Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Изяслав не знал, что на вече говорят лишь о том, что предлагают посадник и бояре. Он не замечал, что в толпе стоят десятки дружинников, тиунов и подкупленные боярами и посадниками ремесленники и громче всех кричат как раз то, что нужно их господину. Он слышал только, что посадник спрашивает совета у простого люда, и был потрясен этим…
Глава III
РЕЗОИМЕЦ ЖАРИСЛАВ
1
Семилетний мальчик стоял у церкви Софии и жалобно всхлипывал. В двух шагах от него остановился боярин с необычайно мягкими движениями и длинными жилистыми руками. Он спросил у мальчика певучим голосом:
– Отчего печалишься, муже храбрый? Или рать проиграна, или рожь не скошена?
Мальчик невольно улыбнулся сквозь слезы. Он поведал доброму прохожему, как резоимец грек Константин отнял у них подворье, как отец пошел в холопы, а мать умерла в печали, как его, сирого, отдали родственникам и как плохо ему там жилось.
Боярин порылся в кошеле, вытащил оттуда витой сладкий хлеб. Отломил кусок, протянул мальчику:
– Откушай, муже. Вкусно?
– Вкусно, – еле-еле ответил мальчонка, давясь большим куском, который сразу же сунул в рот и теперь никак не мог разжевать.
– Ешь, ешь, – проговорил боярин и внезапно спросил:– Пойдешь ко мне жить? Работа легкая, козочек пасти. А с Константином-кровопивцем мы еще расплатимся. Худо ему будет!
Лицо боярина, покрытое сетью морщин, светилось лаской и заботой. У него самого было шестеро сыновей, он очень любил детей. На его подворье всегда находился десяток ребятишек. Боярин ставил их на легкие работы. В свободное время ребята ходили в гости к соседям и всем рассказывали об обидчиках их семей, о резоимцах Константине и Павле, Вартане, о черномазом Гаварии и патлатом Урсе. И всюду дети – ангельские души – расхваливали господина и хозяина, боярина Жарислава.
Услышав обещание отомстить Константину, мальчик доверился неожиданному покровителю. Он подскочил к нему, вложил в сухую сильную ладонь свою грязную ручонку, крикнул:
– Хочу к тебе!
Боярин погладил мальчонку по голове и улыбнулся. В тот же миг его лицо преобразилось от оскала острых щучьих зубов.
2
Мать Изяслава-отрока, Микулиха, как ее называли все на Копыревом конце, доила корову. Подумать только – корова… С тех пор как надорвался на княжьей работе Микула, муж, да вскорости и умер, не только коровы, и козы на подворье не было. А теперь – корова! И к тому же куплена на те деньги, что принес сын с княжьей службы. Тот самый, что держался за материн подол, боясь отойти на шаг, тот самый, что обнимал ее за шею, прижимался мягким тельцем и путался пальцами в ее волосах. И вот сын заработал деньги и отдал ей. Может ли быть у матери большее счастье?!
Глядит не наглядится Микулиха, как упругими струйками бьет теплое молоко из тяжелого коровьего вымени в глиняный корчажек, любуется не налюбуется.
– Ну и радость у тебя, Микулиха, ну и радость! – слышится от ворот певучий голос.
Корчажек падает из рук Микулихи. Молоко течет на землю – белое мешается с черным. Женщина узнала этот голос. Она медленно оборачивается. Перед ней – улыбающееся лицо боярина Жарислава. Боярин разевает широкую пасть и ласково говорит:
– Бог в помощь, Лаленка. (И ведь не родные, не близкие, а боярин помнит, как ее называли в молодости. ) Услышал про твое благоденствие, про удачу сыночка. Твое чадушко у князя – знатный муж. Гривнами князь пожаловал, обогатил. Я и подумал:дай проведаю. За мужем твоим, Микулой, должок запомнился. Шесть лет дожидался терпеливо, знал – в нестатке вы. Нынче ж година подошла. При деньгах ты. У меня и знак Микулы есть на бересте.
Сзади Жарислава стоят сыновья Склир и Мечислав. Высокий, костистый Склир протянул отцу кусок бересты, на котором под двумя рядами букв нацарапан крест.
– Гляди, Лаленка, голубка, – продолжает Жарислав, – две гривны да двадцать ногат взял Микула. Лета текли – резы[26] текли. За шесть лет натекло… – Боярин поднял глаза к небу. – Натекло, Лаленка, три гривны и девятнадцать ногат. А долг платежом красен.
Закон "Русской правды" гласил, что сумма процентов – рез – не должна превышать более чем вдвое первоначальный долг. Тут и Жарислав ничего поделать не мог.
Женщина оцепенела. Таких денег отроду в доме не водилось. Если продать все, что она имеет, и то столько не выручить. И на что брал Микула две гривны? Она знает лишь о долге в двадцать ногат. С отчаянием смотрит Микулиха на берестяную грамоту, на грубый крестик. Все, все перечеркнуто этим знаком. Крест поставлен на всех ее надеждах. Теперь боярин может забрать ее в полные челядинки, владеть ее жизнью и смертью. Она вспомнила давнее.
