...Долго петляет среди полей и лесов полноводная Казари, но перед впадением в море выпрямляется и стрелой несет свои воды в Балтику. Вместе с орнитологами заповедника я плыву в лодке вниз по реке. Вначале берега зажаты стенами высокого тростника, потом они раздвигаются — и вот мы на просторе синего моря.
Берем курс на остров Анемаа: там огромная птичья колония. Чем ближе земля, тем больше пернатых встречает нашу лодку. Едва ступили на берег, как сразу поднялись и надвинулись на нас тучи чаек. Более смелые птицы, задрав темные головы, смотрят из травы. Неожиданно для себя обнаруживаю, что остров буквально весь в нехитрых архитектурных сооружениях: сломанные тростники небрежно сложены на земле. Это гнезда чаек. В иных по нескольку крапчатых яиц, в других кричат только что вылупившиеся пятнистые птенцы, третьи пустые. Малыши покинули их и уже бегают среди травы, не обращая на нас ни малейшего внимания. Зато их родители никак не хотят умолкать, они все время кричат, сложив крылья, с лёта бросаются на нас, но, не долетев считанные сантиметры, замирают в воздухе и снова взмывают вверх.
Такое большое поселение птицам удобно. Лунь или другой хищник стороной облетает чаячий город. Ну а если вдруг и заглянет сюда, то все население бросается на врага...
Но сегодня орнитологи на острове не ради чаек, они должны найти гнезда уток, проверить, в каком те состоянии, и отметить их на специальной карте.
Растянувшись цепочкой, идем по острову. Среди чаячьих гнезд находим утиные. С них при нашем приближении, громко хлопая крыльями, слетают хозяйки. Считаю яйца: восемь, десять, двенадцать... И вдруг — двадцать пять! По внешнему виду и цвету яиц орнитологи легко определяют родителей: крякв, чирков, крохалей, чернетей. Из некоторых гнезд ученые берут яйца и опускают их в ведро с водой: по тому, насколько погружается яйцо, орнитологи определяют степень насиживания и тут же вычисляют, когда затрещит скорлупа и на свет явится птенец.
Поиски утиных гнезд принесли сюрприз: в одном из них лежали разные по цвету яйца, явно принадлежащие крякве и чернети. То ли по рассеянности, то ли каким другим причинам чернеть положила их в гнездо соседки. Хотя сама тоже построила себе жилище, обжила его и высиживает потомство. Вскоре я понял, что это не единичный случай: мы нашли еще несколько подобных гнезд. Придется этим кряквам воспитывать не только своих малышей, но и птенцов чернетей. Обмана они не заметят, ко всем будут относиться заботливо.
Во время поисков и подсчета утиных гнезд орнитологи кольцевали птенцов чаек.
История кольцевания уходит в прошлые века, жизнь птиц издавна интересовала людей. В 1710 году в Германии поймали серую цаплю, на ноге ее было серебряное кольцо. Птица получила его в Турции. Началом научного кольцевания ученые считают конец прошлого века, когда датский учитель Мартенсон сделал алюминиевые колечки с порядковыми номерами и надел их на лапки птицам, чтобы проследить пути перелетов. Результаты не заставили ждать: из ста двух побывавших в руках Мартенсона чирков десять было обнаружено в разных странах Европы. Метод оправдал себя и получил широкое распространение.
Птиц кольцуют не только из-за простой любознательности. Ведь с их перелетами многое связано в жизни человека. Известно, например, что они могут быть переносчиками опасных болезней. Поэтому необходимо знать, в каком состоянии места зимовок и гнездовий. Где, когда и на какой высоте летят птицы, важно знать и авиаторам: столкновение с ними не раз кончалось для самолета трагически.
В Матсалуском заповеднике ежегодно метят десятки тысяч птиц разного возраста. Поймать птенца несложно, со взрослой же птицей труднее. Поэтому в заповеднике используют специальные автоматические лучки-ловушки, которые ставят на гнездо. И едва птица садится, как марлевая сетка накрывает ее. Отлавливают здесь и линяющих птиц, которые в это время теряют способность летать. Ну а во время пролетов устанавливают громадные сети-ловушки. В них попадают целые стаи.
Птицы, помеченные в Матсалуском заповеднике, зимуют в самых разных уголках света: кольца присылают из Дании и Южной Африки, Англии и Марокко, Алжира и Италии, Франции и Анголы. Любопытна история одной коноплянки — уроженки Матсалуского заповедника. Ее поймали птицеловы-контрабандисты в Африке, оттуда ее перевезли в ФРГ и продали для содержания в клетке.
...Несколько часов не умолкал крик чаек на острове, и за это время здесь вырос лес из колышков с номерами: все утиные гнезда были помечены.
И снова гудит мотор. Скачет по волнам лодка. Несколько раз мимо нас, будто купаясь в соленых брызгах моря, пролетели стайки темных птиц. Это гаги. А вот их пристанище — остров Папилайд. Он весь сложен из громадных камней, отшлифованных морем и ветром. Лучшего места для гаги не найти. Птица связала свою жизнь с морем, даже в глубь материка старается не залетать. На сушу выходит лишь в период гнездования.
