Наделил прозорливостью — но единицы, и далеко не всегда достойных. А как было бы хорошо уметь предвидеть!
Сергею довольно было бы последнего качества вдобавок к его осторожности, внимательности, умению анализировать и принимать решения.
Знать бы тогда, когда они с Полиной согласились работать над Возницынским проектом по противодействию облучениям, что так все повернется… Что профессор, клявшийся своим лаборантам: никаких долговременных последствий, существуют лекарства, вы будете у меня как у Христа за пазухой — подведет. Виноват он? Нет. Никто не мог предусмотреть Катаклизм, никто не успел к нему подготовиться.
И вот они облучились — Сергей и Полина. Они тогда еще не были родителями Дениса, даже мужем и женой не были — просто двумя юными, глупенькими лаборантами, влюбленными друг в друга полудетьми-романтиками, верящими в науку и в своего гения-научного руководителя.
Облучились и обрекли себя.
О своей болезни он сейчас почти не думал. Вернее, думал, конечно, но гораздо реже, чем о Полининой. Месяц назад Хирург сказал:
— Я тебя, Сережа, знаю давно и не собираюсь цирлих-манирлих разводить… С Полей все довольно скверно. Хуже, чем с тобой. У тебя есть еще месяцев шесть-семь. А у нее этого времени нет.
…Ночью Полина опять стонала и металась во сне. Сергей хотел было ее разбудить, но пожалел; вытер со лба испарину, укрыл одеялом.
Утром, собираясь в школу, Денис спросил:
— Мам, а кто такие сироты липецкие?
Полина с Сергеем переглянулись.
— Где ты это слышал, сынок? — спросила Полина.
— Вчера учительница в конце урока сказала: «Кому мы нужны, сироты липецкие…»
— Не обращай внимания, это присказка такая…
— Липецк — это ведь город? — допытывался Денис. — И если там есть какие-то сироты, значит, там живут люди, и не под землей, как мы, а на поверхности!
— В школу опоздаешь, — сухо сказал отец.
Полина уже знала, чем займется сегодня: уберется в их крохотной квартирке, а потом навестит Макса в медблоке. Раненый поправлялся и все время говорил, что, как только станет на ноги, сразу уйдет с каким-нибудь караваном. Оставаться в колонии он ни за что не хотел.
И без того тусклое освещение в дневное время в жилых помещениях отключали вовсе, экономили: дети были в школе, трудоспособное население на работах, а больным и старикам — всем, кто лежал по домам — достаточно было свечей.
Вот и сейчас свет в их комнате погас.
— Ничего, — сказала Полина — обойдусь керосинкой… Я же у тебя экономная… Ты беги.
У Сергея сегодня день обещал быть напряженным. Через час он должен докладывать на Совете о ситуации в социальной сфере, нуждах жителей, о том, на какие товары следовало обращать внимание при торгах с караванщиками. Доклад вчерне был готов, осталось внести последние правки. Сергей не сомневался, что его выступление вызовет негодование некоторых членов Совета (он уже сейчас видел их раскрасневшиеся, сердитые лица) — о какой социальной сфере вообще может идти речь при нынешних-то обстоятельствах!.. Но к драке он был готов.
В три часа ждали караван, и Сергей собирался присутствовать на торгах.
А вечером… О вечерней работе он старался пока не думать.
Предстояло начать обход жилых помещений и общение с колонистами. Цель — перепись населения, первая за все двадцать лет с момента образования Общины. Также комиссии вменялось в обязанность уточнение обстоятельств жизни людей: для каких семей следует подыскивать более просторное жилье, а кого пора уплотнять. Работенка не из приятных, похуже, чем воевать с Советом.
По результатам переписи и общения с колонистами он должен будет готовить второй доклад, но это в будущем.
Сергей направился в крошечную комнатку-кабинетик, примыкавшую к Залу, чтобы просмотреть записи к докладу.
* * *
Макс сидел на постели и разглядывал свои руки.
— Здравствуйте, — сказала Полина. — Вижу, вам с каждым днем все лучше…
— Доктор сегодня сказал то же самое. Он был настолько убедителен, что я после его ухода даже попытался отжаться…
— Мне кажется, вы торопитесь, — сказала она, присаживаясь на колченогий стул у стены.
Макс взглянул на нее.
— Я здесь месяц, — сказал он жестко. — Это непозволительно долго. У меня есть задание, которое я должен выполнить.
