классами принимают. Верно? И потом мой папа говорил, что в коммерческий флот идут только неудачники.
— Это почему же? — обиделся Лешка.
— А потому что настоящие моряки учатся в Морском корпусе в Петербурге, выходят оттуда блестящими офицерами. Их принимают даже при дворе, они могут дослужиться до адмиралов, у них есть будущее. Поняли?
— И вы верите, что в торговый флот идут только неудачники?
— Не знаю. Но я верю своему папе. Он еще говорил, что все разжалованные и выгнанные из военного флота идут в торговый.
— Много он знает, ваш папа, — грубовато сказал Лешка. — Он сам-то, ваш папа, кто? Моряк?
— Он инженер, строитель мостов и железных дорог, — важно проговорила Тина, — и, наверное, что-нибудь понимает в жизни. Думаю что, больше, чем вы…
Лешка почувствовал, как между ним и девушкой встает стена отчуждения, и примирительно сказал:
— Может быть. Он, конечно, многое понимает в жизни, но о море, мне кажется, должен судить моряк. А мой отец как раз моряк, и мне он рассказывал о торговом флоте совсем другое. Говорил, что специальность хорошая, интересная. Он совсем не выглядит неудачником. А вы что будете делать после гимназии?
— Не знаю. Наверное, выйду замуж, как все женщины нашего круга, а может быть, пойду на педагогические курсы… Не знаю, в общем. Пошли обратно.
Лешка довел Тину до красивого серого дома на Купеческой улице. Там она жила.
— До свидания, Алеша. Рада была познакомиться с вами, — на прощание сказала девушка. — Наверное, еще увидимся…
— Обязательно увидимся, — заторопился Лешка. — Хотите, я вас на лодке покатаю?
— Очень. Только летом. После экзаменов. Хорошо? Вы знаете, где я живу, и напишете мне письмо.
— А дома ничего не будет, если я письмо напишу?
— Родители моих писем не читают, — гордо сказала Тина. — Не бойтесь. До свидания, Алеша. Желаю вам успехов на экзаменах.
Тина помахала рукой и скрылась в парадной. Алексей постоял, поулыбался неизвестно чему и пошел домой.
4
«Аретузу» поставили на ремонт. Матросы по двое висели на беседках[5] и, колотя кирками по железу бортов, отбивали ржавчину, поднимая невероятный грохот. Красноватое облачко ржавой пыли стояло над работающими. Острая окалина летела во все стороны, больно впивалась в лицо и руки. Судно напоминало пятнистое животное. Везде виднелись ярко-оранжевые пятна. Это покрывали свинцовым суриком листы, очищенные от ржавчины.
Алексей сразу заметил Кольку. Он тоже сидел на беседке. Увидя Чибисова, матрос заулыбался и крикнул, чтобы Лешка поднялся на судно. Сам он по штормтрапу вылез на палубу.
— Здоро́во, — сказал Новиков, пожимая Алексею руку. — Не вовремя пришел. Некогда. Видишь, что делается? Нам сегодня допоздна работать. Хозяин сверхурочные платить будет. Торопится очень. Всего на десять дней поставили, а работы — ого-го! Встретимся, Леха, в воскресенье. Ладно? — Новиков потер покрасневшие от пыли глаза: — Чертова работенка! Глаза режет, как ножом. Так ладно? В воскресенье, в городском парке, у пруда с лебедями, в двенадцать. А теперь дуй домой, не задерживайся, не теряй золотого времени, зубри тригонометрию.
Алексей попрощался, повернул к трапу, но Новиков задержал его:
— Подожди-ка минутку. У меня к тебе просьба есть. Сделаешь?
Чибисов кивнул головой.
— Пойдем в кубрик. Дело такое. Съезди в Мильгравис, в лавку Розенблюма, передай ему пакетик и скажи…
При слове «пакетик» у Алексея неприятно екнуло сердце, и он сказал:
— Лучше бы ты сам съездил в Мильгравис. Почему это я должен идти к Розенблюму?
— Вот что, Леха. Если не хочешь или боишься, то не надо. Я тебя не заставляю. Но пойми и меня. Во-первых, самому мне туда идти не сподручно, во-вторых, нет времени, и в-третьих, я знаю, что ты думаешь. Так запомни. Все, что делают я и мои товарищи, делается для того, чтобы люди жили на земле хорошо, чтобы у всех была работа и кусок хлеба. Пока всё.
Лицо у Новикова было суровым, на губах не играла его обычная улыбка.
— Я не боюсь, Коля, — сказал Алексей, смущенный тем, что матрос угадал его мысли. — Я просто не знаю, в чем дело…
— Скоро узнаешь. Ну, иди, мне некогда. До воскресенья.
— Давай пакет, — решительно проговорил Алексей.
— Значит, так, придешь к Розенблюму и скажешь: «Привет вам от Кочеткова», отдашь посылку, он тебе даст деньги. Их передашь мне в воскресенье. Все понял?
— Понял. А что там, в этом пакете?
— Там… — Новиков нахмурился. — Там то, за что богачи в Риге большие деньги платят. Медикаменты английские. За них таможня огромную пошлину берет, ну а мы подешевле продаем… Деньги нам нужны. Ах как нужны…
Новиков снял доску со своей койки, вытащил из обшивки кусок дерева — он был совсем незаметен, — сунул руку в образовавшееся отверстие, достал оттуда коробку.
— Вот держи. — Он протянул ее Алексею. — Не бойся.
Сойдя с парохода, Чибисов решил не откладывая поехать в Мильгравис. Он без труда нашел лавку, адрес который дал ему Новиков, невзрачное помещение с одним окном. За стеклом лежали мужские рубашки, галстуки, белье, дешевенькие перстни, запонки…
Пока Алексей добирался до Мильгрависа, ему все время казалось, что за ним кто-то следит. Он был возбужден и горд. Ему поручили что-то очень важное и опасное. Доверили серьезное дело. Он сам уже был участником этого дела. Появилось новое чувство ответственности перед людьми, которых он еще не знал, но уже видел себя их товарищем. Что-то таинственное и благородное связывало Алексея с ними. После разговора с Новиковым он больше не сомневался, что помогает хорошему делу. Алексей не боялся. Только напряглись нервы. Слишком уж необычным было поручение.
Чибисов постоял у окна, со скучающим видом разглядывая витрину. Оглянулся вокруг: не следят ли за ним? Он читал, что в таких делах конспирация и осторожность необходимы. Убедившись, что улица пустынна, толкнул дверь.
Зазвонил колокольчик. Алексей вошел. Тотчас же появился хозяин.
— Что угодно господину реалисту? — спросил он, поклонившись.
— Вы Розенблюм? Я… Привет вам от Кочеткова.
Хозяин метнул быстрый взгляд на Алексея.
— Сам передал привет? — сверля Чибисова глазами, спросил он. Лешка растерялся. Говорить про Новикова? Или молчать? Молчать.
— Сам передал, — твердо сказал Алексей, поймав взгляд Розенблюма.
— Так-с… Что у вас?
Алексей протянул ему пакет, завернутый в газету.
— Подождите здесь. Я сейчас приду, — проговорил Розенблюм, скрываясь в задней комнате.
Алексей остался один. Прошло несколько минут, хозяин не возвращался. Алексею стало не по себе. А что, если этот Розенблюм оказался предателем и пошел вызывать полицию? Как ему действовать? Выдавать Новикова нельзя. Тогда, где он взял этот проклятый пакет? Нашел на улице? Не поверят. Значит, купил у иностранного матроса.
