— Пахнет из ямы, — отозвался на ее слова Сенфорд. — Вероятно, туда сбрасывали потроха жертвенных животных и сливали их кровь. Они гниют и пахнут.
— Чепуха! — ответил ему Клинцов. — Никакие потроха не могут пахнуть тысячу лет.
— А потроха Сенфорда непременно пахли бы, — вставил свое слово Вальтер.
— Уймитесь, — попросила Вальтера Жанна. — Будем щадить нервы друг друга. Они нам еще понадобятся.
— Для чего понадобятся? Что вы хотите этим сказать, миссис Клинцова? Что у нас впереди — испытание пострашнее? — забросал Жанну вопросами Сенфорд.
— Вы все время болтаете, Сенфорд, потому что вам страшно, — сказала Жанна. — Мне тоже страшно, но я молчу: щажу других.
Клинцов подошел к сидящему у стены Холланду и сел рядом. Тень от абажура электрической лампы, стоявшей на алтаре, закрывала этот угол. Холланд выбрал его именно поэтому. Сидел и дремал.
— Не помешаю? — спросил Клинцов.
— Самую малость. Как раз сон видел. Не помню что. У вас вопрос?
— Да. Как ведет себя счетчик Гейгера здесь, в лабиринте?
— Спокойно. Здесь — спокойно. Но кислорода — при условии, что мы закупорены герметично, что мы не будем по нескольку раз в день открывать лаз в штольню — по моим подсчетам, хватит ненадолго. Вместе с наружным воздухом сюда врывается поток радиоактивной пыли, то есть нельзя открывать лаз. Нас можно вытащить отсюда только на вертолете. Всякая попытка передвижения по земле будет смертельно опасной и через несколько месяцев. Но нам отпущено гораздо меньше. Если базы нет, если она уничтожена, то ни из какой другой точки нас вертолетом не достать. И вот что я еще думаю, — помолчав, добавил Холланд. — Если эта катастрофа обширна и серьезна — там паника, там о нас никто не вспомнит. А когда вспомнят, решат, что мы уже погибли: ведь никто и предположить не сможет, что мы ушли в холм. Вам ясна моя мысль?
— Ясна, — ответил Клинцов.
— И потому прав Селлвуд: только ожидание.
— Если Вальтер наладит передатчик…
— Да. Тогда наши шансы возрастут. Но при условии, что нас кто-нибудь услышит и что база не уничтожена.
— Если база не уничтожена, о нас позаботится Филиппо.
— Это тоже шанс, но… если база не уничтожена.
— Вы предполагаете, Холланд, что взорвалась база?
— А что же еще?
— Да-а, — вздохнул Клинцов и встал. — Стало быть: только ожидание…
Сенфорд сидел на краю ямы, спустив в нее ноги. Его жидкие волосы были всклокочены, рубашка на спине разорвана — постарался Вальтер или студенты. Упершись подбородком в ладони, он смотрел в яму.
— Воняет, — сказал он проходившему мимо него Глебову. — Разве вы не чувствуете, что воняет?
Глебов остановился и предложил:
— А вы уйдите отсюда. Зачем вы нюхаете эту яму?
— Вот, мистер Глебов! Сами того не подозревая, вы высказали один из самых порочных принципов нашей дерьмовой цивилизации: отойди, отвернись, забудь — и все решение, проблемы не существует. Не нравится запах от ямы — отойди от ямы, не нравится человек — отвернись от этого человека, не нравится общество — беги из этого общества — А если не нравится жизнь, не нравится смерть — как тогда спасет нас этот принцип? Мы забыли Канта, мистер Глебов. И все по той же причине, в силу того же принципа: нам не нравятся требования, какие Кант предъявлял к нашим поступкам. Если помните, он говорил: поступай так, чтобы максима твоей воли могла стать принципом всеобщего законодательства. Но разве может стать принципом всеобщего законодательства принцип, о котором мы толкуем: не нравится — отойди… Может или не может, мистер Глебов?
— Согласен: не может, — ответил Глебов.
— Браво! — похвалил его Сенфорд. — Стало быть, отбросим его. А какой примем? Присядьте, — предложил он Глебову, — мне неудобно смотреть на вас снизу — шее больно.
Глебов присел на корточки.
— Так какой принцип изберем? — повторил вопрос Сенфорд.
— В отношении чего?
— В отношении того, что произошло, что происходит сейчас со всеми нами. Ведь мы пока только уходим от проблемы, отворачиваемся от нее: авось она решится сама собой. Мы избрали тактику ожидания.
— А что предлагаете вы, мистер Сенфорд? — спросил Глебов.
— Вы же умный человек и должны понять, что ожидание чревато ужасами. Ведь ожидание — это протяженность во времени, не правда ли?
— Разумеется.
— И больше шансов на выживание у того, чье ожидание будет длиннее?
— Кажется, так, — согласился Глебов.
