По берегу поплыла команда:
- Рвать, уничтожать документы, деньги, бросать оружие в море. Ничего исправного не оставлять врагу!
С катеров на нас были направлены пушки и крупнокалиберные пулеметы, сверху непрерывно горланили немцы:
- Выходи, а то всех перебьем!
Ясно различались стволы орудий. С такого расстояния противник мог на выбор расстрелять любую группу нашей обороны.
В поисках несуществующего выхода люди двинулись по берегу. От бессонных ночей и голода все еле передвигали ноги, многие падали, спотыкаясь о камни, разбитое оружие и трупы.
Плен
Как же крут, неприветлив казался берег теперь, когда на гребне его свободно, в рост расхаживали гитлеровцы и с каждым шагом все явственней различались их мышиные мундиры и такие ненавистные, сытые, неусталые лица.
Все тянулась и тянулась цепь. Раненых и больных товарищи вели под руки.
Едва люди поднимались наверх, как несколько гитлеровцев, специально, видимо, на это поставленных, сейчас же снимали с рук пленных часы, спрашивали на ломаном, а то и на чистом русском языке, есть ли оружие, отбирали командирские ремни и сумки.
Когда мы с полковником Васильевым поднялись на кручу, послышался чей-то голос:
- Полковники...
Вслед за ним и немцы тотчас повторили:
- Оберст? Оберст?
Наверху собрались уже толпы пленных, но офицеров гитлеровцы отличали безошибочно.
Немецкий унтер-офицер вмиг схватил меня за левую руку и снял часы. Поразила сноровистость, с какой он это делал, видимо, имел опыт.
Полковник Васильев знал немецкий язык. К оберсту, с любопытством разглядывавшему нас, подошел офицер и доложил, что он с левого фланга, что из подземной морской батареи русские не выходят.
- В плен не сдаются и вас туда не пускают. Пробовали достать огнем автоматов, но там темно, они прячутся. Наш офицер убит, два солдата ранены. Что делать?
Оберст сказал спокойно:
- Пустить газы.
Гитлеровец повернулся и пошел исполнять приказание оберста.
Нас с Васильевым куда-то повели. Как потом выяснилось, оставшиеся товарищи были уверены, что больше с нами не встретятся - расстрел. Да и мы с Васильевым, переглянувшись, решили: "Сейчас раздастся автоматная очередь - и все будет кончено".
Вели нас за песчаные бугры. Позади оставалось синее море, справа виднелись вершины кремнистых гор, а чуть ниже - зеленый массив желанного леса.
Я стал присматриваться к конвойным - вцепиться бы зубами, отнять автомат, да хоть десяток фашистов перед смертью уничтожить!
Но слишком мы были истощены. Сказались последние пять суток без пищи, пресной воды и сна. Да и конвойные держались от нас на приличном расстоянии.
Помню, отвратительным показалось мне, что флажки, которыми гитлеровцы обозначали командные и наблюдательные пункты, были красные. Подойдя ближе, я разглядел у самого древка желтые квадраты с ненавистной свастикой.
Путь наш неожиданно окончился у дверей небольшой, хорошо оборудованной землянки.
За низеньким столом сидел упитанный смуглый немец в чине капитана, лет 25 - 26, не больше, и курил сигарету. Унтер-офицер доложил, что привели русских полковников. Гауптман встал, открыл портсигар, предложил курить. Мы отказались. Это явно удивило офицера.
Немец внимательно осмотрел нас с ног до головы. Вид у вас был, конечно, ужасный. Он спросил:
- Вы обедали?
Мы сказали, что обедали первого июля.
На лице офицера выразилось изумление.
- Но ведь сегодня девятое! - сказал он на ломаном русском языке.
Потом замолчал и снова стал рассматривать нашу запыленную одежду и усталые лица. По возрасту мы годились ему в отцы. Офицер молчал, о чем-то размышляя. Возможно, подсчитывал, сколько дней прошло с первого июля.
Потом он круто повернулся к денщику и что-то тихо ему сказал. Денщик схватил два котелка и выбежал из землянки.
Спустя некоторое время посланный вернулся с пустыми котелками и доложил:
- Вся пища раздана, повара моют котлы.
Офицер прикрикнул. Денщик оставил котелки и снова выбежал. Вернулся он с буханкой хлеба. Офицер взял хлеб и предложил нам. Из рук немца мы хлеб не взяли. Офицер покраснел, положил хлеб на стол и несколько минут сидел молча. Потом он, наверно, решил, что не так понял, и снова спросил, когда мы обедали. Мы ответили:
- Обедали первого июля, со второго по четвертое кое-что ели, преимущественно сухари, а с пятого не ели. И есть не хочется. Хочется только пить.
Гауптман покачал головой и приказал дать нам напиться. После того как мы напились, он спросил, нет ли у нас заявлений немецкому командованию. Мы ответили:
- Нам нечего заявлять немцам.
Офицер махнул рукой и приказал отправить нас на берег.
Так состоялось и тотчас оборвалось наше знакомство с первым и последним немцем, который по-человечески с нами обошелся. Больше гитлеровцы нас деликатным обращением не баловали. А этот капитан? Что ж, может, он и не был фашистом?..
Под конвоем снова пошли мы к морю. Оказывается, за время нашего отсутствия гитлеровцы устроили издевательскую комедию с питанием пленных.
На всех пленных к берегу подвезли только две походные кухни с жидкой баландой. Тем, кто не имел котелков, немцы наливали похлебку в пилотки, со смехом наблюдая, как люди обжигают себе пальцы, проливая на землю хлебово.
Когда мы с Васильевым спустились к берегу, земля была залита баландой, кухни стояли пустые, "кормежка" кончилась. Вокруг остывающих кухонь бродили голодные люди. Раздалась команда, пленные стали строиться.
С моря подул свежий ветерок. Но на море мы больше не смотрели. Нечего было от него ждать. А вот горы... Высокие, зеленые, как манили они нас! Пробиться бы - и опять свобода, опять борьба.
Сколько дней, ночей суждено было нам прожить с этим единым, все чувства и мысли вобравшим в себя стремлением!
А пока - смеркалось, колонна пленных, среди которых были и военные и гражданские, шла в Севастополь. Воздух все еще не очистился от сладковатой гари пожарищ, вдоль дороги штабелями лежали снаряды... Недалеко от города нас остановили. На велосипедах в трусах подъехало какое-то фашистское начальство. Раздалась команда: "Смирно", которую почти никто не выполнил. Люди стояли кое-как, едва не валясь с ног от усталости.
Немцы приказали выйти из строя комиссарам и евреям. Из строя никто не вышел. При помощи переводчиков стали допытываться:
- Где комиссары и евреи?
Из прикрытой сумраком толпы вразнобой послышались глухие голоса:
- Их здесь нет.
Нас продержали еще минут пятнадцать, потом начальство, громко посмеявшись чему-то, село на велосипеды и уехало.
Колонна шла по направлению к желанным горам, однако, видно, не нас одних волновала их близость. Как только мы свернули на проселочную дорогу, конвойные насторожились, то и дело открывали огонь. Пули свистели буквально над головами идущих, а кое-кого и задели - слышались крики, стоны, но колонна не останавливалась.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
