том, что у Эдди было теплое сухое место для сна и трехразовое питание, даже если его любезно предоставила окружная тюрьма.
– Он пытался меня отравить. Я видел это собственными глазами!
Я прикусываю язык, борясь с желанием напомнить ему, что это была свежая петрушка, которой мужчина – школьный учитель, добровольно работавший в бесплатной столовой, – посыпал пастуший пирог[5]. К черту слабое зрение – Эдди так глубоко погряз в свих грезах, что больше не услышит никакой правды.
– Вот, держи. Я принесла тебе кое-что. – Я отдаю ему оба хот-дога.
Его глаза сужаются, пока он, не двигаясь, изучает их.
Я тяжело вздыхаю.
– Ну же, пап, это я, Рóми. Тебе нужно поесть.
После еще одной долгой паузы он принимает хот-доги грязной рукой. Засунув один под одеяло, чтобы съесть позже, он соскребает начинку с другого одним движением большого грязного пальца. Квашеная капуста и горчица падают на тротуар рядом с моей пяткой, несколько желтых капель попадают мне на подол.
– Ну так что? Ты в порядке? Никаких болей, припухлостей или чего-то еще, что следовало бы проверить у врача?
Эдди – сорокадевятилетний мужчина, который легко может сойти за семидесятилетнего, ведь десять лет жизни на улице знатно его состарили.
– Остерегайся демонов. Особенно тех, у которых кривые рога. Они здесь, ходят среди нас и облачены в нашу кожу.
Крупица глупой надежды, что я питала, придя сюда, испаряется. Ничего не изменилось.
– Ага. Определенно.
Раньше меня выворачивало наизнанку, когда я наблюдала за этой версией своего отца – восседающего на ящиках из-под молока и на скамейках в парке, разглагольствующего о монстрах, прячущихся в тени и питающихся человеческими душами. Это случалось еще в те времена, когда воспоминания о нашей прежней жизни были еще свежи в моей памяти.
Когда-то давно мы жили в квартире с двумя спальнями в Ист-Ориндж, штат Нью-Джерси. Мой папа был начальником производственного участка на заводе по изготовлению болтов и шурупов, а мама работала продавцом в продуктовом магазине. Я брала уроки плавания и играла в футбол. Мы ужинали ровно в шесть вечера, каждую осень ездили на ферму, где часами искали идеальные тыквы для хэллоуинских фонариков.
Я потеряла эту версию своего отца в ту ночь, когда он стал свидетелем жестокого убийства женщины на стоянке у работы. Он утверждал, будто виноват неведомый монстр с крыльями и закрученными черными рогами, разорвавший ее когтями на части, и что ведьма, выпускающая пламя из кончиков пальцев, отправила его обратно в ад.
После этого он уже не оправился, все больше поддавался галлюцинациям и паранойе, которые ни лекарства, ни врачи не могли вылечить и объяснить. Отец потерял работу, мы лишились квартиры, и, в конце концов, находиться рядом с ним стало небезопасно.
Мы пытались помочь ему, но у нас не было денег, а если нет денег, система таким безнадежным людям не помогает. Так папа и оказался на улице, где и живет с тех пор.
Я провела годы, злясь и притворяясь, будто отца не существует, а затем еще несколько лет,
