Кажется, он взволнован.
Я слишком слаба, чтобы протестовать, когда он поднимает меня на ноги. Я спотыкаюсь и опираюсь на его плечо в поисках поддержки, когда он обнимает меня.
Я не хочу прикасаться к нему. От химического запаха его поддельных Альфа-феромонов у меня кружится голова.
Я начинаю повторять рецепты в уме.
Ванильный сливочный крем: пять яичных желтков, одна чашка сливочного масла, одна чайная ложка ванили…
Цепочка гремит, когда он ведет меня обратно через темную комнату и открытую дверь.
Это иллюзия побега.
Цепь держит меня здесь в плену, независимо от того, как далеко от моей комнаты он меня ведет.
Мы останавливаемся сразу за дверью, и я осматриваюсь по сторонам.
Я нахожусь в передвижном доме с такими же панелями из искусственного дерева по стенам. Мини-кухня находится в нескольких футах передо мной, а справа я вижу открытое жилое пространство с телевизором на пыльном столе. Оно обращено к заляпанному синему дивану с беспорядочно расставленными подушками. Слева — закрытая дверь, которая, как я предполагаю, является его спальней.
Журнальный столик перед диваном завален маленькими пластиковыми пакетами. На его торце расположены цифровые весы.
Я сглатываю и отвожу взгляд.
Рядом с плитой установлены еще одни цифровые весы. Рядом с ними стеклянный противень, полный… чего-то.
— Смотри, — говорит он, ведя меня в тесное кухонное пространство. Я добираюсь до дешевого кремового линолеума, прежде чем цепочка натягивается. — Смотри.
Он медленно открывает грязный холодильник.
В нем ничего нет, если не считать нескольких приправ на дверце и нескольких банок пива.
И флаконы с кровью, которые он забрал у меня, аккуратно сложены рядом друг с другом.
Это фильм ужасов.
У меня отвисает челюсть, когда он похлопывает меня по плечу. — Твоя самая лучшая, — добавляет он, слегка встряхивая меня. — Лучшая. Ты самая чистая партия O на рынке.
Наконец-то щелкает.
Он делал O из моей крови.
Стеклянная форма для выпечки рядом с плитой, весы на журнальном столике…
— Нет, — недоверчиво шепчу я, встречаясь с ним взглядом.
Он улыбается и прижимается губами к моему уху. — Ты моя дойная корова, — шепчет он, от его дыхания у меня по спине пробегает ужасный холодок. Он обнимает меня за талию и заключает в какие-то неловкие объятия, на которые я не отвечаю взаимностью. — Мы богаты.
Мы.
Я вдыхаю его запах, и мне хочется плакать.
— Ты не можешь продолжать пить мою кровь, — бормочу я срывающимся голосом.
Я умру.
Что, если спрос будет больше, чем он сможет удовлетворить?
— Все в порядке, Скайлар, правда, — настаивает он, и мой желудок переворачивается, когда он называет меня по имени. Я не понимаю, что плачу, пока он не протягивает руку и не вытирает слезу с моей щеки. — Хэй. Я обещаю. Я не причиню тебе вреда.
Моя рука все еще болит от его последнего укола.
— Раньше я был флеботомистом, — добавляет он, как будто от этого становится лучше. — Каждый раз, когда я беру кровь, это делается чистой одноразовой иглой.
Я больше не хочу быть на кухне. Это самое бо́льшее, о чем он удосужился поговорить со мной, и чем дольше я с ним, тем хуже себя чувствую.
Стена в ванной теперь кажется раем.
Мне нужно быть где угодно, только не рядом с ним.
Этот монстр, который превращает мою кровь в наркотики.
Он наконец отпускает меня, и я делаю небольшой шаг назад от него.
Однако ухмылка не сходит с его лица. В его глазах восторг, и он сияет, глядя на меня.
— Можно мне супрессанты? — Мягко спрашиваю я.
Я откладывал запрос на них. Я полагала, что ответ будет отрицательным, но мое тело начинает ощущать последствия столь долгого отсутствия.
Ноет. Знобит.
Крайняя усталость.
Но теперь, когда он в таком отличном настроении из-за меня, возможно, он мог бы проявить хоть каплю доброты в этой долбаной ситуации.