А Жариславу и вспоминать не нужно. Никогда не забывал. И деньги Микуле занял нарочно. После его смерти хотел наложить лапы на его жену, да девятнадцать лет прошло. Присмотрелся к Лаленке – стара стала, негожа.
А встреча с Изяславом-отроком разбередила старую рану. Жарислав очень искусно подправил берестяную грамоту. Двадцать ногат переделал в две гривны и двадцать ногат. С тем и пришел.
– Ведаю, Лаленка, долг отдать можешь, – говорит Жарислав. – И тебе лучше. Деньги отдашь – на душе полегчает. После они по ветру разлетятся. И ни мне, ни тебе. На твое же благо пришел. Ибо глаголет Господь наш Исус Христос:"Возлюби ближнего, яко самого себя".
Микулиха стояла без кровинки в лице. Из-за спины Жарислава его сыновья, Склир и Мечислав, выткнулись, знаки подают отцу:хватит речи вести, пора дело делать. А из-за плетня глядят соседи, любопытствуют, сочувствуют.
Микулиха не знает, что делать. Платить нечем. И долг признать нельзя. Микула не брал таких денег. И сказать нельзя. Еще больше разгневается резоимец. Потащит на княжий суд, приведет свидетелей.
Не выдержала женщина, заплакала. Жарислав ласково утешает, советует:
– Слезоньки – сор. Выкинь их – полегчает, на душе чище станет. А коровушку продай. И огород продай, и рало[27]. Верни долг, голубушка. О душе твоей забочусь. Освободи ее, облегчи. Долги у изголовья стоят, спать не дают.
Сквозь слезы, как сквозь туман, видит Микулиха:Склир Жариславич подходит к корове, отвязывает. Бросилась к нему, голосит:"Не отдам!" Отмахнулся Склир так, что старая упала.
Но тут разнесся, прогремел мощный басовитый голос Славяты:
– Не к добру, боярин, разгулялся!
Кожемякский староста Славята и с ним еще несколько кожемяк вошли во двор. Славята поднял Микулиху, поставил на ноги рядом с собой, повернулся к Жариславу;
– Зачем пришел?
Услышав ответ боярина, разгневался:
– Вылгать гривны хочешь? Взял лычко, а отдай ремешок? Микула брал только двадцать ногат. Я – видок[28].
Затрясся, зашипел Жарислав, да делать нечего:
– Писец попутал грамоту. Я не разобрался. По-божески:"Не умыслю зла на ближнего". Двадцать ногат и резы – будет гривна и четырнадцать ногат.
Славята кивнул одному из кожемяк. Тот подался с подворья и спустя немного времени возвратился с деньгами:кожемяки сложились – Микулиху выручать из беды.
В пояс женщина поклонилась Славяте. А он улыбается:
– И вы же кожемяки. Твой сын был у меня в захребетниках. А не осадить Жарислава – сегодня к тебе, завтра – ко мне. Дай волю щуке – житья рыбице не будет.
Он простился и пошел со двора – жилистый, плечистый.
3
Неподалеку от хаты Микулихи кожемякам повстречались смерды[29] из близлежащих сел. Они везли на нескольких возах-колымагах необработанные шкуры быков и коней – на продажу. Кожемяки остановили смердов, приценились к товару. Наметанный глаз Славяты сразу же определил, какие шкуры лучше, но раньше старосты к возу подскочил Михаил Молот и ударил по рукам со смердом:
– Мое. Беру!
Остальные кожемяки с любопытством смотрели на Славяту. Они заметили, что и он устремился к этой колымаге, и знали:староста не привык ни отступать, ни уступать.
Славята разозлился. Неужели же он не заслуживает уступки? Он, не раз выводивший кожемяк из беды, отстаивавший их права в тяжбах с боярами и купцами, помогавший заключать выгодные сделки? Староста уже сбил шапку на затылок, готовясь гаркнуть:"Мое!" Его пальцы задержались за ухом, и вдруг Славята как-то обмяк… Пересилил себя, заулыбался и сказал Михаилу Молоту:
– Ладные шкуры. Молодец купец, сразу приметил.
Напряженность прошла. Кожемяки зашумели, стали торговаться, перешучиваться. Славята купил шкуры у другого смерда и пошел к своему дому впереди воза, показывая дорогу. Он несколько раз почесал за ухом. В том месте был шрам.
Шрам напоминал ему о юности, о ее порывах и ошибках. Славята рос смекалистым и остромыслым, да к тому же сильным и выносливым парнем. Это делало его прирожденным вожаком. Еще в ранней молодости за ним всюду следовала орава кожемякских сынов, боготворивших своего главаря. Постепенно Славята научился понимать людей, их желания, разгадывать их замыслы, подчинять себе. Но вместе с тем он привык решать за других, не спрашивая их согласия. Ему стало казаться, что он рожден повелевать, а другие – подчиняться. Он особенно остро возненавидел бояр. Ведь многие из них были значительно глупее и слабее его, а власть имели большую.
- Карнавал. Исторический роман - Татьяна Джангир - Историческая проза
- Отступление - Давид Бергельсон - Историческая проза
- Жизнь Дубровского после… - Матвей Марарь - Иронический детектив / Историческая проза
- Моссад: путем обмана (разоблачения израильского разведчика) - Виктор Островский - Историческая проза