Евреев, которые могли предложить ему ценные вещи, такие как меха, фарфор или драгоценности, не убивали сразу, а отправляли в концлагерь.
Вероятнее всего, именно тогда Амон Гёт начал все чаще прикладываться к бутылке.
Затем честолюбивому эсэсовцу поручили новое задание: депортировать евреев из краковского гетто и создать трудовой лагерь Плашов. Друзьям и отцу в Вене Гёт написал: «Наконец-то я сам себе начальник».
Гетто в Кракове Гёт ликвидировал 13 и 14 марта 1943-го. За два дня было убито больше тысячи человек и депортировано свыше четырех тысяч — в основном в Освенцим.
Оставшихся евреев Амон Гёт перевез из гетто в свои владения — в Плашов, который сперва считался трудовым лагерем, а потом стал концентрационным. Лагерь занимал восемьдесят гектаров[7]. Немецкие оккупанты построили его на месте еврейских кладбищ. На разрушенных могилах воздвигли бараки, а могильными плитами замостили дороги.
* * *
Старик ведет меня в подвал. «Здесь комендант хранил вино», — говорит он. Потом с гордостью демонстрирует ржавую ванну: «Здесь Амон Гёт мылся».
Напротив винного погреба находилась комната горничной, рядом была кухня. Здесь же, в подвале, жила Хелен Розенцвейг — еврейка, служившая у Амона Гёта. Найдя книгу о матери, на следующий день я посмотрела документальный фильм о Хелен.
Здесь, в этом доме, две женщины встретились. Разговор получился грустным. Хелен Розенцвейг ужаснулась внешнему сходству матери с Амоном Гётом. Несмотря на обоюдное стремление, найти общий язык не удалось — между ними стояла сама история. Для Хелен моя мать была отражением Амона Гёта.
В фильме мать пыталась найти объяснение поступкам Амона Гёта, а для Хелен все было однозначно: «Он чудовище. После расстрелов с улыбкой насвистывал песенки. Жаждал крови, как дикое животное. Тут обсуждать нечего».
Потом Маттиас принес мне этот фильм на DVD — на случай, если я захочу его пересмотреть. Сначала я не отрывала глаз от матери, пристально ее разглядывала, анализировала каждое слово. На Хелен я почти не обращала внимания. В начале фильма мать посылает ей письмо, в котором просит о встрече. Она пишет, что поймет, если Хелен испугается ее предложения. Ей и самой страшно.
Поначалу я не придала значения этому письму. Я думала только о том, почему мать нашла время связаться с Хелен, а мне не написала ни строчки. Почему она сочувствует Хелен, а родную дочь оставляет в стороне?
Постепенно мои эмоции отступили на второй план, и я вдруг разглядела Хелен: спустя десятилетия, скованная страхом, она возвращается на виллу, которая была для нее кошмарной тюрьмой. Воспоминания мучают Хелен до сих пор. Она рассказывает, как Амон Гёт ее избивал, скидывал с лестницы и орал: «Шлюха! Шалава! Грязная жидовка!»
В лагере у Хелен был друг, поддерживавший движение Сопротивления. Гёт его расстрелял. Она рассказывает о мужчине, которого полюбила после войны, он тоже был узником концлагеря. В браке они прожили тридцать пять лет, переехали во Флориду, родили детей. Забыть лагерь ему не удалось. В конце концов он покончил с собой. В предсмертной записке были такие слова: «Воспоминания преследуют меня каждый день. Я больше не могу».
Я стою в подвале, в темной комнатке, где жила Хелен. Крохотное окно почти не пропускает свет, виден лишь маленький кусочек сада. Здесь было тепло, Хелен спала не на соломе в продуваемом насквозь бараке, и, в отличие от других заключенных, ее не морили голодом. Ее освободили от тяжелой работы на каменоломне, где не разгибали спину большинство женщин в лагере. Она носила черное платье с белым передником и подавала на стол жаркое и вино. Хелен жила под одной крышей с человеком, который в любую минуту мог ее убить. Она была уверена, что встретит здесь смерть.
* * *
«Кто видел Гёта, тот видел смерть», — сказал один выживший. Лагерь Плашов стал Амону Гёту ареной для зверских убийств.
Об этом свидетельствует множество очевидцев. Стенографист Гёта, еврей Метек Пемпер, вспоминал, как однажды комендант во время диктовки вдруг схватил оружие, распахнул окно и начал стрелять по заключенным. Пемпер услышал крики, а потом Гёт вернулся к письменному столу и спокойно спросил, будто ничего не произошло: «На чем мы остановились?»
Когда Амон Гёт убивал кого-то, он потом уничтожал и родственников этого человека, потому что не хотел видеть в лагере «недовольные» лица.
Стелла Мюллер-Мадей, в прошлом узница Плашова, так описывает коменданта: «Если ему кто-то не нравился, он мог схватить этого человека за волосы и расстрелять на месте. Гёт был рослым, могучим человеком с красивыми, мягкими чертами лица и нежным взглядом. Так выглядел жестокий убийца, чудовище! Как подобное вообще возможно?»
Проводя казни на глазах у всех, Гёт стремился лишить заключенных даже мысли о побеге или сопротивлении. Когда он вешал или расстреливал людей на плацу[8], включали популярную музыку. Если людей было много, их обычно расстреливали около холма, рядом с ямой для трупов.
Лагерь Плашов расширялся, заключенные поступали уже не только из краковского гетто. Здесь оказывались узники из других гетто, поляки, цыгане рома и синти, евреи из Венгрии. Были периоды, когда более двадцати тысяч заключенных жили в ста восьмидесяти бараках концлагеря, обнесенного четырьмя километрами колючей проволоки.
Стремительно взлетев по карьерной лестнице, Амон Гёт стал гауптштурмфюрером. Приумножая благосостояние за счет имущества заключенных, он жил в роскоши. Каждую неделю сапожник изготавливал ему новую обувь, а кондитер пек торты, от которых Гёт растолстел. На вилле устраивались вечеринки. Алкоголь, музыка и женщины должны были поднимать эсэсовцам настроение. Гёт держал лошадей и имел в распоряжении несколько машин. Он любил объезжать лагерь верхом на белом коне и совершать виражи на BMW.
Стенографисту Метеку Пемперу Гёт также надиктовывал письма родным в Вене. В них он не распространялся о повседневной жизни в лагере, а больше спрашивал отца о его издательских делах, а жену — о детях, Ингеборге и Вернере. Если Амон Гёт узнавал, что Вернер поколотил сестру, то отвечал: «Сын весь в меня».
В зависимости от настроения Гёт носил разные аксессуары. Если он надевал белые перчатки или шарф, а к ним фуражку или тирольскую шляпу, заключенные готовились к худшему. У него было две собаки с кличками Рольф и Ральф — дог и метис овчарки. Гёт надрессировал их так, чтобы они кидались на людей.
В 1944 году Гёт распорядился согнать детей в грузовики — на них узников из лагеря Плашов отвозили в газовые камеры Освенцима — и включить вальс,
