«Москва, 5 VI. 1960
Феликс, милый!
Прости, что не сразу ответил тебе. Меня не было в Москве. Страшно рад твоей телеграмме, письму, рад, рад за тебя – что ты такой талантливый, смелый и, наконец, тому, что мы соседи по молодогвардейскому «Весеннему дню поэзии…» Зачем ты принимаешь к сердцу чьи-то занозы, что «подражаешь Вознесенскому», здесь дело не в «Вознесенском», а в новых путях поэзии, в поисках, в атомном веке, да и в молодости, наконец.
Желаю тебе счастья, стихов, дерзости. Напиши мне. Жми на все педали!
Андрей Вознесенский».
…Временами Феликсу становилось неловко за то, что сам Вознесенский усиленно толкал его в поэзию, а он деликатно, но настойчиво соскальзывал с этой непрочной стези. Настоящее его призвание лежало вне эфемерности хореев, ямбов и дактилей. Но навсегда осталась нежная привязанность к этому тонкому, филигранному искусству и к человеку, поддержавшему его в самый нужный момент… «С годами, с взрослением, с познаванием иных «хороших и разных» имен в литературе, Вознесенский для меня не уходил в тень, – признается Феликс, – он, как первая любовь, не мог раствориться в других». Феликса и Андрея свяжет нечто большее, чем общая поэтическая слава – полувековая дружба двух неординарных и талантливых личностей. Сразу же после ухода из жизни великого поэта Феликс напишет о нем книгу «Я тебя никогда не забуду», которая мгновенно стала бестселлером в литературных кругах и вышла двумя изданиями.
Мама Феликса, с некоторой тревогой наблюдавшая за своим романтически настроенным сыном, с трудом представляла его в армии. Чтобы хоть как-то отсрочить исполнение им «священной воинской обязанности», она поехала к районному военкому, но ей не удалось убедить чиновника в погонах, что ее шустрый и здоровый отпрыск не подходит для службы в армии. Тогда она пошла на «авантюру»: втайне от Феликса решила написать письмо его кумиру и попросить о помощи. Андрей Вознесенский, искренне встревоженный судьбой молодого друга, не замедлил с ответом и прислал (также конспиративно, на рабочий адрес Татьяны Ивановны) письмо, в котором советовал ей срочно ехать во Владимирский пединститут и от имени поэта попросить принять юное дарование… Но, по-видимому, Татьяна Ивановна не решилась на такой нестандартный для того времени поступок, и Феликсу пришлось встать в строй, о чем он, кстати, никогда не жалел. А «секретное» послание Андрея Вознесенского Феликс нашел много лет спустя, разбирая мамины бумаги.
В поисках музы
Когда до командира войсковой части 33012, что под Калининградом, дошел слух, что Феликс Медведев – не просто обычный солдат срочной службы, а журналист, литератор, поэт, и, по слухам, у него дома имеется – шутка сказать! – пишущая машинка, бойца немедленно вызвали в штаб.
– Медведев, – командир окинул строгим взором запыхавшегося юношу. – Мне доложили, что вы журналист. Это правда?
– Так точно, товарищ командир, начинающий…
– Мы все когда-то начинали, – туманно реагирует командир и с невинным видом уточняет:
– А как статьи пишете? Ручкой?
– Никак нет. На машинке печатаю, – ответил Феликс, пытаясь сообразить, к чему такие странные вопросы.
– Хорошо печатаете?
– В редакциях не жаловались. То есть, так точно, хорошо!
– Машинка личная?
– Так точно.
– В каком состоянии?
– В отличном, товарищ командир, – Феликс осознал причину неожиданного интереса к себе:
– Могу съездить и привезти. Пусть послужит родине!
Публикация стихов в газете «Литературная Россия» с предисловием друга. 1966 г.
Автограф Андрея Вознесенского на его первой книге «Мозаика». Портрет сделан рукой тогда еще малоизвестного Ильи Глазунова
«Шустрый какой, – свел брови командир и пристальнее вгляделся в ясные глаза новобранца. – А машинка-то как нужна…»
Печатная машинка была заветной мечтой всего штаба, а надежды получить ее официально – никакой. Отправлять же недавно прибывшего рядового, да за тридевять земель, да без сопровождения было рискованно… Пауза.
– Даю неделю отпуска, идите оформляйтесь… Да ленту запасную для машинки не забудьте, а то в здешнем военторге ее нет.
– Слушаюсь, товарищ командир! – Феликс, ликуя, вылетел из кабинета и сломя голову помчался выполнять единственный из всех возможных приказов, которому он был рад.