Несколько дней назад на Папилайд приезжали сотрудники заповедника, метили гагачьи гнезда, описывали их. Мы идем от колышка к колышку. Гагачий пух, яйца. И вдруг — не мигая смотрит на нас большая коричневая птица. Гаги порой так крепко сидят на гнездах, что подпускают человека вплотную. Но обычно они все-таки срываются с гнезда, бросаются в море и пережидают там опасность.
Морская синь впереди обрывается темной полоской. Там дельта Казари. Когда лодка подошла к устью реки, из зарослей на открытую воду, будто парусные фрегаты, выплыли лебеди. Но что это? На одном из них ожерелье. Оказывается, помимо колец, лебедям надевают на шеи синие ожерелья с номером. Это нужно для того, чтобы с большого расстояния наблюдать за птицей и не путать ее с другими. Сейчас всюду в мире орнитологи так метят лебедей.
Лодка нырнула в речной коридор и пошла к дому. Над нами скользили аисты, с берега смотрело несколько лосей. Не торопясь, пролетел гусиный клин. Матсалуский заповедник сейчас располагает большим поселением этих нелюдимых и очень осторожных птиц, хотя тут немало бывает экскурсантов. Сотрудники заповедника настолько хорошо организовали визиты людей, что птицам они абсолютно не мешают.
Вот, кстати, большая лодка с гостями подплыла к берегу, где стоит высокая вышка. Люди поочередно начали подниматься на ее этажи. Сверху заповедник был как на ладони. Видны чаячьи острова, болотистые луга, заросли тростника, и всюду птичьи облака...
И. Константинов Фото автора Эстонская ССР, Матсалуский заповедник
Ожившие призраки
Как только на свет была извлечена кинокамера, началась самая настоящая слежка. То и дело я ловил устремленный на нас из толпы чей-то настороженный взгляд. Кто-то все время следовал но пятам, отдавая чуть слышные команды замаскированным «топтунам». Наконец эта игра в кошки-мышки им надоела. Передо мной и кинооператором Леонидом Придорогиным вдруг выросли пятеро молодчиков в синих рубахах, красных беретах и черных кожаных перчатках — фалангисты при полном параде. Один грубо осведомился, для чего и по какому праву мы ведем съемки. Бумаги официальных властей, оформленные в строгом соответствии с испанскими законами, не произвели на парней никакого впечатления.
— Вам придется поговорить с шефом безопасности нашей организации сеньором Альваресом! — отрезал вожак. Оператор остался под бдительной охраной, а я пошел знакомиться с таинственным Альваресом. Он оказался человеком лет 35, вполне интеллигентного вида, в безукоризненном сером костюме, на лацкане которого поблескивала маленькая золотая свастика.
— Русский журналист? Странно... Ну что же, снимайте, нам скрывать нечего. Мы открыто говорим, что выступаем против марксистов, против той политической вседозволенности, которую сейчас кое-кто в Испании называет демократией. Будущее за нами, хотя пока сил у нас немного.— Интервью, которого я вовсе не просил, грозило затянуться. Впрочем, словоохотливый шеф безопасности по моему лицу понял всю бесполезность его теоретических рассуждений.
Лекция была закончена. Съемки продолжались. Мимо нас по улице Алкала, одной из самых шумных и оживленных в Мадриде, шли колонны со знаменами всех цветов и оттенков, с эмблемами различных правых организаций и групп. Большинство мужчин и женщин, простых мадридцев, наблюдали за шествием, напоминающим о мрачном периоде франкистской диктатуры, с плохо скрываемым презрением.
Испанский народ на самых первых после смердя Франко выборах — 15 июня 1977 года — решительно отверг франкизм и как господствующую систему, и как идеологию. Те, кто мечтал вернуть страну к прошлому, жестоко просчитались: за них голосовало ничтожное количество избирателей. И все же крайне правые силы не смирились, не оставили надежду на реставрацию ненавистного миллионам испанцев режима. Их приводит в ярость, что на родине великого Сервантеса происходят перемены демократического характера: политическая амнистия, участие коммунистов в выборах в кортесы (парламент) и местные органы власти, легализация левых партий и профсоюзов, роспуск «Национального движения», созданного на базе фаланги. Не случайно в канун важных для страны политических событий весь неофашистский сброд становится особенно агрессивным. Уже не раз на улицах гремели выстрелы, раздавались взрывы, совершались нападения на мирные демонстрации трудящихся. Фашисты специально насаждали «черный террор», чтобы запугать рядового испанца, посеять в его душе страх и неуверенность в завтрашнем дне. За спиной тех, кто совершал бандитские акции, писал мадридский еженедельник «Камбио-16», стоят старые лидеры ультраправых, возможно, даже связанных с полицией. Кроме того, не надо забывать, что на протяжении долгих лет Испания являлась базой европейского фашизма, пригревая недобитых гитлеровцев, сторонников рухнувших диктатур в Латинской Америке и Европе. Особенно крупная волна насилия прокатилась по Испании в 1977 году. Складывалось впечатление, что команды отдаются из одного штаба, а действия ультра строго скоординированы.
