на сырую землю полетела голова, орошая редкие травинки кровью. Седьмой поднял избитого мужика, а затем, отряхнув меч и погрузив его в ножны, продолжил перебегать от дома к дому, разыскивая Дайске и то и дело тихо обезвреживая воинов Инь.
Деревня не была наполнена красивыми традиционными синтоистскими «высотками-великанами», скорее это была несогласованная и неказистая толпа деревянных домиков, которые были разбросаны бесхозно подле таверны на холме. За очередной минкой показался и дом алхимика, только вот Седьмой об этом не знал, он не придавал этому строению никакого значения, кроме разве того, что к нему от горячего источника рядом с таверной тянулась серия из бамбуковых трубок, раньше мечник такого нигде даже не видел. Внимание мечника привлекли уроды в доспехах, вламывающиеся в двери, из которых хрупкая женщина отбивалась небольшой алебардой, стараясь вытолкнуть солдат наружу. Седьмой был не согласен с таким положением дел, он принял окончательное решение: «Черт, похоже, придется… Но я еще не всю деревню зачистил, если использую Громовержец, то солдаты в страхе точно перережут оставшихся и сбегут, их уже точно осведомили о том, что я с Дайске сделал на прошлой неделе в Ямагате с их другим отрядом, теперь войска Инь, пожалуй, боятся Грозы даже больше, чем лань в бескрайней долине. Придется убрать их по-тихому, но как сделать это так быстро, чтобы они не забили тревогу… Даже среди треска пламени и стонов жителей, которых разбудила пришедшая «война», будут явно заметны несколько истинных криков мечников, в ужасе бегущих к своим. Думай, Седьмой, думай! Тебе еще пацана искать в этом аду…» Седьмой начал обходить дом, чтобы попытаться застать воинов врасплох, поскольку их было всего трое, женщина все еще могла держаться какое-то время с алебардой в дверях. И вот, когда Седьмой почти обошел деревянную минку, в дверях дома появился Каору, он с криком вылетел на самураев. У алхимика, изобретателя, семьянина, кузнеца, кого угодно, но не воина, не было оружия, поэтому первые секунды вторженцы находились в шоке, но быстро пришли в себя, когда Ямамото воткнул хозяйственный топорик одному из гадов прямо меж пластин брони в плечо. Крик боли сменился звоном мечей, товарищи раненого мгновенно отомстили человеку, который просто защищал свой дом… Ямамото пал на землю прямо с мечом в груди, катана застряла меж костей так сильно, что Каору, пав на колени, даже уперся на нее, став больше похожим на памятник… Вслед за Ямамото из дома в слезах выбежала жена, которая потеряла голову от того, что ее муж потерял свою. Бросив алебарду на землю, она пала на колени к нему.
«Черт, черт, черт… — подумал Седьмой, сидя в высокой траве рядом с домом. — Этого не должно было произойти… Похоже, пора выжать максимум…»
Далее за этими мыслями последовало то, что в дверях дома алхимика появилась и Мизуки, вся в слезах, бледная от ужаса… Один из воинов Инь с противной улыбкой схватил юную красавицу за руку, толкнув матерь ногой.
— Пойдешь с нами, сладкая!» — произнес он…
Но из кустов послышался спокойный голос Седьмого:
— Я так не думаю… — далее глубокий вздох и…
Над деревней сгустились тучи, резко, словно удар букового дзе о стальной лист, прозвенел гром, вернее, серия ударов, настолько последовательных и стремительных, что люди, находившиеся в деревне, на какое-то время почувствовали сильную боль в ушах и погрузились в почти полную тишину, смешанную лишь со звоном… По улицам поселения пронеслись молнии, неестественно низкие и направленные, все солдаты Инь были… Словно стерты с лица земли. Перед домом алхимика валялась пара обожженных ботинок, топорик с куском плоти в нем, несколько костей. Далее деревню залили новые громкие звуки: восторженные крики жителей, мольбы богам, стоны, стук падающих слез тех, кто успел потерять близких, и душераздирающий крик Мизуки…
Она осталась без отца, ее мать убита горем, в ее подвале лежит получеловек-полудемон, а сама девушка сейчас стоит в дверях собственного дома, вся в крови. Ее руку крепко держит рука солдата, только уже без тела, просто кусок мяса с костями… Спустя мгновение девушка видит перед собой громадного самурая, за которым остался выжженный след, вся его одежда в крови, с катаны стекает так, что босые ноги девушки тоже заливаются кровью… Седьмой видит позади девушки Дайске без сознания, валяющегося в прихожей дома…
— Вот он где… Дрыхнет, сука… Девушка, теперь у ваших ног и я… — еле заметно произнес Седьмой, пошатнулся, кашлянул, а после свалился в дом, едва не сбив с ног девушку.
Мизуки успела лишь отойти, чтобы не попасть под крупное тело самурая, а затем сама пала на колени к матери, обняла ее и зарыдала…
Глава 10. Время продолжить путь…
Мизуки, чье прекрасное белокурое лицо было изуродовано слезами даже с утра, шла к источнику…
Вокруг была деревня, ярко демонстрирующая на собственном примере, что такое последствия войны. Ужасное зрелище. Жители, среди которых те, кто потерял близких или пострадал сам, трупы солдат, кровь стала больше похожа на спекшиеся следы воска на траве. Кроваво-алое небо, покрытое темными тучами со вчерашнего дня, нависало над деревней, теперь тоже кроваво-алой и прогоревшей до основания… Седьмой проснулся. Его потеря сознания от перегрузки плавно перетекла в сон, так и пролетела ночь. Лицо самурая было измазано кровью, которая текла у него из носа вчера, а в период дрема он размазал ее рукой. Сон опытного воина не был так же чуток, как и обычно, из-за невероятной усталости и множества травм. Почти каждая мышца в его теле звенела от боли, голова шла кругом — использование Громовержца в таких масштабах на обычном человеке плохо сказывается. Пример, конечно, непрямой, но процесс схож с тем, как если бы вы взяли огромную дубину и со всей силы ударили по металлической пластине. Пластина погнется, безусловно, но отдача ударит в ваши руки так, что неподготовленный человек выронит орудие из рук и скорчится от боли…
Седьмой вышел из комнаты, где его кто-то аккуратно уложил на футон. На улице он увидел мать Мизуки и саму девочку, они были измазаны сырой грязью, ночью шел дождь… В слезах они сидели на коленях перед небольшой горкой земли, на которой была наспех сколоченная деревянная табличка: «Покойся с миром тот, кто его так желал…» Где-то среди окружающих минок был заметен Дайске, носящийся то с ведрами воды, то с мешками припасов, то с кем-то на плечах. Уннава сам недавно очнулся, но его самочувствие было гораздо лучше любого во всей провинции, поэтому он сразу начал помогать деревенским…
Седьмой, переваливаясь
