Ссылаясь на древнее изречение, Григорий Палама замечает, что любовь предполагает сходство между любящими: «Всякая любовь достигает своей полноты в соединении любящих друг с другом, а начало берет в подобии между ними»[141]. Так же мыслили Гомер, Платон и Аристотель[142]. Согласно Ветхому Завету, человек был сотворен по образу и подобию Божию. Когда «подобие» было утрачено и «образ» потускнел, воплотившийся Сын Божий восстановил связь между Богом и человеком, и восстановление этой связи было основано на их близости. Близость между человеческой природой и Богом, по словам Григория Паламы, настолько велика, что возможным стало соединение их в одной ипостаси[143].
Достигаемое во Христе соединение между Богом и человеком намного превосходит все человеческие отношения и родственные связи. Восприняв плоть и кровь, Бог Слово стал нам не только братом, но и другом, выкупив нас из рабства и открыв нам возможность участия в Его таинствах. Сам Христос сказал Своим ученикам, что Он не называет их рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Он назвал их друзьями, потому что сказал им все, что слышал от Отца… (Ин. 15, 15). Христос — Отец и Мать людей, ибо Он дает им новое рождение через крещение и питает их, как грудных младенцев, не только Своею кровью вместо молока, но и телом Своим и духом. Соединенный с верующими в одну плоть через таинство евхаристии, Христос становится еще и Женихом человечества. Сравнение между любовью Бога к человеку и супружеской любовью было широко распространено в Ветхом Завете и особенно часто использовалось христианскими мистическими богословами. Григорий Палама называет высшей формой мирской любви супружескую любовь, но в сравнении с ней подчеркивает величие Божией любви к человеку, особенно проявляющейся в таинстве евхаристии. Он обращает наше внимание на то, что в браке происходит соединение «в одну плоть», но не «в один дух»[144]. А через таинство евхаристии мы не только «прилепляемся» к телу Христову (ср.: Мф. 19, 5), но и срастворяемся с ним, становясь не только одним телом, но и одним духом со Христом: «О, какое многообразное и непостижимое общение! Христос стал Братом нашим, «преискренне приобщив- ся» (Евр. 2, 14) нашей плоти и крови… соделал нас Своими друзьями, удостоив нас возвещения сих Его таинств; связал нас с Собою и обручил Себе, как Жених невесту, через причащение Своей крови, став с нами единой плотью. Но и Отцом нашим Он стал посредством божественного крещения в Него, и кормит Своею грудью, как кормит грудных младенцев любвеобильная мать»[145].
Конечно, соединение и срастворение Христа с каждым верующим в таинстве евхаристии не равнозначно соединению Слова Божия с воспринятой Им человеческой природой, но это и не просто нравственное соединение. Хотя Христос и соединяется реально, а не только в нравственном смысле с каждым приступающим с верой к этому таинству, причастники не образуют с Ним одну ипостась, как это совершилось с воспринятой Богом человеческой природой. Это соединение в таинстве является реальным соединением с божественной благодатью и энергией. Хотя многие могут стать «христо- видными», Христос всегда один, поскольку имеет «единую и совершенно нераздельную ипостась»[146]. Возражая Григорию Паламе, его противник Григорий Акиндин полагал, что через причастие человек приобщается божественной природе. По мнению Григория Акиндина, все проповедовавшие обратное выступали против первоверховного апостола Петра и всех святых отцов[147]. Однако позиция Григория Акиндина основана на неправильном понимании библейского и святоотеческого учения и явно противоречит православной христологии[148]. Эта позиция связана с проблемой возможности приобщения Богу, о чем будет сказано ниже.
Участвуя в таинстве евхаристии, человек соединяется с обоживающей плотью Христа и приобщается вечной и нетленной жизни, то есть становится «сотелесным» Христу. Это тождество тела не возникает само по себе, а ниспосылается как дар Божией благодати, которую человек может лично и свободно принять в духе. Именно в свете этой евхаристической предпосылки мы должны рассматривать такие выражения, как «сотелесный Христу» или «сотелесный Слову», встречающиеся в творениях святителей Афанасия Великого и Григория Нисского, или «сотелесный и единокровный Христу» — в «Огласительных поучениях» святителя Кирилла Иерусалимского[149].