Его лицо вытягивается, и маленькая надежда, которая у меня была, умирает.
Он качает головой. — Это испортит партии, — говорит он, как будто это очевидно.
Я моргаю.
Он пожимает плечами.
— Если у меня есть лекарство, которое мне нужно, это испортит ваши партии, — медленно повторяю я, подбирая слова.
Они кажутся ненастоящими.
— Извини, — говорит он, застенчиво улыбаясь и пропуская волосы сквозь пальцы. — Ты ведь понимаешь, правда? Ты не злишься на меня? — Он делает шаг вперед, вытягивая руку, и я отскакиваю назад, звеня цепью.
Его зрачки огромны.
— Не злись на меня, Скайлар, — настаивает он с нотками истерики в голосе. — Разве я недостаточно для тебя делаю?
О, нет.
Я качаю головой. — Нет, это ты, — говорю я мягко, делая все возможное, чтобы успокоить его.
Перепады его настроения ужасают.
— Я предоставляю тебе комнату в полное твое распоряжение, я забочусь о тебе, а ты собираешься так ко мне относиться? — Он хватает меня за руку и притягивает обратно к себе, и я утыкаюсь ему в грудь, упираясь в него руками.
— Нет, — прохрипела я. — Прости. Ты прав. Мне так жаль.
Тошнота подкатывает к моему животу, когда я говорю это. Мои руки дрожат, когда они прижимаются к его твердой груди, ужас пронзает мою нервную систему.
— Я просто хочу, чтобы я тебе понравился, Скайлар, — скулит он, его налитые кровью глаза наполняются слезами, когда я в шоке смотрю на него. Его настроение резко изменилось, и это причиняет мне боль. — Я не хочу тебя расстраивать.
Я понимаю, что именно отчаяние из-за O делает его таким.
Его руки сжимают мои плечи. — Я хочу, чтобы мы были друзьями, — шепчет он, его глаза отчаянно ищут мои.
Я не могу унять дрожь. — Мы можем это сделать, — выдыхаю я, желая, чтобы мое сердцебиение замедлилось.
Я скажу все, что нужно, пока он остается спокойным. Это стратегия, которой я научилась, имея дело с Джейсоном. Я бы предпочла успокоить его, чем обострять ситуацию.
Все так запутано, говорит внутренняя часть меня.
— Хорошо, — говорит он, глубоко дыша. — Хорошо.
Затем он отпускает мои плечи и отступает от меня. Он проводит рукой по своим волосам и стонет.
— Черт… прости, — добавляет он, зажмуривая глаза. — Черт, прости… Мне снова придется запереть тебя в твоей комнате.
Мое сердце замирает, но я киваю.
Я в последний раз оглядываюсь по сторонам, запоминая все, что могу. Вид из кухонного окна ни о чем не говорит — все, что я вижу, это несколько деревьев вдалеке и темную, сочную землю.
То же самое и с окном рядом с телевизором.
Я понятия не имею, где мы находимся.
В зависимости от того, как долго я пробыла в багажнике, мы, возможно, даже больше не в Калифорнии.
Слеза скатывается по моей щеке, но он сохраняет дистанцию, когда я возвращаюсь в комнату. Я сворачиваюсь калачиком на своем месте у стены ванной и тихо всхлипываю, когда слышу, как он запирает дверь.
Я учусь справляться с перепадами настроения.
— Меня зовут Джон, — объявляет он, когда в следующий раз приносит мне еду. Он одет в коричневую толстовку и серые спортивные штаны, его волосы влажные после душа.
Если бы не его налитые кровью глаза и безумный взгляд, я бы подумала, что он прилично выглядит.
Но его манеры неуместны. Они неправильные.
Он под кайфом от О.
— Мне действительно нравится твое имя, — бормочет он, ставя поднос с едой на стойку в ванной. — Скайлар. Это как небо. И небо действительно красивое.
Я слабо киваю. — Спасибо.
— Я не хочу заниматься с тобой сексом или что-то в этом роде, — выпаливает он. — Я не собираюсь этого делать. Я не хочу, чтобы ты думала, что я собираюсь это сделать.
— Я ценю это, — бормочу я, чувствуя небольшой прилив облегчения.
Я понятия не имею, что еще я должна сказать.
