У бедняги выкатились шары, как в кегельбане. Его мегера синеет, заглатывает куриную конечность и требует голосом, похожим на гром, запертый в стиральной машине:
– Это что за история?
– Да он чушь несет! – неубедительно отпирается Пузо. – Я клянусь, Бертунечка, что он сказал это в шутку...
Я поднимаюсь.
– Ну вот, опять я оплошал, – говорю я, – как всегда. Счастливого излечения, Пузо!
И я удаляюсь, тогда как первая фаянсовая ласточка вольтижирует по комнате, а сенбернар, запертый в нужнике, начинает выть, как по покойнику.
Глава четвертая
Утверждать, что "Дунай и кальвадос" является заведением первого или даже второго класса, было бы ложью, которую я себе не мог бы простить. Тем не менее, как говорила Клеопатра, это чистенькое гнездышко, задумано и устроено для изнуренного путешественника и скромного туриста.
Какой-то тип, вроде как сидящий за конторкой под истинно фальшивое красное дерево, строчит цифры в соответствующем гроссбухе. Он довольно молод, тощ. Брюнет с головкой алчного хорька и в одежде цвета "средне-анонимный француз, желающий путешествовать инкогнито". Мое появление озаряет его бледное лицо улыбкой в четыре золотых и два железных зуба.
Затем его взгляд констатирует, что я без багажа, и улыбка медленно растворяется, подобно таблетке сельтерской в стакане теплой воды.
– Месье? – вопрошает он с остатками надежды, улетучивающимися из его естества, как пар из замерзшего локомотива (он же рядом с вокзалом).
– Вы владелец этого дворца? – спрашиваю я. Моментально улыбка исчезает полностью, он принимает меня за торговца щетками для придания блеска звездочкам (которые на фуражках) или за распространителя непременно иллюстрированной библии. Я рассеиваю его жестокие колебания, выкладывая профессиональную воскресную визитку со всеми аксессуарами. Это его, как говорится, беспокоит.
– Мне бы хотелось только поболтать с вами, – успокаиваю я.
Он вылезает из-за конторки, что позволяет мне одновременно отметить две вещи: он не сидел, а стоял, и в нем на все про все метр с кепкой. Или этот тип от рождения карлик, или притворяется, причем довольно ловко.
– Зайдем в кабинет, – говорит он.
Легкий маневр для него, ввиду его малости, но деликатный для меня, ввиду моих совершенных атлетических габаритов, так как бюролога вообще-то размером метр на два. Тем не менее, с помощью рожка для обуви нам удается там разместиться, и беседа начинается.
– Могу ли я осведомиться, как вас зовут, дорогой месье?
– А в чем дело? – бормочет миниатюрус.
– Удачное имя для хозяина, – констатирую я, – немножко длинновато, но звучит понятно.
Это ставит его в тупик. Я пользуюсь ситуацией, чтобы притупить его больше.
– Может, это просто псевдоним?
– Меня зовут Жюль Эджим[8], – сообщает тощая задница.
– Вы купили гостиницу у некоего Фуасса, не так ли? Маленькая мордочка, как у щеголеватой крысы, загорается.
– Я понял, – говорит он, – я читал газету... Хитрец! Себе на уме, избави Боже!
– Месье Эджим, мне бы хотелось узнать, как именно вы приобрели это приятненькое заведение, такое комфортное и даже с горячей и холодной водой.
У него задрожала от тика правая бровь.
– Как обычно, через торговца недвижимостью. У меня был трактир в Рондюбей-Шалды-Балды, в Марокко. Из-за известных событий я вернулся на родину и купил этот дом.
– А Фуасса вы знали?
– По правде говоря, я видел его только два раза: когда я осматривал гостиницу и когда мы подписывали акт купли-продажи у нотариуса.
– Ну и какие у вас впечатления?
– Мне показалось, что это хороший человек, не очень крепкого здоровья, желающий пожить оставшееся время в свое удовольствие.
– Он не сказал вам, почему продает?
– Вот именно: по причине здоровья.
– А мадам Ренар вы знали?
– Жертву прошлой ночи?
– Да.
– Я видел ее вместе с Фуасса. Я понял, что она не только его кассирша...
Он улыбается кисло, как на рекламе слабительного.
– Есть ли у вас соображения по поводу этого преступления? – спрашиваю я с определенной резкостью. Он растерян.
– У меня???
– Да это я так, – успокаиваю я его. – Теперь зай-мемся другими упражнениями. Остался у вас кто-нибудь из старой обслуги?
– Конечно. Фирмен – коридорный и Бланш – кастелянша.
– Хотелось бы поговорить с Фирменом, это возможно?
– Ну... да... Сию минуту?
– Прямо сейчас.
– Он убирает комнаты на втором, я сейчас позову, – сообщает с сожалением владелец притона.
Я чувствую, что сердце его рвется при мысли о неожиданном отдыхе прислуги.