Григорий Акиндин, ссылаясь на святителя Афанасия Великого, также использует выражение «со- телесный Христу»[150], говоря, что христиане, «соте- лесные Христу», войдут в небесную славу. Но если для Григория Акиндина причастие тела и крови Христа — это приобщение тварному Его телу и не- тварной Его природе, то для Григория Паламы причастие Святых Таин означает соединение с человеческой природой Бога Слова, которая, ипо- стасно соединившись со Вторым Лицом Святой Троицы, обожилась и стала источником обожения людей.
Соединившись со Христом, верующий становится храмом Пресвятой Троицы. Так как вся полнота божества сосредоточена в теле Христа, то Святая Троица пребывает в сотелесных Христу: «О непревзойденное чудо! Он соединяется и с самими человеческими ипостасями верующих, срастворя- ясь через причастие Своего святого тела с каждым из них, и становится сотелесным нам, и делает нас храмом всего божества»[151].
Учение о жизни человека во Христе через участие в евхаристии и о превращении человека в соте- лесного Христу было впоследствии систематически разработано святым Николаем Кавасилой.
Как уже отмечалось, основанием учения Григо- рия Паламы об умном видении нетварного света является соединение обновленного в крещении человека с обоженным и обоживающим телом Христа.
Во время преображения божественное тело Христа осветило учеников извне, ибо оно еще не вошло в тела людей, а теперь оно освещает их души изнутри, потому что срастворено с ними и пребывает внутри них[152].
По мысли Григория Паламы, евхаристия имеет глубокое эсхатологическое значение. Причастник получает залог неизреченного общения со Христом в жизни будущего века[153]. Таким образом, верующий, еще живя на Земле в настоящем веке, в то же время участвует в новой жизни и является гражданином нового века. Царство Божие — это причастие человека Богу в Святом Духе, и уже в этой жизни оно присутствует в таинстве евхаристии. Царство будущего века будет полным и совершенным выражением уже существующего в Святом Духе общения между Христом и верующими. Эсхатологическая природа евхаристии, подтвержденная всем святоотеческим преданием[154], занимает центральное место в учении Григория Паламы об обожении человека. Обожение человека — не просто дар, который будет ниспослан в будущем, но реальность настоящей жизни. Нетварная и обоживающая благодать Христа, которая соединит даже тело человека воедино с телом Его славы, уже пребывает в человеке в этой жизни и ведет его к обожению.
Через святое причастие в самое сердце человека входит Христос Своей обоживающей благодатью. Но для участия в этом таинстве человек должен очистить себя покаянием и исповедью. Вслед за апостолом Павлом Григорий Палама говорит, что верующие до принятия Святых Таин должны испытывать себя и не причащаться недостойно, не раз- суждая тела Господня (1 Кор. 11, 29)'. И все же как бы ни старался человек, для него невозможно стать достойным дара Христа. Покаянием он не преображает себя сам, но предает себя Богу, преображающему недостойное в достойное[155].
Христианин, чтобы стать достойным Божией благодати, должен приступать к причастию с глубокой верой. Евхаристия духовна, и рассматривать её следует духовно. Хлеб причастия — своего рода покров, скрывающий божество, поэтому причастник верой проникает в духовное значение таинства, а не ограничивается лишь видимой его стороной: «Этот хлеб является как бы завесой скрытого внутри божества… если же ты смотришь только на то, что явно видно, то никакой пользы ты не приобрел; если же… предлежащий этот хлеб видишь духовным образом, то, причастившись, ты оживотворишься»[156].
Христианину необходимо заботиться не только о подготовке к причастию, но и о том, чтобы сохранять себя от всякого греха. Приобщение обожи- вающей благодати Христа через причастие должно выражаться в жизни верующего. Принимая в себя Христа, человек делает Его Господином своей жизни, и ему следует сверять свои действия, слова и мысли с Божией волей. Отцы Церкви обращали на это особое внимание. Святитель Иоанн Златоуст даже говорит о посте после причастия[157], а Григорий Палама делает следующее замечание: «Причащаясь крови завета Христова, будем внимать, чтобы нашими делами не сделать его недействительным для нас»[158].
