– Муж мой, прошу, опомнись! Посмотри на свою дочь, своим упорством ты губишь ее.
– Я сделал все что мог, лучшие знахари долины осмотрели ее и не нашли причины, вызвавшей столь внезапной болезни.
Мать в отчаянии взмахнула руками.
– Зачем нужны знахари, если причина лежит на ладони! Ты не хуже меня знаешь, кто может ее вылечить! Позови Соло! Не препятствуй детям! Твой запрет убьет ее!
Старейшина отвернулся от жены и твердо произнес:
– Ты глупости говоришь. Ее болезнь никак не связана с отсутствием этого… Соло. Она прекрасно сможет прожить и без вашей дурацкой любви. Вот увидишь, Миона скоро поправится. Если же ей не суждено выздороветь, знать на то – Божья воля.
И, не желая смотреть на заплаканное лицо женщины, старейшина вышел из дома.
Только одному ему была понятна причина, по которой он так упорно не желал отменить свое распоряжение.
Он боялся. Дико боялся, что, наблюдая каждый день счастье дочери, больше не сможет сдерживать рвущиеся наружу чувства. Старейшина был трусом. Только из-за трусости он в свое время не отправился за лес на поиски жены. Из бесед вернувшихся мужчин, он имел представление о жизни за пределами долины. Смерть и боль подстерегали там на каждом шагу. Синица в руке лучше, решил он, и женился на местной девушке. Она была из рода тех, первых и весьма ему подходила.
Не сосчитать, сколько раз он жалел об этом поступке. Ему не нравился ее запах, ему не хотелось спать с ней. Каких невероятных усилий стоило ему исполнение супружеских обязанностей. Он стал засматриваться на девушек, и от этих шальных мыслей кружилась голова. Но он не смел, он свято верил в наказание и боялся греха. Очень скоро он вошел в совет старейшин, и даже намек на мысль о другой женщине приводил его в ужас. Как можно заведовать нравственностью и безнравственно мечтать о прелюбодеянии? Когда родилась Миона, в долину вернулась Яла. При первом взгляде на женщину, старейшина пропал. Он думал о ней ежеминутно, нарекая исчадием ада, распутницей, греховодницей, он ненавидел и желал ее. А она, при встречах, смотрела сквозь него, не замечала. Отвлекаясь на общинные дела, он топил желание в недрах своей души, но чем беспощаднее он уничтожал его, тем яростнее похоть бесновалась, иссушая его сердце. Он искал ее взгляда, но она отворачивалась, он ждал ее слова, но она молчала.
Смерть Ялы забрала с собой и его мучения и его живую душу. Он ненавидел влюбленные пары, любыми путями откладывал венчание, и с удовольствием наблюдал досаду в их глазах. Старейшина не был злым человеком, просто, не познав взаимной любви, он чувствовал себя обездоленным, и созерцание чужого счастья причиняло ему нестерпимую боль.
Зато теперь он может отомстить Яле. Пусть Соло, ее плоть и кровь, мучается так же, как он когда-то. В том, что Миона и Соло полюбили друг друга, он видел Божий знак, намек на возмездие. И даже если Миона пострадает, старейшина не отступит. Никогда.
Соло ушел из селения, но не настолько далеко, как того желал отец Мионы.
В сырой, но уютной пещере Анисты он всецело посвятил себя своему горю. Юноша целые дни проводил на побережье, сидел на влажном песке и наблюдал, как ленивые волны выгибают мокрые спины. Тоска-пиранья грызла его сердце, а обида стальным обручем стянула ноги, лишая желания двигаться.
Аниста, не выдержав, завел с парнем разговор:
– Тебе должно быть известно, уныние – грех. Взбодрись, мальчик мой. Что толку в твоем созерцании волн? Ждешь, что они выкинут на берег идею, которая решит твои проблемы?
Пересыпая камешки из ладони в ладонь, парень нехотя ответил:
– Жду, когда тоска уйдет.
– Ну что ж, достойное мужчины занятие.
Соло усмехнулся и загреб новую порцию камней. Дед, проследив за его манипуляциями, продолжил:
– Я знаю, о чем ты сейчас думаешь. Дед стар, ему легко насмехаться над чужой бедой. Он уже давно забыл, что такое любовь. Ему не понять молодого сердца. И все же, послушай, что скажу. Если ты уверен в ее нелюбви к тебе, отпусти помыслы о ней, развей их по ветру и оставь себе только приятные воспоминания. Возможно, Господь подарит тебе счастье полюбить снова. Но если у тебя есть сомнения, если ты считаешь, что слова, ею произнесенные, не ею придуманы, ты должен пойти в долину и поговорить с ней еще раз. Не беспокойся за свою гордость. Нет ничего постыдного в искренней любви.
– Но что толку в разговорах. Ее отец ясно дал понять, что у нас нет будущего. Да и сама она сказала, что не любит…
Дед поднялся с камня, на котором сидел:
– Миона не из тех девушек, что любя сегодня, на завтра забывают. Послушай, что говорит твое сердце. И еще одно. Бог не дал человеку властвовать над другими, ведь даже направление пути своего не во власти смертного.
Юноша, по обыкновению, сидел у воды. День подходил к концу, и солнце красным вином разлилось над морем.
– Соло! – вдруг услышал он и обернулся. На краю холма стояла женщина и махала ему рукой, – Иди сюда, Соло!
Соло с удивлением узнал мать Мионы. Он на одном дыхании взлетел на холм:
– Что случилось?
– Пойдем со мной, его нет дома, он ушел и не скоро вернется. Скорее, Соло, прошу!
Женщина говорила на ходу, крепко держа парня за руку и ведя его за собой.
– Миона заболела. Она не просыпается уже третий день. Никто не понимает, что с ней.
Хрупкие женские руки с нечеловеческой силой вцепились в плечи Соло:
– Я знаю, только ты сможешь спасти ее. Только ты! Я пробовала, но мы не можем помогать кровным родственникам! Соло, верни мне мою дочь, верни.
Ее ноги подкосились и, под гнетом отчаяния, женщина рухнула на колени.
– Иди скорее, мальчик, прошу тебя.
Когда Соло взошел на знакомое крыльцо, солнце окончательно уступило небосвод луне и та, бесстыдно заглядывая в окна, освещала кровать с лежащей на ней девушкой.
Соло поразила ее резкая худоба и смертельная бледность. Под прозрачной кожей отчетливо проступали голубые нити вен, и лишь по слабому подрагиванию пульса на висках можно было догадаться, что жизнь еще держится в этом хрупком теле.
Соло шепотом позвал ее. Потом громче. Еще громче! Нет ответа. Он хватал ее за щеки, за плечи, за руки и звал, звал.
– Господи, да что же это?
Соло склонился над телом девушки и заскрежетал зубами.
– Как это неправильно. Как глупо и жестоко! Но я что-нибудь придумаю, девочка моя, ты потерпи немного. Все будет хорошо, Миона, ты обязательно поправишься.
Юноша вдруг вспомнил о несчастной матери, что вот-вот войдет в дом, в надежде вновь увидеть дочь здоровой. Надо срочно бежать к деду, он знает, что делать.
– Я скоро вернусь, – сказал Соло, оставляя на губах Мионы поцелуй.
– Прости, но я ничем не смогу вам помочь, – сказал дед, как только Соло обратился к нему, – боюсь, время упущено.
Отчаяние брызнуло из глаз правнука и резануло деда по сердцу. Старыми морщинистыми руками он провел по взлохмаченным волосам Соло.
– Проси Господа. Обратись к нему с открытым сердцем, ни минуты не сомневайся, и тогда он услышит тебя.
– Но почему, скажи мне, почему он так жесток? Зачем хочет забрать ее? За что наказывает?
– Он? Соло, разве это Он так жесток? Прошу тебя еще раз, ни минуты не сомневайся.
А теперь иди. Не стоит терять время.
10
Чуть только выдавалась свободная минутка, Анжи, не в силах сдержать эмоций, рвущихся наружу, находила Татьяну и «висла у нее на ушах». Центральной фигурой ее повествования являлся Алеша. Анжелика, мечтавшая о любви, нашла, наконец, предмет для обожания, и Татьяна стала невольным наблюдателем зарождающегося романа.
С появлением в больнице новых людей, стали происходить странные вещи, которые прямо-таки изумляли ст. медсестру.
«Мир сошел с ума», с некоторой досадой думала она. И кто бы с ней не согласился, видя, как красавец – мужчина Виктор Григорич, вьется вокруг совершенно несимпатичной, без намека на изюминку, девушки, а она, едва завидев, бежит от него, как черт от ладана. Когда же ей это не удается, она односложно отвечает на вопросы и хмуро рассматривает свои башмаки, так что мирная беседа врача с медсестрой со стороны напоминала допрос партизана немецким офицером. Еще больше угля в костер удивления подсыпала Нина Тимофеевна, в доверительной беседе сообщив Тане, что хирург дежурит у входа, дабы иметь возможность первым пожелать Анжелике доброго утра.
Сама не заметив как, Таня стала оказывать Виктору откровенные знаки внимания, очевидно, исключительно из сострадания к ближнему, вызывая огонь на себя.
Следующие события ошеломили Таню: компанию Виктору составил Алексей. Не обращавший прежде никакого внимания на Анжи, предпочитая проводить время в компании практиканток, Алеша, словно прозрев однажды, не упускал более Лику из виду. Знаки его расположения были скромны и лишены изыска, но девушка от каждой подаренной конфеты приходила в такой восторг, точно ей преподнесли бриллиант каратов в 12, что весьма умиляло парня.
