– Я недавно читал в Интернете, – нарушил молчание Василий, – что киргизы, по исследованию ученых, одни из самых счастливых людей на нашей планете. Они находятся на втором месте. Я не помню, кто на первом, но американцы даже в двадцатку счастливых наций не попадают.
– По каким, интересно, критериям оценивали, какая нация счастливая? – тут же отозвался Дудашвили. – По количеству съеденного бешбармака или выпитого кумыса? По–моему, самые счастливые – это американцы. У них страна самая богатая в мире.
– Да у них самый большой внешний долг, – прервал его Плоских. – У меня друг живет в Америке, женат на американке. Так он не хочет принимать американское гражданство. До этого тоже уважал америкосов, а пожил с ними и в корне изменил мнение. А вот все, кто к нам приезжает, все отмечают, какой прекрасный и гостеприимный народ в Кыргызстане.
– Я жил там, – настаивал Сергей. – Такой свободы, как там, нигде нет! Хочешь дело открыть – за полчаса фирму оформишь, кредит получишь. У них любое дело перспективно, потому что у населения куча денег, надо только предложить им что–нибудь стоящее. А у нас – страна нищая, поэтому проблема и с зарплатами, и с платежеспособностью населения. Какой тут бизнес?!
– А счастье – это категория не экономическая, – заметил Василий, – это состояние духа. Киргизы бедные, но счастливые. В этом их свобода.
– Ребята, о чем вы тут спорите? – опять вмешался я в разговор. – Сейчас многие посещают другие страны, видят, как там живут люди. Везде они трудятся, в поте лица добывая свой хлеб. Все страны развиваются. Посмотрите на Казахстан. В Алматы чувствуется достаток. Можно спокойно гулять вечерами. В воздухе нет напряженности и опасности. У нас же с наступлением сумерек нельзя выйти на улицу, даже в Бишкеке. Хорошо, если только ограбят, а если убьют? Не знаю, как себя чувствуют киргизы, счастливы они или нет, только больше миллиона наших граждан, именно киргизской национальности, уехало работать в Россию и Казахстан. От счастья вряд ли бегут. И ведь само правительство агитирует уезжать из страны. Целая рекламная кампания развернута. Провожают целые эшелоны уезжающих гастарбайтеров. С помпой и оркестром. Я видел рекламный ролик: сидят два друга за достарханом, один из них на комузе играет, второй у первого спрашивает: «Ты специальность какую–нибудь получил?» Первый отрицательно машет головой и продолжает играть на комузе. Второй опять его спрашивает: «А русский хорошо знаешь?» Тот опять трясет головой: «Нет!» Друг его опять вопрошает: «А как же ты поедешь в Россию? Там надо язык знать и специальность нужную освоить. На комузе играть там некому, туда едут деньги зарабатывать!» И потом титры, призывающие учиться в техникумах и училищах. Грустная реклама.
– Киргизы – кочевники. У них в крови переезды, – упрямо отозвался Плоских. – Это ваших любимых американцев с места не сдвинешь.
По сопению Василия я понял, что спорить с ним бесполезно. Ему было удобнее и спокойнее представлять киргизов идиллически. Они счастливо кочуют по горным джайлоо, поют свои протяжные песни, живут в юртах, впитывая через тюндюк космическую энергию, и поджидают дорогого гостя, чтобы зарезать ему барашка.
– А сколько американцев волонтерами к нам приезжает? – отозвался Сергей Дудашвили. – Насколько я их знаю, американцы очень легки на подъем.
– Волонтеры либо миссионеры, которых спонсируют религиозные организации, либо шпионы, – тут же отрезал Василий, – а те, кто побывал в Кыргызстане, уезжать не хотят. Говорят: «Какая прекрасная страна!» и добавляют: «Какие гостеприимные люди!», это про киргизов. Некоторые остаются жить у нас, причем не в Бишкеке, а в глубинке.
Спорить я не хотел, в этой дискуссии вряд ли родилась бы истина, каждый упорно отстаивал свою точку зрения, но все же не удержался от реплики:
– Знаешь, Василий, ты не совсем прав, говоря, что на Западе люди крепко держатся за обжитое место или работу. Я лично знаю классных специалистов книжного дела, которые в пять–шесть лет круто меняют все свои жизненные обстоятельства, оставляют престижные должности, хорошую работу, меняют города, потому что начинают терять вкус к жизни. Им хочется добиваться успеха в других, менее преуспевающих организациях, применять свой опыт, профессионализм и показывать, чего они стоят на самом деле.
– С жиру бесятся, – буркнул в ответ Василий.
