Глава 4. Просьба о дружбе
Я очень удивилась, когда в гости без предупреждения и приглашения приехал отец. А когда за ним в дом вошел тот самый Альфа из кофейни, я не на шутку испугалась. Эмма уловила во мне страх и рявкнула:
— Что это за мужик, Север?!
— Не лезь, — рыкнул папа и прошел в гостиную.
— Ты притащил очередного блохастого и смеешь мной командовать? — старушка всплеснула руками и гневно взглянула на гостя, который сердито одернул пиджак. — Кто такой?
— Руфус, Полуночный Клык, — мужчина смерил бабульку презрительным взглядом. — Из Восточных Лесов.
— Нездешний, — Эмма скривилась.
Губа Руфуса дернулась в неприязни к старухе, и он размашисто зашагал в гостиную. Я жалобно посмотрела на Эмму и хотела уже кинуться вверх по лестнице, чтобы спрятаться в комнате, как раздался строгий голос отца:
— Нелли!
— Зачем она тебе? — зло крикнула и нахмурилась.
— Эмма, я тебя очень прошу…
— Она под моей опекой, Север, — бабулька скрылась в гостиной. — И я в курсе, что в стаях Восточных Лесов практикуют наложничество. Ты совсем охамел? Сначала родную дочь изгнал из семьи, а теперь хочешь сдать в наложницы? Не позволю! Только через мой труп, урод ты мохнатый!
Я судорожно выдохнула и вжалась в стену. Меня замутило от ужаса, и я сползла вниз, потому что ноги меня не держали.
— Остынь, старуха, — раздался недовольный голос Руфуса.
— Нелли! — рявкнул отец.
— Не хочу… — шепнула я. — Нет… Не пойду… Оставьте меня в покое…
— Нелли, — папа вышел в коридор и мрачно посмотрел в мое лицо. — Когда я тебя зову, ты должна прийти.
Я увидела в отце не любящего и заботливого родителя, а врага, с которым меня связывали кровные узы. Я поверить не могла, что папа, который вырезал мне в детстве игрушки из дерева, притащил извращенца, увидевшего во мне куклу для удовлетворения его низменных инстинктов.
— За что, папа, ты так со мной поступаешь? — я непонимающе всмотрелась в суровое и бледное лицо родителя.
— Мерзавец! — Эмма кинулась с кулаками на отца, который ловко перехватил немощную старуху и прижал ее к стене. — То, что нас связывает кровь общего предка, сука старая, не означает, что мы равны.
— Гадкий дикарь, — та ощерилась и зашипела. — Бессовестный падальщик. Вот кто ты, Север. Она твоя родная кровь! Не левая девка, а дочь! Дочь, подлец ты эдакий! Сводник!
— Я сюда не за наложницей пришел, — послышался скучающий голос Руфуса. — Что за привычка у людей делать преждевременные выводы?
— Да по тебе видно, что ты кобель! — взвизгнула Эмма и толкнула отца в грудь. — Не смей ко мне прикасаться!
— Нелли, милая, — вздохнул папа, — будь добра, утри слезы и иди в гостиную.
Я тяжело поднялась и тихой тенью прошмыгнула в угол, за комодом. Руфус, сидящий в мягком глубоком кресле, проследил за мной надменным взглядом и медленно с непонятным мне осуждением моргнул.
— Тебе нечего бояться, — отец сел на диван и слабо улыбнулся.
Эмма встала рядом со мной и скрестила руки на груди, с едва сдерживаемой яростью взглянув на Руфуса:
— Говори.
— Моему Одолженному Луной тоскливо и одиноко в чужих краях, — мужчина холодно улыбнулся. — Оливер теряет свойственный ему задор, который меня радовал, — он перевел взгляд на меня. — Мой мальчик загорелся желанием подружиться с тобой. Здесь он чувствует себя чужим, а ты его ровесница и ко всему прочему Омега. Ему нужен друг, который будет рядом с ним, пока я буду отсутствовать.
— Так ты еще и мужеложец, — с отвращением фыркнула Эмма.
— Это не твое дело, старуха, с кем я делю ложе, — спокойно отозвался Руфус. — В моих краях не осуждается сексуальная связь с Омегами, какого пола они ни были, — он вновь посмотрел на меня. — Я не намерен брать тебя в наложницы и снимать Сдерживающий Ошейник, Нелли. Я хочу, чтобы ты подружилась с Оливером и на некоторое время скрасила его тоску по родным лесам. Я обязан заботиться об Одолженном, а сейчас он как никогда нуждается в поддержке и в обществе того, кто его поймет.
— Как же она поймет твоего Одолженного, если не знает, что означает быть Омегой? — Эмма зло усмехнулась. — Она не знала ни гона, ни тяги к другим оборотням. Нелли заперли в человеческом теле.
— Значит, и ей будет полезно побыть в обществе Омеги, чью природу насильно не ломали, — Руфус постучал пальцами по мягкой обивке подлокотника.
— Ты должна увидеть и узнать, от чего мы уберегли тебя, — отец расстегнул куртку и распахнул полы. — И услышать из первых уст, какая жизнь у подобных тебе в других стаях.
Я охнула. Папа все-таки носил связанный мной свитер. Я поджала губы, чтобы не расплакаться и потупила взгляд.
— Мы здесь на несколько недель, — тихо сказал Руфус. — И ты станешь гостем на эти дни в моей временной обители.
— Что это еще за новости? Дружба не подразумевает жизни под одной крышей даже на несколько недель, — цокнула Эмма.
— Я и ты, Нелли, — Руфус проигнорировал вопрос, — если и будем пересекаться, то только мельком. Я не нуждаюсь в твоем подчинении. В ошейнике ты для меня непривлекательна. Нам достаточно вежливо игнорировать друг друга.
— Но как тогда ты… — пискнула я.
— Понял, что ты Омега? — закончил вопрос мужчина. — Это Олли заметил в тебе Омегу, не я. Мы проезжали мимо, когда ты таращилась на зеленую корову на билборде. Я не вижу и не чую в тебе волчьей крови. Ты для меня безликая тень. Я не вижу между тобой и старухой особой разницы.
— О, я бы приняла это как комплимент, что я хорошо сохранилась, — зло выплюнула Эмма, — но сдается мне, что ты лукавишь.
— Северный Ветер учуял бы во мне желание к Нелли, — Руфус размял шею и поморщился. — И к Закованным у Альф со временем вырабатывается стойкое отвращение и неприязнь.
Я тоскливо посмотрела на отца, и он тихо вздохнул:
— Я признаю это, Нелли. Шесть лет, которые ты ходила в ошейнике, нам с твоей мамой дались очень тяжело. И сейчас мне тоже неприятно здесь находиться и видеть тебя. И дело в проклятом ошейнике. Если твоей маме помогает ее материнский инстинкт хоть как-то противостоять зачарованному металлу, то мне… Мне жаль, Нелли. В разлуке ты — моя дочь, а при встрече или при разговоре…