– Не беспокойте его, – быстро успокаиваю я, – пойду поднимусь и поговорю с ним там.
Сказав это, я пру наверх по деревянной лестнице со ступеньками, покрытыми красной дорожкой.
Нахожу молодца Фирмена в номере 69. Оперся на метлу и разглядывает возню двух мух, занятых самовоспроизводством. Это здоровенный тип, такой же длинный, как генерал Мухоглот, с носом, занимающим двойное место, физиономией как после бомбежки Хиросимы, серыми волосами, длинными и жирными, и взглядом опустошенной скорлупки. Поймать его взгляд можно, только плюнув в глазницы.
– Вы Фирмен? – требую я, заранее уверенный в позитивном ответе.
Это он.
Я опять вываливаю удостоверение. Он проводит по нему пальцем, будто удостоверясь, что текст не напечатан шрифтом для слепых, затем возвращает его мне, честно уверяя меня, что мое фото не очень-то похоже.
– Видели, что случилось этой ночью с мадам Ре-нар? – атакую фейсом по тейблу.
Он испускает вздох, подобный старту реактивного самолета.
– Я не собираюсь по ней рыдать, – сообщает чистильщик биде.
Ага, кое-что в характере усопшей усатенькой выпирает так же, как шея жирафа из фальшивого воротничка.
– В самом деле?
– Редкостная скотина!
Вот по крайней мере лакей, который не дрожит перед полицией и который отвечает за свои слова.
– Вы к ней не расположены?
– Мягко сказано. Это г..., я помню, как она появилась. Кассиршей. Поначалу медом растекалась. Меня называла господином Фирменом с уважением необъятным, как ее ляжки. Стелила всем так мягко, особенно хозяину. Как-то раз папаша Фуасса и раздухарился с ней в бельевой. Он думал, никто не заметит, да только весь персонал был в коридоре, сгибаясь вдвое от хохота. Прямо порнофильм! Она ему сыграла, он себя чувствовал Казановой. На самом-то деле, если образчик вам известен, это не Валентино...
Он пожимает плечами.
– С того момента старая шлюха совершенно изменилась. Я стал бездельник Фирмен!
Новый вздох, такой же замечательный, как первый. Он садится на кровать и обметает ботинки.
– Таким образом, – продолжает перетряхиватель матрасов, – когда старик продал отель, все вздохнули с облегчением.
Тут он вздохнул в третий раз. Если и другие так же вздохнули, народ в квартале мог подумать, что мистраль завернул в Париж вместе со своим приятелем сирокко.
– Дорогой Фирмен, – говорю я, – мне бы хотелось уточнить кое-что о самоубийстве, произошедшем в этой гостинице в прошлом году.
Он соглашается.
– Вы хотите поговорить об этом Симмоне, который отравился синильной кислотой?
– Именно. Вы были на работе, когда это случилось?
– Конечно...
– Не могли бы вы мне рассказать?
Он вынимает окурок из нагрудного кармана фартука, смотрит, не дефилирует ли в секторе видимости Жюль Эджим, и снисходит до пламени моей зажигалки.
– Знаете, особенно-то рассказывать и нечего. Как-то утром этот тип заселился к нам. Вышел пообедать и к вечеру вернулся весьма веселым. Я как раз убирал коридор... Он прошел мимо меня, напевая. Если бы я знал, что бедняга так кончит! Ах! Клянусь вам...
У меня внутри дзенькнул тревожный звоночек, сообщая что-то нужное.
– И что потом, дитя мое? – шепчу я приглашающим тоном исповедовальника, принимающего деликатные грехи хорошенькой распутницы.
– Вскоре Марта, горничная, пришла позвать его к телефону. Он не ответил. Изнутри было заперто. Мадам Ре-нар забеспокоилась и вызвала полицию...
Я мимоходом фиксирую, что показания лакейского совпадают с повествованием диетика Берю.
– Эти шпионы... Он возобновляет:
– Приехали легавые. Взломали дверь и нашли Симмона мертвым на матрасе. Вот и все дела.
Он слышит шаги за углом и торопится вынуть сигарету из слюнявых губ. Но это только кто-то из постояльцев.
– Мне бы вообще-то взглянуть на нумер, можно?
– Почему бы и нет! – ответствует малый. Во мужик, как только есть возможность свести до минимума подметальную активность, он готов хоть на пресс-конференцию при свете прожекторов.
Он ведет меня по коридорам, останавливается перед нужной дверью, вынимает универсальный ключ и открывает. Комната отнюдь не пуста. Можно даже сказать, она занята весьма занятыми людьми. В наличии дама, затиснутая, как серединка сандвича, между матрасом и мужчиной. Она орет такие гнусности, что уши вянут. Ее партнер, оставивший слухоаппарат на тумбочке, не слышит их, тем более не слышит нашего вторжения, и остается распростертым. Фирмен, мой ментор, входит без смущения. Он столько видел за те тридцать лет, что меняет человечеству простыни...