…Наша поездка удалась на славу. Ночевка среди марсианского пейзажа причудливых скал юрского периода, долгожданная находка средневековых печей, остатков керамических трубок, по которым подавался в печь воздух, великолепные пейзажи пустыни, зеленых оазисов у родников… А потом, на обратном пути, пустынные пространства сменили обширные зеленые горные долины близ реки Нарын, сплошь усеянные весенними цветами: оранжево–желтыми головками купальниц–жарков, фиолетовыми шарами дикого лука и чеснока, красным диким пионом–воронцом, синими метелками колокольчика и массой других цветущих растений. Вот где рай земной!
В Исфане, конечной точке нашего путешествия, мы заночевали у одного знакомого Сергея Дудашвили. Народ в глубинке живет бедно, и мы, не ожидая мифического барана, купили на базаре все необходимые продукты для ужина.
Чай подавал нам старший сын хозяина. Ему было на вид лет двадцать или чуть больше. Мы спросили, где он работает. Оказалось, что на стройке в Москве. Живет на квартире. Когда я сказал, что снимать в Москве квартиру очень дорого, юноша ответил, что вместе с ним в ней проживает еще двадцать девять человек из Киргизии. Молодой парень с гордостью поведал, что в Кремле работают только киргизы из Ляйляка. Мой друг Володя Шестопалов, недавно вернувшийся из двухмесячной командировки из Москвы, первое, что сообщил мне при встрече, – так это то, что в Москве полным–полно киргизов. Они работают официантами в кафе и ресторанах, продавцами в магазинах, а раньше, как сказал Шестопалов, они работали только дворниками.
Однажды я ходил по полю с металлоискателем не так далеко от Бишкека. Я искал древние монеты и другие артифакты. Ко мне подъехал молодой пастух. Мы с ним разговорились. Оказалось, что он собирается уезжать во Францию! Я сильно удивился и спросил юношу, знает ли он иностранные языки и имеет ли какую–нибудь профессию. Как я и предполагал, ответ был отрицательный. Родственников и знакомых во Франции у этого парня тоже не было. Видя мое крайнее удивление его выбором, пастух пояснил: «Хочу поступить в Иностранный легион. Мне нравится армия. Но в нашей, киргизской, делать нечего, а там большие деньги платят и интересно, по всему миру можно ездить!»
Мы возвращались по трудно проходимой горной дороге. Наш путь пролегал в самом центре Тянь–Шаня. Мы переваливали через высокие хребты, спускались в просторные долины. Наша машина казалась маленькой букашкой, пробирающейся среди огромного зеленого простора. В очередной раз мы с восторгом наслаждались дикой красотой нашей республики. Кое–где в долинах жались к склонам гор небольшие селения.
Нас неприятно поразило то, что почти все мужское население в селах было в подпитии. Давно оторванные от цивилизации и культуры, сельчане с удивлением взирали на русских, вторгнувшихся в их владения. Опомнившись от изумления, они пытались остановить нашу машину. Что хотели сказать нам местные жители, я не знаю. Большинство из них не понимает русского языка. Но, судя по перекошенному лицу всадника, который яростно нахлестывал лошадь, пытаясь догнать нас в течение не менее получаса на горной дороге, что–то очень важное. Может быть, хотели поделиться секретом своего счастья? В этой поездке у нас были другие задачи и цели. Возможно, эти счастливые люди когда–нибудь будут целью нашей будущей экспедиции. А сейчас по дороге домой задержка в пути нам была ни к чему.
Массовый туризм
1.
В советское время был очень развит внутренний туризм. Во–первых, попасть за границу в условиях железного занавеса и холодной войны было делом нелегким и почти не реальным. Исключение составляли страны соцлагеря, но и туда пускали далеко не всякого, и под присмотром доверенных лиц, чтобы чего не выкинули наши граждане, не опозорили высокое звание советского человека. Во–вторых, наша советская Родина была настолько широка и разнообразна, что можно было путешествовать бесконечно, познавая родные просторы. Это и Сахалин, и Приморье, и Камчатка с вулканами и гейзерами, тайга, тундра, Заполярье, пустыни, горы, моря и океаны. Можно было сплавляться по рекам, плавать в Черном море, искать капли янтаря на побережьях Прибалтики. Я уже не говорю о культурных программах, экскурсиях по городам и историческим местам. Всего хватало.
Люди узнавали свою Родину. Только так и можно полюбить свою страну – когда вы ее знаете не понаслышке или из книг, а своей личной памятью, своими ощущениями и эмоциями, когда ее уголки пропечатаны в ваших воспоминаниях теми тяготами походов, которые заставляли вас чувствовать вкус жизни. Так уж устроена человеческая память, что все хорошее и беззаботное льется сквозь нее, словно вода в решете, а все неприятное, нарушающее покой и порядок, трагичное и драматическое, будто корявые камни, задерживается в ней, но зато потом доставляет массу приятных воспоминаний о преодолении трудностей и составляет суть и соль всех ваших рассказов о совершенных путешествиях.
