когда подходят девушки, они поедают их глазами и так нежно-нежно хватают за руки. И говорят нараспев: «Ифеома, я хочу жениться на тебе, подари мне свою любовь». Ну, в смысле если девушку зовут Ифеома. Или выкрикивают более обычное: «Биа, Чи-чи, заходи в мой магазинчик!» Или: «Нгози, у меня есть все, что ни захочешь!» Иногда, вот так хватая за руки, они могут поцарапать тебя наручными часами, и тогда девушки сыплют оскорблениями, но юношам нипочем, они только хохочут еще громче. Я, конечно, обожаю запах косметики. Вот на прилавке лежит горка «Клеопатры» – это мыло, которым пользовалась мама. Но сейчас для меня еда важней всякой там «Клеопатры».
В мясном ряду я нахожу требуху. Когда папа еще был жив, он любил на праздники забивать животных. Барана на мамин день рождения, козленка – на мой, а на Рождество – корову, и он всегда делился с соседями, с теми, кому меньше повезло в этой жизни, с сиротками и вдовами. Теперь вот не повезло мне, и я знаю, что еда – это главное, просто надо ее правильно приготовить. Я торгуюсь, как меня учила Мерси. Продавцы любили ее подкалывать: что это она так жадничает – ведь деньги-то не ее. Но это они так, в шутку, потому что на самом деле хотели заполучить ее в постоянные клиентки.
Эх, Мерси. За ней пришли и забрали, как какую-то вещь. Это сделал тот же самый человек, который в свое время привел ее в наш дом. Она звала его дядюшкой Джо. Он был кем-то вроде агента – привозил из деревень девушек и устраивал их служанками в городских домах. В то время мама еще не впала в спячку и умоляла Джо оставить Мерси, потому что она стала мне как старшая сестра.
– Ну что за жизнь у нее будет в деревне? – говорила мама. – Пусть она поживет у нас, проучится два года, получит сертификат. Ведь тогда ее ценность возрастет и для вас. Мерси сможет выбрать себе работу по вкусу и даже нанимать других людей.
Я смотрела, как мама умоляет дядюшку Джо, и понимала, что она слишком льстит ему. Его забота – пристроить девушку и брать за это проценты, большие деньги, между прочим. По мнению Мерси и других девушек, дядюшка Джо специально расселял их подальше друг от друга, чтобы они якобы поскорее выучили язык игбо. Но на самом деле он просто не хотел, чтобы они обменивались информацией насчет того, кто сколько получает и какие проценты ему отстегивает. Как-то Мерси столкнулась на рынке с одной из таких девушек, и та призналась, что дядюшка Джо пересылает ее родителям совсем крохи, а остальное прикарманивает. Мерси сразу же доложила об этом маме, и та отрезала Джо от подобных махинаций, сама стала пересылать деньги родителям Мерси в Ипот Экпене[28]. И вот дядюшка Джо снова появился у нас.
Мама говорила Мерси, что мы не сможем ей платить, пока дела не наладятся. А Мерси ответила – куда мы, туда и она. Даже если нам придется сидеть на одних кокосах, она разделит с нами эту участь. А потом заявился дядюшка Джо и заговорил с мамой на смеси игбо и английского. Смысл был примерно таков:
– Она выйдет замуж, за нее готовы заплатить выкуп. Что вы от меня-то хотите?
– Давайте я поговорю с ее отцом, – предложила мама.
– Он не будет с вами говорить, мадам. Требует вернуть его собственность немедленно. Что я могу поделать? Она тут баклуши бьет, а отцу голодно.
И тут дядюшка Джо гордо выпрямился, хотя сам едва доставал до маминой груди, такой он был коротышка.
– Прошу вас, мадам, давайте не будем ничего усложнять, – сказал он уже на обычном цивильном языке. И он так посмотрел на нее, как будто был ей ровней.
Мерси пошла собирать вещи, и я видела, как она горько плачет. Она пришла в наш дом с одним пакетом, где лежали расческа, вазелин, два платья да зубная щетка, а уходила с двумя полными чемоданами. Мама очень для нее старалась. А потом пришли папины братья и забрали остальное наше имущество – именно после этого мама и впала в спячку.
Перед тем как спуститься вниз, Мерси плаксиво высморкалась и умыла лицо – не хотела, чтобы дядюшка Джо видел ее такой и рассказал все ее отцу. Ибо какой ребенок не станет радоваться, возвращаясь к собственным родителям? Вот я, например, не плачу, слезами горю не поможешь.
Мясник вежливо кашлянул.
– Так вам заворачивать товар или нет?
Вот он кладет требуху в грязный и склизкий целлофановый пакет. Я прошу для надежности добавить еще один, но он требует за это дополнительные деньги. Я отказываюсь, беру пакет и ухожу.
Кто-то толкает меня в спину, и я падаю.
– Ой, простите!
Передо мной – стайка мальчишек в рваных шортах и майках. У того, что врезался в меня, еще и короткая жилетка. Предплечья его худые, но крепкие, как у деревенского. Он помогает мне подняться, а ребята становятся в круг и как бы отряхивают меня от пыли, шерсти животных и осколков костей, которые обычно летят во все стороны, когда мясники рубят мясо. Я пытаюсь отбиться от вездесущих рук мальчишек.
– А ну отвалите! – кричу я. Они разлетаются, словно саранча, что хорошо поживилась на чем-то. Крепко держа в руке пакет, я иду дальше к продуктовым рядам. На прилавках лежат горки гарри, то есть клубней кассавы[29], мешочки и тазы с измельченной кукурузой, с нежной мукой из маниоки, из которой обычно варят кашу нни ока[30]. А еще тут есть стручки окры[31], полно всякой зелени и ребристых тыкв угу. Я выбираю самую доброжелательную продавщицу, из тех, что всегда положит добавки.
Она уже упаковала мне в пакет немного гарри, я лезу в карман за деньгами, но вместо них – одна дырка. Женщина смотрит на меня с прищуром, словно я обманщица какая-то. Горло спирает, в голову ударяет кровь.
– Девочка, ты будешь покупать или нет? – спрашивает продавщица, а мне даже сказать нечего. Она забирает у меня пакет и высыпает гарри обратно в таз, так что образуется высокая горка.
По моей щеке скатывается слеза. Нет, мне вовсе не хочется плакать, просто нужно отыскать деньги, но я все равно плачу.
– Ха! Тебе лучше уйти и не портить мне торговлю. Ты хоть знаешь, что из гарри я также делаю салаку на продажу?[32] Так что все на свете стоит денег.
Меня начинает трясти. Я понимаю, что деньги украл тот мальчик-вожак. Интересно, как долго они следили за мной? С того момента, когда тетушка Уджунва дала
