— Почему здесь должна появиться полиция? Ты имеешь отношение к взрыву?
— Хороший вопрос, — ответил я. — Дело в том, что в момент взрыва я находился неподалеку. Я случайно там оказался, но поблизости остались мои отпечатки пальцев. Сейчас некогда рассказывать. Дай мне твой телефон.
— Что ты собираешься делать?
— Тебе незачем об этом знать. Не обижайся. Лишняя информация может только повредить. Поверь мне, я в этом спец.
— Какой-то некачественный ты спец, по-моему.
— Согласен, — сказал я. — Действительно, возразить нечего.
Она взяла блокнот со стойки.
— Писать нельзя, — резко прореагировал я.
Она удивленно посмотрела на меня.
— Не хочу оставлять никаких зацепок. Скажи мне.
Я запомнил номер телефона, который она мне продиктовала, и спросил:
— К чему ты прикасалась, с тех пор как зашла сюда?
— Ты про отпечатки пальцев?
Я кивнул. Конечно, если избавиться от всех отпечатков, выглядеть это будет неестественно. Но лучше, чем оставить следы ее присутствия. Полиция обязательно проверит все отпечатки. И наверняка не станет думать, что дочка Юко Эндо зашла сюда просто посидеть в баре.
— Разве в этом есть необходимость?
— В отделе безопасности обо мне знают все. И о моих отношениях с твоей матерью. К чему оставлять повод для ненужных подозрений?
Судя по масштабам происшедшего, полиция, вполне вероятно, потребует снять отпечатки пальцев у всех клиентов, заходивших в бар. Так что необходимо уничтожить следы. Я взял водку и вылил ее на тряпку. Применение алкоголя гораздо шире, чем считается. Он хорошо подходит и для уничтожения отпечатков пальцев. Я протер водкой все места, на которые молча указала Токо. Край стойки, спинку стула, выключатель. И ручку двери в мою комнату.
Я возмущенно посмотрел на нее:
— Ты и в мою комнату заглянула?
— Мне показалось, я попала в самое ужасное место в мире. В аду и то получше, наверное.
Я покачал головой, протер ручку двери, положил окурки сигарет в карман и ополоснул водой пепельницу.
— Я закончил, — объявил я. — Тебе не нужно вернуться в больницу? Туда, где осталась мать.
— Сейчас ее тело отправили на вскрытие. Говорят, завтра утром отдадут. Дедушка пытался воспрепятствовать. Но и у него не получилось. Ты же знаешь, кто мой дед, да?
Да, я знал. Масаэ Эндо. Он работал в Министерстве финансов, потом стал министром торговли и промышленности, потом каким-то другим министром. Сейчас был известен как один из старейших депутатов палаты представителей, либерального толка. Я знал, что он живет в Сёто. Недалеко и от Уэхары, где квартира его внучки. Но даже его власть была бессильна в этом случае. Можно представить, какие силы брошены полицией на расследование.
— Скажи, а от чего она умерла? То есть что за ранения у нее были?
— Разрыв внутренних органов. И у нее оторвало обе ноги, — сказала она тоном официальных сводок. — Сегодня утром ее должны были повторно прооперировать. Но организм не выдержал.
Она посмотрела на меня. И вдруг в ее глазах показалась слезинка. Постепенно сила поверхностного натяжения ослабла, и слезинка, оставив за собой ровный след, тихо скатилась по щеке и упала. Я молча смотрел на нее. Юко Эндо. Она тоже так плакала. Всего один раз видел ее плачущей, рассеянно подумал я. Вскоре она посмотрела на меня. И уже спокойно сказала:
— Почему на мамину долю выпало такое? Ты можешь объяснить мне, почему?
— Я и сам хотел бы знать, — ответил я. — У тебя найдется сегодня время?
— Когда?
— Желательно, когда стемнеет.
Она кивнула. От слез не осталось и следа, будто произошла смена кадра. Возможно, быстрое восстановление — одна из ее способностей. Она взяла сигарету и прикурила зажигалкой «Зиппо».
— Хорошо, — ответила она. — Заупокойная служба завтра. К приглашенным я все равно не имею никакого отношения. Скорее всего, общаться с ними будет дедушкин секретарь.
— Кроме приглашенных на заупокойную службу нужно поговорить и с полицией. А этого секретарь сделать не сможет.
Она задумчиво посмотрела на меня.
— Вчера вечером в больнице я уже отвечала на всевозможные вопросы следователя. Хотя мама находилась при смерти. Почему мама пошла в парк? Договаривалась ли она с кем-нибудь о встрече? Не знаю ли я кого-либо из пострадавших? И все в таком духе. Я сказала, что ничего не знаю, а он: подумайте, может, у вас есть какие-нибудь предположения. Когда вы в последний раз встречались.
Дедушка не пришел в больницу, но, наверное, и к нему домой нагрянула полиция. Мне задавали дотошные вопросы, но, похоже, следователь помнил о том, что говорит с родственником депутата парламента. Он и обороты использовал очень вежливые.
