Клим вывел из портового гаража свой «Мерседес» и поехал домой, на окраину города. По пути остановился у гостиницы и заказал себе номер на одну ночь.
В рейсе был он почти три месяца, и его, увы, не ждали.
К сожалению, такое случается в семьях моряков. Пока муж плавает, изредка появляясь в доме, жена тоже работает, хлопочет по хозяйству, управляется с подрастающими детьми, тратит его деньги и... отвыкает, отвыкает от мужчины, с которым когда-то связала ее любовь. Появится он на неделю и вновь уходит на месяцы и месяцы. Вначале это мучительно, потом просто скучно, а потом и привычно. Все равно вернется, никуда не денется. И без него хорошо!
Добро, если так. Но бывает, что возвращение мужчины в дом по окончании морской работы, после списания на берег по возрасту, сопровождается или нелегким привыканием женщины и мужчины друг к другу, или тяжелым недоумением моряка, вдруг осознавшего свою чуждость, неуместность в доме. Всякое бывает.
Клим ехал домой, туда, где в хорошем светлом здании, на третьем этаже жила его семья. Он вошел, как и подобает хозяину, открыв дверь своим ключом.
Семья сидела за обеденным столом. Пахло пирогами, борщом, свежей зеленью. Она была хорошей хозяйкой, его супруга, полнеющая блондинка, замершая от неожиданности на своем месте. Между ними уже начиналось то отчуждение, о котором изредка проговаривались старые моряки. Вот и сейчас она не знала, как себя вести. Зато Зойка, младшая дочка, вскочила со стула и повисла у него на шее, совсем взрослая, пятнадцатилетняя, похорошевшая за время его отсутствия.
— Папка! Я во сне видела, что ты приехал!
— Умница.
Это была его дочка по впечатлительности и тонкому чутью. Поднялся и Шурка, старший сын, и тоже обнял отца. Высокий парень с пробивающимися усиками. Между отцом и сыном бывали серьезные разговоры, случались и споры, но Шурка рос мужчиной, и поэтому с ним всегда можно было договориться. Лицом он больше походил на мать.
Два смешных чемодана, на колесиках, похожие на крокодилов, проехались по передней прямо в большую комнату. В каждый такой чемодан вмещается много добра. Шурка получил кожаную куртку, всю в блочках и молниях, вратарские перчатки и ботинки на роликах. Дочь — целый ворох разноцветных нарядов. Для жены он положил на стол какую-то канцелярскую мелочь для работы.
— Как ты просила.
Зойка гневно посмотрела на отца. Ей было обидно за мать. И она открыла было рот, чтобы высказать это, но мать прервала ее негромкой просьбой:
— Зоя, принеси прибор для отца. Мой руки, Клим, садись за стол. С приездом тебя.
Из резного деревянного буфета появилась бутылка коньяка. Она старалась казаться хорошей женой. Не ее вина, что муж полгода пропадает вдали от домашнего очага, не ищет ее ласки и не видит, как растут его дети. Зато свежим взглядом замечает, как раз от разу неотвратимо прибавляются годы его жене.
Того, что произошло дальше, не ожидал никто. Клим выложил на журнальный столик пачки денег.
— Вот рубли и валюта, — начал он.
— Да, да, — подхватила Зойка. — Все твои тряпки можно купить здесь и гораздо дешевле. Не трать больше валюту. На жизнь пойдут наши рубли, а валюту будем выращивать, как зелень. Правда, мама? Она же растет!
— К сожалению, не так быстро, как мы тратимся на жизнь, — повернулся к ней брат, уже примеривший куртку и затягивавший шнурки на ботинках.
— Ну вот и пообщались, — усмехнулся Клим. — Оставьте-ка нас с матерью, пойдите погуляйте. Будьте во дворе, есть серьезный разговор.
— Сейчас, вот только доедим. Пироги очень вкусные. Сам тоже ешь, папа, небось домашних пирогов нигде не попробуешь.
— Доедайте, не спешите. Домашние пироги — это на всю жизнь.
Вскоре они ушли. Сын, давно освоивший ролики, помчался, выделывая подскоки, змейки и повороты. Зойка пошла было в сторону улицы, помахивая новой сумочкой, но вспомнила отцовский наказ и вернулась во двор.
Оставшись наедине с женой, Клим твердо посмотрел на нее и сказал просто, без выражения, словно о чем-то обыденном, давно известном им обоим:
— Я ухожу, Оля. Не от тебя и не к другой. К самому себе. Этих денег пока хватит, устроюсь — буду присылать.
Ольга молча наклонила голову, нахмурилась, сдерживая горькие слова, потом повернулась и ушла в кухню.
Собрать личные вещи было делом одной минуты. Клим сбежал вниз. Теперь предстоял самый сложный разговор из всех, что выпали ему за эти дни. Во дворе ждали дети, его взрослые сын и дочь.
«Держись, папаша, — подумал он. — Нельзя отступать ни на полшага. Или сейчас, или никогда. Лет через десять они первые укорят меня за ненужную жертву, если я сейчас отступлюсь. Зато когда увидят, что все у меня получилось к их же выгоде, будут благодарны».
Присев на скамейку, он скупо поведал им о своем решении. Увидел, как опустились их головы, как заблестели девичьи слезы в глазах у Зойки.
— Все, — сказал Клим. — Я пошел. Подрастете — поймете, а сейчас примите как данность. Я вас люблю и не бросаю. — Он поднялся, держа в руке небольшой чемоданчик. — Долгие проводы, лишние слезы. Живите как жили. О деньгах не беспокойтесь.
«Ничего, ничего, — говорил он себе, садясь за руль. — Пусть коряво, зато честно».
Билетную кассу атаковала толпа отпускников. Все ехали через Москву, недовольные новым порядком покупки билетов, с паспортом и всеми его данными, но, делать нечего, подчинялись. Заняв очередь, Клим поспешил в товарное отделение оформлять доставку машины. Это съело немало времени, но он успел и там и тут. С билетом и квитанцией в кармане, думая о странностях своей судьбы, о неведомом будущем, направился в гостиницу.
Ночь была светлая, северная, городская. Солнце садилось за кирпичные дома, становилось прохладно. Без единой сентиментальной нотки Климу подумалось, что вот и кончились для него морские закаты и рассветы, теперь он свободен и в одинокости (не в одиночестве! Разница!) идет сейчас под слабыми мигающими звездочками и сам отвечает за каждый свой шаг.
На другой день к вечеру сын провожал отца.
Посадка уже заканчивалась. В купе шестого вагона с удобствами устраивалось на ночь семейство из трех человек, родители с дочкой. Они обрадовались Шурке, решив, что именно он будет их попутчиком.
— А вот я его пирожком угощу, ну-ка, еще горяченьким, — захлопотала хозяйка, ласково поглядывая на молодого человека.
— Ты, мать, не спеши со своими угощениями, дай людям устроиться путем, — остановил ее муж.
Узнав же, что едет с ними не мальчик, а его отец, они сдержанно поздоровались с Климом. Забросив чемоданчик на полку, отец с сыном вышли на перрон.
Вокруг царила обычная вокзальная суета. Спешили с чемоданами, везли на колесиках корзины и баулы, прощались, целовались. Пахло копченой рыбой, северными дарами для южных родственников. Все как везде. Разве что среди пассажиров чаще виднелись матросские воротники и бескозырки, и ни взрослые, ни дети еще не успели загореть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});