— А чье ожидание будет длиннее? От чего зависит его продолжительность? От наличия пищи, воздуха, здоровья. Если мы разделим все это поровну, наше ожидание будет в равной мере для всех коротким. И потому наше ожидание с неизбежностью превратится в борьбу каждого против всех — за лишний кусок хлеба, за лишний глоток воздуха, за дополнительную безопасность. Ведь высшего судьи нет, мистер Глебов: ни бога, ни общества. А пистолет Селлвуда может стать достоянием любого из нас. Вне общества — человек только животное. Это, кажется, и ваш, марксистский принцип. Ожидание — это распад личности, озверение и кошмарная гибель. Вот до чего я додумался, нюхая эту яму. Селлвуд ввел этот принцип по недомыслию, он первый дал толчок распаду. Ведь что он сделал, мистер Глебов? Он разделил нас — а мы с этим согласились! — на две категории: на людей, которые, жертвуя собой, заботятся о других; и на людей, которые принимают заботу других и их жертвы. Вы — среди первых, я — среди вторых. Старики и молодежь. Если вы облучены, то вы обречены на преждевременную и геройскую смерть, а мы — только на ожидание. И уже без вас — без общества, без совести… Селлвуд спас то, что следовало уничтожить — зверя… Что вы скажете на все это?
— Только то, что опасно нюхать яму, Сенфорд.
— Это не ответ.
Разговор Глебова и Сенфорда был прерван возвращением Омара и его сына. Омар и Саид подошли к Селлвуду и остановились в молчании. Селлвуд взмахом руки пригласил Глебова подойти к ним.
— Спросите у них, что они хотят сказать, — попросил Глебова Селлвуд.
Глебов спросил и перевел ответ Омара.
— Мы нашли Ахмада, — ответил Омар. — Но он убит. Пуля пробила ему затылок. Пистолет есть только у тебя, господин. И я хочу посмотреть, сколько патронов осталось в обойме.
— Стреляйте в них, — посоветовал Селлвуду Сенфорд. — Ведь вы ничего им не докажете: у вас не хватает одного патрона.
— Что ответить Омару? — спросил Глебов.
Ответьте правду: в обойме не хватает одного патрона, но я не убивал его сына, я выстрелил один раз здесь, когда подрались Вальтер и Сенфорд. На потолке осталась отметина — в этом нетрудно убедиться.
Селлвуд встал и протянул Омару пистолет. Омар ловким движением извлек из пистолета обойму и быстро пересчитал патроны.
— Теперь пусть господин покажет мне отметину на потолке, — попросил он Глебова.
Подняли к потолку лампу. След пули был хорошо виден. Омар заправил обойму патронами, вставил ее обратно в пистолет и возвратил его Селлвуду.
— Кто же тогда убил моего сына Ахмада? — спросил он Селлвуда. — Если пистолет есть только у тебя, то убить мог только ты, господин. Но если убил не ты, значит, оружие есть не только у тебя. Если же все-таки правда то, что убил не ты и что ни у кого больше нет оружия, надо предположить, что кто-то ч у ж о й с пистолетом бродит вокруг Золотого холма.
— А не было ли оружия у Ахмада? — спросил Глебов.
— Нет, — ответил Омар.
— Где же тело убитого? Спросите, мистер Глебов, где тело убитого, — Селлвуд спрятал пистолет в карман. — Надо его осмотреть при свидетелях и похоронить.
Омар и Саид втащили тело убитого в штольню, положили вниз лицом, Селлвуд склонился над убитым, осветил его затылок. Не было никакого сомнения, что череп Ахмада пробит пулей.
— Мы похороним его на холме, — сказал Омар. — Обложим камнями, чтобы не вырыли шакалы.
Селлвуд предложил Омару свой пистолет.
— Если убийца ходит вокруг холма, он снова может напасть, — объяснил Селлвуд.
— Убийца сидит в холме, — ответил Омар, но пистолет взял.
— Вы совершили непростительную глупость, — сказал Селлвуду Сенфорд, когда Омар и Саид вынесли труп Ахмада из штольни. — Впрочем, уже не первую. Похоронив сына, Омар вернется и пристрелит вас.
— Перестаньте каркать! — разозлился на Сенфорда Селлвуд. — Скорее всего, он пристрелит вас: ведь это вы, Сенфорд, советовали мне стрелять в них, в Омара и Саида, когда они вернулись.
— Я говорил по-английски, а Глебов мои слова не перевел, — возразил Сенфорд. — Ведь так, мистер Глебов?
— Так.
— А вас, Селлвуд, Омар пристрелит, — продолжал Сенфорд, — потому что Ахмада убили вы.
— Вы переступаете грань дозволенного, — сказал Сенфорду Клинцов. — Обвинение слишком серьезное для того, чтобы вот так играть им. Извинитесь, Мэттью. Это самое лучшее.