— И что ты отвечала?
— Ничего не знаю. Но так и есть на самом деле. Разумеется, о тебе я ничего не сказала.
— Тебя спрашивали, когда вы в последний раз виделись, значит, ты живешь одна?
— Да. Мама тоже жила одна в Аояме.[11] А что, полиция придет и ко мне домой?
— А ты как думала? Это их работа. Справедливости ради, надо признать: у них есть способности, развито чувство долга. Твоя мама — одна из погибших. Уже не из потерпевших и раненых. К тому же она имеет отношение ко мне, и в полиции это известно. Или же скоро вспомнят. Не знаю, сколько сотен человек в связи со взрывом они опросили, но твоя мать — пострадавшая, которая интересует их больше всего. Наиболее пристальное внимание сосредоточится на тебе. Ты — человек, у которого были наиболее близкие отношения с матерью. И подобраться к тебе проще, чем к депутату парламента.
Она задумалась.
— Зайдешь ко мне, если не возражаешь?
— Исключено. Полиция нагрянет.
— Нет, они не знают. Когда меня спросили вчера, я назвала дедушкин адрес, так что им пока неизвестно о моей квартире.
Я немного подумал. О способах минимизировать риск. Если все так и есть, как она сказала, у меня остается один день в запасе. А возможностей, абсолютно не сопровождаемых риском, у меня больше нет.
— Договорились. Я приду к тебе в семь, хорошо?
Она улыбнулась:
— Наверное, лучше запастись виски, да?
— Ты бы меня спасла, — честно ответил я. — И еще. Когда ты отсюда выйдешь…
Я объяснил ей, что нужно делать, покинув бар. Она вздохнула, выдохнув дым.
— Придется заниматься таким идиотизмом?
— Я не занимался таким идиотизмом, поэтому есть люди, которым известно это место. Кому конкретно, не знаю. Почему — тоже не знаю. Но меня вычислили. Я был слишком легкомыслен. Стал беспечным. Наверное, оттого, что привык к нынешней жизни. Даже и сейчас за нами, может быть, следят. Я могу ошибаться, но лучше перестраховаться. Тем более я посвятил тебя в так называемый краткий курс молодого бойца.
— Тебя вычислили не следователи, да?
— Если бы следователи, меня бы уже забрали. Повод можно придумать какой угодно.
— Понятно, — сказала она. — Похоже, лучше немедленно переходить к действиям.
Я кивнул, а она открыла дверь и обернулась:
— Какой виски ты любишь?
— Любой сойдет. Лишь бы градусы были.
Она снова улыбнулась. Мне показалось, я понял мужиков, которые не сводили с нее глаз. Не вынимая сигареты изо рта, она, не оглядываясь, вышла из бара. Будто, не раздумывая, спешила действовать.
Я подождал пятнадцать минут. Медленно выпил двойной виски. Посмотрел на руки. Дрожь еще не прошла. Я подумал о Юко. Перед глазами, словно в тумане, появилось ее лицо и исчезло. Больше двадцати лет прошло. Я тряхнул головой и вошел в свою комнату. Напялил пальто — давно я его не носил, надел часы. Распихал по карманам всю оставшуюся выручку. Положил в бумажный пакет нераспечатанную бутылку. Забрал весь свой скудный скарб и протер тряпкой внешнюю ручку двери. Я вышел из бара в начале второго. Вряд ли я когда-нибудь сюда вернусь, но все-таки закрыл дверь на ключ.
По сторонам не оглядывался. Дошел пешком до третьего квартала Синдзюку, зашел в метро. Сел в вагон, шедший в направлении станции «Синдзюку». Когда двери стали закрываться, я открыл их силой и вышел. Тут же сел в идущий в противоположную сторону поезд линии Маруноути. Выйдя на Икэбукуро, зашел в универмаг на Западном выходе. В воскресенье в магазинах толпы народа. Я поднялся на эскалаторе на шестой этаж, быстрым шагом переместился в лифт, который приметил заранее, и снова спустился на первый этаж. В лифте, похоже, были только покупатели. Я вышел через другой вход и сел на кольцевую линию Яманотэ в сторону Уэно. Вышел у Токийского вокзала, снял все деньги с карточки в автомате. Сто двадцать пять тысяч иен. Все мои сбережения. Походил по людному кварталу, убивая время. Хотелось выпить, но я сдерживался. Я снова сел на линию Маруноути и в этот раз вышел на Акасака-мицукэ. В переходе до Нагата-тё линии Хандзомон народу было мало. Я впервые оглянулся. В поле зрения попали три тетки средних лет, несколько празднично одетых мужчин с фуросики[12] и группка старшеклассников. Больше никого. Я добрался до Омотэсандо по линии Хандзомон. Может, и не стоило так заморачиваться, но во мне неожиданно проснулись привычки двадцатилетней давности.
