Беспорядочные нагромождения скал остались далеко позади. Теперь путники шли, утопая по щиколотку в мягком бело-зеленом мху. Высоко над ними шумели кроны золотых, прямых и звонких, как струны, сосен. Пахло хвоей и багульником, дышалось легко и свободно.
Часто попадались невысокие, с пологими склонами, песчаные увалы, с вершин которых взору открывалась величественная картина бескрайнего лесного простора. Киммериец достаточно ходил по свету, повидал и пиктские дебри далеко на западе, и джунгли Кхитая и крайнего юга. Южные леса, полные опасностей, тоже можно было назвать океаном — буйным, свирепым, предательским, но им не хватало этого величественного северного спокойствия и стихийной непредсказуемости. Мудрость, незыблемость и не выставленное на показ, но ясно чувствующееся ощущение своей непоколебимой, неизмеримой мощи. Эта древняя земля, дышала доисторической силой. Здесь тоже таились опасности, но источником их был не сам лес. Он просто позволял им быть, пока они держатся в рамках неизвестных никому, кроме Леса, законов.
Иногда путники выходили на старые дороги и несколько раз видели заброшенные хутора.
Однажды поздно вечером, устраиваясь на ночлег на берегу большого живописного озера с двумя островками, они услышали далекий женский смех и обрывки человеческой речи. Здесь жили люди. Затерянные в безбрежном лесном океане, не одичавшие варвары, как сначала казалось киммерийцу, а освободившиеся от гнета цивилизации и открытые, с мужественными и отважными сердцами.
Дорога вверх-вниз бежала по увалам, в обход озер, часто в заболоченных берегах. Вечерами, перекусив подстреленной Дуной дичиной, сразу заваливались спать, доверяя охрану стоянки Тересу.
Ворон один раз, когда парень заснул во время своего дежурства, поднял дикий гвалт — из-за деревьев высунулась любопытная медвежья морда.
Дуна потом ходил сам не свой, что-то мямлил и чуть не плакал. Конан попытался было неуклюже его успокоить — мол, ладно, все обошлось, но юноша успокаиваться не желал, и киммериец махнул рукой.
В общем, путешествие было даже приятным, несмотря на трудности дороги.
Как-то они остановились передохнуть на берегу очередного — Кром только знает какого по счету — озера с живописными скалистыми берегами. Черный камень почти не отражался в темной воде; озеро казалось огромной лужей дегтя и производило тягостное впечатление, о чем юноша и сообщил киммерийцу.
— Подумаешь! — Конан сплюнул в воду и посмотрел на небо, по которому ползли угрюмого вида грозовые тучи. — Меня больше волнует, что скоро будет дождь. И холодает к тому же.
— Мы зашли очень далеко на север, — ответил Дуна. — Не удивительно, что здесь так холодно. Тут мало кто бывал из моих земляков.
— Но люди-то здесь живут?
Дуна неопределенно пожал плечами.
— Мне кажется, что люди живут везде. Но кто живет здесь, не знаю. Легенды говорят, что в этих местах жил народ Руг, от него ничего не осталось. Правда, тапийцы считают себя потомками этого легендарного племени, только Игг знает в каком колене.
Дуна долго смотрел на черное зеркало воды, потом поднял голову и встретился взглядом с киммерийцем.
— Скажи, Конан… — он замялся, затем выпалил единым духом. — Скажи, только честно — я не являюсь для тебя обузой?
Не ожидавший такого вопроса, Конан ответил не сразу, но вполне искренне:
— Не дури, парень. — И про себя подумал: да что же это с ним происходит, в конце концов?..
Дуна, если честно, был уже не тот, что в начале пути. Могучий киммериец, словно лось, шел вперед, не обращая внимания ни на погоду, ни на тернистую дорогу, а юношеский пыл Дуны почти иссяк. Он начал сдавать после сражения с великаном, но ни разу не позволил себе даже намека на хныканье. Конан не раз подмечал обильный пот на осунувшемся лице товарища и прерывистое дыхание даже на не слишком трудных подъемах. Невольно он замедлял шаг, позволяя юноше не отставать от него.
— У меня после того карьера будто что-то внутри оборвалось, — взвешивая каждое слово, сказал Дуна. — Ничего мне не хочется. Ноги с трудом заставляю себя переставлять. Прежде чем птицу подстрелить, сто раз подумаю.
— Однако не промахиваешься, — возразил ему Конан. — Надо бы денек отдохнуть, отоспаться. Потерпи до вечера, — решительно заявил он.
— Нам спешить надо, — тихо ответил юноша, не глядя на варвара. — Я чувствую. Здесь даже воздух уже не тот.
— Как это, не тот?
— Что-то изменилось… Словно тень наползает с севера, какое-то зло.
Конан молчал и пристально глядел на своего спутника. Обычно остро чувствующий опасность, варвар на этот раз не ощущал ничего. Все как обычно — небо, лес, озеро… Даже ветра не слышно.
И вдруг тишина раскололась, разбилась вдребезги от громового звериного раската. Рев ударился о скалу и рассыпался глумливым эхом на сотню прыгающих от камня к камню звуков.
И вновь все стихло. Конан уже сжимал меч в руке и напряженно всматривался в зеленую стену молодого березняка у подножия невысокого гранитного утеса, острым углом вдававшегося в озеро. Киммерийцу показалось, что рев исходил именно оттуда.
— Сейчас посмотрим, кто это там горло дерет, — процедил Конан и легким охотничьим шагом направился к утесу.
Миг тишины — и пронзительный крик Дуны хлестнул Конана, как бичом.
— Медведь!
Киммериец резко развернулся. От увиденного у него перехватило дыхание.
Эхо сыграло с ним злую шутку. Утес отразил рычание огромного бурого гиганта, и Конан, до сих пор не имеющий причин не доверять своему слуху, обманулся. Будучи в полной уверенности, что враг засел в березняке, он и подумать не мог, что хозяин леса идет к ним с другой стороны — совсем не прячась и предупреждая их грозным ревом о своих намерениях. Какой-то неправильный медведь, необычный.
Мысль об этом только мелькнула у него в голове и тут же исчезла. Бурая громада уже нависала над съежившимся Дуной, пальцы которого нервно нащупывали рукоять меча.
Времени почти не оставалось. Конан рванулся на помощь, и тут ему опять не повезло — нога запнулась о корень, и киммериец упал. Меч вылетел из руки. Вскочив на ноги, Конан не стал его поднимать, понял, что не успеет. Мышцы варвара сжались в тугой комок, и киммериец мощным прыжком бросил свое тело вперед.
Он успел. Дуна отлетел от его толчка и с громким плеском исчез в водах озера, а в смертельные объятия медведя вместо щуплого юноши угодил гигант-варвар, с перевитыми, огромными и твердыми, как гранит, мускулами.
Лапы медведя опустились на плечи человека, длинные когти рванули туранскую кожаную безрукавку. Конан покачнулся, но устоял; сам зарычав, как медведь, он обеими руками вцепился в мохнатую шею зверя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
