– Я был в Индии, – поясняет Самнер.
– Спроси любого насчет «Персиваля», – настаивает бродяга. – Просто скажи одно-единственное слово – «Персиваль» – и увидишь, что будет дальше.
– Ну, так расскажи мне, – говорит Самнер.
Попрошайка выдерживает паузу, прежде чем начать, словно для того, чтобы сполна оценить всю восхитительную глубину наивности Самнера.
– Айсберг раздавил его в щепки, – говорит он. – Тому вот уже три года. Его трюмы были битком набиты ворванью, но спасти не удалось ни единой бочки. Ничегошеньки. Восемь человек утонули, а еще десять погибли от холода, а из тех, кто выжил, никто не заработал и пенни.
– Похоже на несчастный случай. Такое может произойти с кем угодно.
– Но почему-то это случилось именно с Браунли, а не с кем-либо еще. И такой невезучий капитан нечасто получает под свое командование другой корабль.
– Должно быть, Бакстер доверяет ему.
– Бакстер – гребаный хитрец. Вот что я тебе скажу о нашем премудром Бакстере. Хитрец.
Самнер пожимает плечами и глядит на луну.
– Что случилось с твоими ногами? – спрашивает он.
Бродяга опускает взгляд и недоуменно хмурится, словно удивляясь тому, что их там нет.
– Спроси об этом капитана Браунли, – отвечает он. – Скажи ему, что тебя прислал Орт Кейпер. Скажи ему, что однажды чудным вечерком мы решили сосчитать мои ноги, и оказалось, что они куда-то запропали. Сам увидишь, что он тебе скажет.
– А почему я должен спрашивать у него об этом?
– Потому что ты не поверишь правде, если ее расскажет тебе такой тип, как я. Ты решишь, что это безумные бредни чокнутого придурка, а вот Браунли прекрасно знает правду, как и я. Так ты не забудь расспросить его о том, что случилось на «Персивале». Скажи ему, что Орт Кейпер передает ему привет, а потом увидишь, что станется с его желудком.
Самнер достает из кармана монету и роняет ее в подставленную ладонь попрошайки.
– Меня зовут Орт Кейпер, – кричит ему вслед безногий бродяга. – Спроси у Браунли, что случилось с моими чертовыми ногами.
Немного погодя он начинает улавливать запахи пристани Куин-Док, напоминающие тошнотворно-сочное зловоние гниющего мяса. В просветах между складскими помещениями и штабелями досок он видит силуэты китобойных судов и шлюпов[21], словно вырезанные из жести. Полночь уже миновала, и жизнь на улицах замирает, и лишь из таверн близ пристани – «Копилки» и «Подружки моряка» – доносятся звуки разухабистой гульбы, которые изредка заглушает стук колес пустого наемного фиакра или фургона для сбора мусора. Звезды стали ярче, и полная луна наполовину скрывается за никелированным облаком; Самнер уже различает неподалеку от пристани «Добровольца», пузатого и темного, словно утыканного мачтами и такелажем. На палубе никого нет, по крайней мере он никого не видит, а это означает, что погрузка уже закончилась. Теперь они ждут лишь прилива и парового буксира, чтобы тот вывел их в Хамбер.
Мыслями он уносится к ледяным полям и прочим чудесам, которые, без сомнения, поджидают его там – нарвалам и морским леопардам, тюленям и альбатросам, полярным буревестникам и белым медведям. Он думает о гигантских арктических китах, которые, сбившись в стада, словно свинцовые штормовые тучи, лежат под молчаливым ледяным покровом. Он будет делать угольные зарисовки этих животных, решает Самнер, рисовать акварельные пейзажи и даже вести журнал, если ему придет такая блажь. А почему бы и нет? У него ведь будет масса свободного времени, Браунли дал это понять совершенно ясно. Он станет много читать (он захватил с собой томик своего любимого Гомера с загнутыми уголками страниц) и практиковаться в греческом, который почти позабыл. Почему бы и нет, черт его подери? Ведь больше ему решительно нечем будет заняться – разве что время от времени раздавать слабительное и констатировать смерть, а в остальном все плавание будет похоже на отпуск. Во всяком случае, на это совершенно недвусмысленно намекал Бакстер. Он чуть ли не открытым текстом заявил, что работа врача на китобое – всего лишь необходимая формальность, тогда как на самом деле он превращался в сущего бездельника – отсюда и смешное жалованье, разумеется. В общем и целом, впереди его ждет беззаботное и, пожалуй, несколько утомительное и однообразное времяпрепровождение, но, Господь свидетель, именно в нем он и нуждается после безумия Индии: проклятой жары, варварства и отвратительной вони. Чем бы ни обернулся китобойный промысел у берегов Гренландии, думает Самнер, по сравнению с военной службой он покажется ему увеселительной прогулкой.
Глава 3
– Поднимается ветер, – говорит Бакстер. – Готов биться об заклад, вы быстро придете в Лервик.
Браунли стоит, привалившись спиной к стене рулевой рубки, и сплевывает зеленую мокроту через гакаборт в темные и грязные воды Хамбера. К северу и к югу от них убогая и невзрачная линия берега соединяет ржавую сталь дельты реки с небом. А впереди деловито пыхтит паровой буксир, тянущий их за собой, и над его пенной кильватерной струей кружатся чайки.
– Если честно, то я жду не дождусь, чтобы полюбоваться на тот сброд, который по вашей милости дожидается меня в Лервике, – говорит Браунли.
Бакстер улыбается в ответ.
– Все они – славные парни, – отзывается он. – Истинные шетландцы: трудолюбивые, энергичные и послушные.
– Вы же знаете, что я должен наполнить главный трюм, когда мы выйдем в Ледовитый океан, – говорит Браунли.
– Чем именно наполнить?
– Ворванью.
Бакстер качает головой.
– Вам ничего не нужно мне доказывать, Артур, – говорит он. – Я знаю, кто вы такой на самом деле.
– Я – китобой.
– Правильно, причем чертовски хороший. Но наша проблема заключается вовсе не в вас, Артур, и не во мне. Проблема – в истории. Тридцать лет назад любой недоумок мог разбогатеть, имея лодку и гарпун. Вы должны помнить те времена. Помните «Аврору» в двадцать восьмом? Она вернулась в июне – в чертовом июне, – заваленная китовым усом по самый планшир. Я не хочу сказать, что тогда это было легко, это никогда не было легко, о чем вам прекрасно известно. Но это можно было сделать. А теперь вам нужно – что? – двухсотсильный двигатель, гарпунные пушки и дьявольская удача. И, даже имея все это, можно запросто вернуться домой с пустыми карманами.
– Я забью трюм доверху, – невозмутимо настаивает Браунли. – Я дам хорошего пинка этим ублюдкам и наполню трюм, вот увидите.
Бакстер делает шаг к нему. Он одет, скорее, как стряпчий, а не морской волк: черные сапоги телячьей кожи, желто-бежевый жилет, пурпурный шейный платок и визитка[22] темно-синей камвольной шерсти. Волосы у него седые и редкие, щеки – красные, испещренные прожилками вен, а глаза слезятся. Вот уже много лет он выглядит смертельно больным, но еще не пропустил ни единого рабочего дня в конторе. Это не человек, а гроб повапленный[23], думает Браунли, но, клянусь Иисусом, как же он велеречив. Рот у него не закрывается ни на секунду, и оттуда извергается прямо-таки бесконечный поток словоблудия. Даже когда его будут хоронить, и тогда он будет болтать без умолку.