…Ему нравились изящные черноволосые девчонки. В первую свою брюнетку влюбился еще в начальной школе. Вздыхал, волновался, любуясь нежной кожей и скромно потупленными глазками…
В последних классах его главной любовью стала девочка с красивой польской фамилией Станковская. Натка. Три томительных года, полных мучительных переживаний, несмелых надежд, безмолвного обожания подарила ему эта, увы, неразделенная любовь! В старенькой армейской запиской книжке есть такие стихи, датированные 12 ноября 1962 годом:
И на подножке электрички,Несущей к западу меня,И здесь, в далеких непривычныхКраях, судьбу свою кляня,И каждый час, и каждый вечер,И даже в мертвых снах своихЯ вижу город, ночь и ветер,Зло рвущий листья с зябких веток,Стучащий о железо крыш,И то окно, где ты шалишь,Хмельными щечками горишь,Где ты при ярком-ярком свете,Забыв, что я живу на свете,Как на какой другой планетеКому-то верная сидишь.
А верна была Наташа лучшему другу Феликса – Кольке, с которым он сохранит теплую дружбу на всю жизнь, даже когда их разъединят разные страны.
Как русо-мадьяр Феликс Партош хотел освободить пленных немцев, или Друг мой Колька…
Коля Касаткин учился в той же школе, но на два года старше. Обычно мальчишки не замечают младшеклассников, но Феликса трудно было не заметить. Коле нравился востроглазый школьник, легкий на подъем и шалости, но сильнее всего объединяла мальчишек страсть к книгам. Отец Кольки образования особенного не получил, но читать обожал и сыну своему наказывал: «Учись, Николай! Станешь человеком!» Когда мама, по простоте душевной, отбирала у сына книги – пойди, мол, на двор, с мальчишками поиграй, отец строго выговаривал ей: «Не мешай сыну учиться!» А Коля не просто учился – он всерьез увлекся физикой и математикой, а много лет спустя стал одним из лучших преподавателей города.
Феликс обожал, когда Колька приходил к нему в гости. Артистичный и памятливый, он так точно изображал Марию Ивановну, бабушку друга, простую деревенскую женщину, что благодарная публика покатывалась со смеху.
– Ой, дявчонки! Что скажу! – «подвязывал платок» Колька и складывал по-бабьи руки на груди, воспроизводя подслушанный случайно диалог Марии Ивановны с соседками. – Что скажу-то! Марфе-то доктор говорил, нельзя, мол, с мужчинами жить после 80! А она жила – да вот и померла! А ведь всего только 84 годочка!..
Феликс и Колька вместе ходили подкармливать пленных немцев, которых по окончании войны определили в Покров на строительные работы. После рабочего дня бывших врагов-вояк запирали в большом полуподвале, за экраном летнего кинотеатра. Немцы, тихие и жалкие, так искренне благодарили детей за каждую вареную картофелину, что мальчишки сочувствовали им. Однажды Феликс пришел к Кольке с идеей:
– Давай их выпустим!
– Кого? – не понял Колька.
– Немцев!
Вначале ошарашенный, Колька согласился. Правда, свою благородную миссию друзьям выполнить не удалось – в тот день пленных под замком не оказалось: видимо, их перевезли на новое «местожительство». Некоторое время они еще пребывали в Покрове, восстанавливая город, потом исчезли. То ли им разрешили вернуться на родину, то ли сами разбрелись-разбежались по изломанной войной земле. У Кольки долгое время хранилась фотография, где его отец стоит у грузовика рядом с немцем в потрепанной форме.
– Жалко, не было этих фотографий под рукой, когда мы пытались получить немецкое гражданство, – вздыхает Николай. По иронии судьбы, именно Германия стала вторым домом для него после выхода на пенсию. Весьма и весьма разборчивый, он только к 70 годам нашел идеальную спутницу жизни – симпатичную и хозяйственную Клару. Свадьба состоялась в Дании, потому что немецкие власти отказались регистрировать брак двух российских пенсионеров, обосновавшихся в Германии. Видимо, испугались тяжкого груза ответственности за «молодую семью».
Что же касается той самой Натки Станковской, много лет спустя Коля скажет, что Феликс зря волновался и ревновал.
– Это была ТВОЯ муза, Феликс…
С противоположного конца стола на Колю в этот момент внимательно смотрела любимая супруга…
Встреча с Николаем Касаткиным, физиком, книжником и шутником. Их дружбе, трудно вымолвить, 65 лет. Покров, лето 2013 года