— Тима пай-мальчик — он все делает с позволения папы и мамы… — небрежно заметил Виктор.
— Ты брось подначивать! — огрызнулся Тима.
— Да я вовсе и не подначиваю, — пожал плечами Виктор.
— И плечами не пожимай! — вдруг заорал Тима. — Мне, думаешь, самому не хочется! Очень даже хочется! Но я не могу… Понимаешь, не могу… Ван, объясни ему, может, он тебя послушает.
Но у Вана так блестели глаза от любопытства, от желания попасть в этот «домик», что Тима только рукой махнул.
— Слушай, Тимочка, — между тем ластилась Катя, — мы во всем потом признаемся твоему папе. Я все на себя возьму. Я скажу, что уговорила тебя, что ты не хотел…
— Ты просто дура, вот что! — отрезал Тима. — Очень мне нужно, чтобы меня выгораживали!
— Ну ладно, ладно, не буду выгораживать. Подожди… А твой отец, он нас возьмет с собой? Как ты думаешь? Только говори правду.
— Пожалуй, нет… — задумчиво сказал Тима. — Даже если бы он и захотел, то мама шум поднимет. Она так на него набросилась, когда узнала про меня… тогда…
— Ну, вот видишь! — вскричала Катя. — Значит, если мы упустим сейчас благоприятный случай, то никогда там не побываем. Ни-ко-гда!
— И это верно…
— А как хочется!.. Тебе тоже, Виктор?
Виктор не сразу ответил.
— Там снимать можно? — спросил он.
— Можно. Есть особый аппарат со специальной пленкой. В лаборатории.
— Н-да… Хорошо бы поснимать. Кадры будут любопытные. Пожалуй, даже мой отец позавидует.
Катя что-то быстро-быстро шептала на ухо Вану, но тот с упрямым видом отрицательно качал головой.
— Впрочем, о чем говорить, — заявил Виктор со своим обычным небрежным видом, — никуда мы не пойдем. Наш пай-мальчик — обыкновенный трус. Да, да, трусишка, Тимочка!..
— Послушай, Виктор, я тебя сейчас поколочу!
— Ну что ж, попробуй!
Мальчики стали друг против друга, словно молодые петухи.
А Катя бегала от одного к другому и твердила:
— Тимочка, не надо! Виктор, брось, не надо! Ну, не надо… Он не пай-мальчик, как ты не понимаешь, тут другое… А ты, Тима, тоже не понимаешь. Оба вы ничего не понимаете! Ну и ладно, — вдруг сказала она упавшим голосом, — бросим говорить об этом! Значит, напрасно я размечталась. Думала, вот оно — необычайное… Всю жизнь ждала. Летела сюда и все твердила: «Вот тут-то и случится что-нибудь необыкновенное». Мне всегда так казалось, когда я ездила в незнакомые, новые места. Но ничего не случалось. И сейчас не случится. И не надо, не надо!..
Тима растерянно смотрел на ее расстроенное лицо. Катя ему очень нравилась. В глубине души ему всегда хотелось сделать ей что-нибудь приятное. Только чтобы не подумали, будто он ей «угождает».
— Ну ладно! — вдруг резко сказал он. — Перестань, а то еще реветь начнешь, терпеть не могу… Поведу в «домик». Только надо разузнать, когда там был Кривошеин в последний раз. Потом придумать что-нибудь дома, чтобы мама не знала.
Лаборатория превращений
Мария Николаевна недовольно поморщилась, когда Тима, глядя в сторону, сказал, что им всем — ему, Кате, Вану и Виктору — хочется послезавтра пойти в горы с раннего утра.
— Мы ненадолго, дня на три-четыре. И ты не волнуйся, ничего с нами не случится.
— Я все равно буду волноваться, — сказала Мария Николаевна. — Но вас я не удерживаю. Вы взрослые ребята и, надеюсь, будете благоразумны.
— Ну конечно, можешь не сомневаться! — с облегчением вздохнул Тима.
В этот момент он говорил искренне — он действительно решил про себя быть очень осторожным, и то, что он сейчас, в эту секунду, не врет, немного успокаивало его совесть.
«Эх, — думал он с тоской, — был бы здесь папка, он бы все понял! Может быть, даже сам повел нас… Хотя нет — мама ни за что не согласилась бы. Вот сказали, что в горы хотим идти, и то она заволновалась, а туда… нет, ничего бы не вышло. Может, отменить? — колебался он. — Невозможно! Виктор засмеет. И потом, раз сказано, значит, баста», — твердо решил он.
— А что вы с собой возьмете? — спросила Мария Николаевна. — Хлеба нужно купить. Потом надо посмотреть, как у меня с консервами.
— Вы не беспокойтесь, Мария Николаевна, — вступила в разговор Катя, — мы все сами купим, все приготовим.