— Какое? — тут же спросила Полина, не в силах перебороть любопытство, но Макс оставил ее реплику без внимания и продолжал:
— Мне давно следовало уйти, но… Я не смог, меня зацепило… Слишком сильно. Хирург сказал, что яд этих тварей со стопроцентной вероятностью должен был меня прикончить. То есть, когда меня притащили караванщики Джедая, я был не жилец. Кстати, Джедай больше не наведывался?
— Нет, — ответила Полина, припоминая ту ночь и силуэт сына, привидевшийся ей в коридоре. — Он заглядывает к нам не чаще трех-четырех раз в год. Вам еще повезло, что вас нашли именно его люди. Были бы другие, не стали бы возиться.
— Я это понимаю. Хотел поблагодарить. Но ждать его так долго не стану, уйду раньше — с другим караваном или один. Правда, — он горько усмехнулся, — произойдет это не завтра, потому что моя утренняя попытка размяться окончилась плачевно.
— Я принесла вам лепешки, — сказала Полина и протянула кулек, который держала в руках. — К сожалению, они холодные… Вчера я работала на кухне, испекла и несколько штук забрала для вас. Ничего особенного, но все, кто пробовал — хвалят. Льстят, конечно, не хотят огорчать, и все равно приятно.
Лицо Макса смягчилось, он взял кулек, развернул, понюхал.
— М-м, волшебно пахнет… Домашнее — так это называется. Последний раз я ел домашнее давно, год назад, а может, и больше. В Москве, в метро, на станции «Площадь Ильича». Главой медслужбы там был мой давний знакомый Эдик Возницын, так вот он…
Полина вздрогнула.
— Как вы сказали? Возницын? Эдуард Георгиевич?
— А вы его знали?
— Ничего, Скобликова, потерпи… Ничего… Сейчас вколем препарат — отпустит… Не бойся-не бойся! Я же обещал вам! Препаратов хватит до конца жизни. Будете у меня, как у Христа за пазухой! Наука не забудет…
Слова никак не хотели складываться.
— Если это он… Эдуард Возницын очень давно, до Катаклизма, руководил…
— …закрытой лабораторией, находившейся в ведении Министерства обороны, — подхватил Макс. — Там проводились эксперименты в области сопротивляемости облучениям. Село Яшкино, под Ногинском-23.
Она увидела себя лежащей на застеленной белым кушетке. Руки и ноги скованы и нестерпимо зудят; очень хочется почесаться, но нельзя.
И свет. Яркий свет. С того времени она никогда больше не видела такого яркого света.
— Эдуард Георгиевич, в районе паника… Идут разговоры, что не сегодня-завтра вводятся войска… В этом случае выезд станет крайне затруднен… если вообще возможен.
— Я не брошу своих людей. Скобликова все еще плоха. Коломин тоже, как ты знаешь, не краше…
— Эдуард Георгиевич!..
— Свободен. И прошу докладывать мне только проверенную информацию, — Возницын внезапно перешел на крик, что позволял себе крайне редко. — Слышишь?! Проверенную!!! Уровень «идут разговоры», «не сегодня — завтра» меня не устраивает! С точностью до часов!
Он наклонился над Полиной, заслонив свет.
— Не волнуйся, девочка. Все будет хорошо…
Она почти не могла говорить, только хрипела, да и зрение пошаливало: окружающее виделось размытыми цветными пятнами.
— У нас… все… по плану?.. — прошелестела она, чувствуя, как много сил уходит на фразу и боясь, что, если он не поймет, повторить она уже не сможет. Но он понял.
— Все по плану! — бодро сказал Возницын. — И у тебя, и у Сергея все будет хорошо. Я вас вытащу… Я своих не бросаю.
— Я думала, его нет в живых, — сказала Полина.
— Жив, и прекрасно себя чувствует, — Макс с интересом наблюдал за ней. — Похоже, воспоминания не доставляют вам…
— Не об Эдуарде, — отрезала Полина, — о том, что тогда случилось.
Макс откусил кусок сдобной лепешки и пожевал, пробуя.
— Божественно… Старшая дочь Эдика, Маша, пропала во время Катаклизма, а младшая живет в метро. Она пробовала себя на ниве кулинарии. Но ваше произведение с ее потугами не сравнить.
— Макс, а Возницын рассказывал какие-нибудь подробности о своей прежней работе?
— Он не любит об этом говорить.
— Еще бы! — она не сдержалась.
— Полина, готовится наша эвакуация. Возницын говорит, что место надежное. Препарата оставит достаточно, чтобы мы окончательно поправились… Если его не хватит, обещал прислать еще.
— А он сам куда?
— Говорит, прорываться в Москву. Когда все закончится, обещал забрать нас.
— Ты ему веришь?
Сергей пожал плечами.
— Я никому не верю… Кроме тебя.