— Ну, смотрите! А то еще помрете с голоду по дороге, — засмеялась Мария Николаевна. — Палатка твоя в порядке, Тима?
— В порядке. Да ты правда, мама, не хлопочи. Ведь идем не первый раз. Мы с Ваном бывалые… Да, Ван? — Тима хлопнул приятеля по плечу.
Мария Николаевна это знала и все же беспокоилась. На минуту ей показалось, будто Тима что-то скрывает.
«Почему он отпрашивался отвернувшись? — думала она, ворочаясь на своей постели. — Нет, трудно с мальчиками — не понять их вкусов, стремлений, их внутреннего мира. С девочками другое дело. Скорей бы Сережа приехал, с ним все проще и легче. И этот Виктор… Не знаешь, как с ним держаться, такой он сухой, надменный, скрытный. Не то, что мой Тимка, — у того душа нараспашку! Нет, нет, он ничего не скрывает, просто мнительность… Подумаешь, отвернулся к окну! Ну и что же? Где это написано, что отпрашиваться в дальнюю прогулку нужно, обязательно глядя в глаза? Пустяки, моя обычная мнительность, не больше. Просто не люблю, когда „моих мужчин“ нет дома».
Мария Николаевна Тиму и мужа называла «мои мужчины» и действительно не любила, когда они вдвоем отправлялись на рыбалку или в горы, а она оставалась одна.
«Или, как в тот раз, не говоря мне ни слова, затеяли всю эту историю в лаборатории, — продолжала она размышлять. — Ну, я им такое тогда задала, во второй раз не захотят…»
* * *
Чуть брезжило утро. Джохор еще спал. Ребята, взяв для виду рюкзаки, палатку и все, что полагается для путешествия в горы, отправились в «домик». Тима разузнал, что Анатолий Степанович Кривошеин был в «домике» вчера; сегодня он собирался дня на три уехать на рыбалку. Все отлично складывалось. Трех дней им вполне хватит. Успеют вернуться вовремя, никто и не заметит.
По дороге в условленном месте они встретились с Ваном.
— Ну как, порядок? — спросил Тима у друга.
— Полный, — улыбнулся Ван.
И вся компания зашагала дальше.
Утром Тиме их затея показалась уже в другом свете.
В самом деле, что тут особенного? Раз об их путешествии никто не знает, значит, некому и волноваться. Мама не волнуется, стало быть, все в порядке.
«Вернусь и все расскажу. Конечно, нам достанется, говорить нечего, но дело будет сделано».
— Все будет хорошо, — вслух произнес Тима.
Катя удивленно посмотрела на него:
— Ты что?
— Да так, не обращай внимания, — засмеялся Тима.
Увлеченный предстоящим путешествием, он был бодр и энергичен. Виктор, как всегда, уверен и спокоен. А Катя и Ван радостно возбуждены. Катя потому, что ликовала при мысли о таинственном и необыкновенном путешествии, а Ван думал о предстоящем как о чрезвычайно любопытном научном эксперименте. Взрослые говорили о Ване как о будущем ученом, удивлялись его знаниям, далеко превосходящим обычный школьный уровень. Он очень много читал, отлично запоминая прочитанное, и часто удивлял учителя естествознания сложными вопросами, иной раз даже ставил его в тупик. Микробиология была его страстью. Он готов был целые дни проводить возле микроскопа, рассматривая крошечные существа, плавающие в капле воды.
— Ты совсем как Левенгук, — смеялся Тима.
Они оба недавно прочитали интересную книгу о голландце Антонио Левенгуке, впервые заглянувшем в мир невидимых существ. Их поражало, как это невежественный торговец сукном мог сделать такое величайшее открытие. Подумать только, тысячелетиями люди даже не подозревали о существовании крошечных живых организмов, пока Левенгук в XVII веке не увидел их через свое увеличительное стекло. А все потому, что Левенгук увлекался шлифованием линз. Он достиг в этом деле такого искусства, что во всем мире ни у кого тогда не было столь совершенных линз, как у него. Соединенные вместе, они давали сильное увеличение, в сто шестьдесят раз. Это было очень много для того времени. Левенгук с любопытством рассматривал через них все, что попадалось под руку: волосы, шерсть животных, растения, насекомых. И все это приобретало неожиданный вид, совсем не похожий на тот, каким он представлялся невооруженному глазу.
Но самое удивительное Левенгук обнаружил в капле воды, когда взглянул на нее через свой микроскоп. Великий боже! Да в этой капле полным-полно каких-то «зверушек»! Они суетятся, плавают, словно рыбы.
С тех пор Левенгук стал искать «живых зверьков» всюду. Он снял белый налет со своих зубов, и там тоже оказался целый зверинец. «Животных у меня во рту больше, чем людей в Соединенном Королевстве», — записал он в свою книжечку.
Как-то раз Левенгук встретил на улицах Дельфта (голландский город, где он жил) древнего старца и огорошил его вопросом:
