Облик улицы дополняла также фигура рассыльного. В то время их артели были полезны и даже необходимы. Рассыльными были обычно пожилые люди, проверенные на исполнительность, честность и умение сохранять тайну. Они носили темно-малиновую фуражку с надписью по околышу: «Рассыльный… артель…». И они стояли по углам бойких улиц, при гостиницах, вокзалах, в банках, крупных магазинах и ресторанах. Им давали самые всевозможные поручения: срочно доставить письмо, документы, отвезти какую-нибудь вещь. Можно было послать и за город. Была такса за услуги, но обычно ею не пользовались, все делалось по соглашению. Можно было не волноваться за выполнение поручения как подобает и в срок, за это отвечала артель. У этих людей была своя профессиональная гордость: никакая ценность не пропадала, полностью сохранялась тайна коммерческая и личная. Как во всех подобных артелях, при вступлении в нее вносился порядочный «вкуп». Кроме чисто деловых заданий посыльные выполняли и другие поручения: отнести букет, коробку конфет с записочкой, подарок даме, вызвать девушку на свидание. Часто поручалось принести ответ. Телефонов было сравнительно мало, поэтому потребность в такой доставке возникала нередко.
Характерной чертой улицы подальше от центра были крики торговцев вразнос — мороженщиков, селедочниц, ягодников, а также точильщиков и скупщиков старья. У каждого были особые приемы своеобразной речи и свои напевные приемы. «Ма-ро-ожжин», — катя перед собой тележку или неся на голове кадушку, пел мороженщик. «Селе-едки гала-ански», — сладенькими голосками звенели селедочницы. «Точить ножи-ножницы» и много ниже: «бри-итвы править», — пел точильщик. «Халат, халат», — звучал гортанный речитатив татарина-старьевщика. Петербургский обыватель, подзывая его, почему-то кричал: «Князь, князь, поди сюда!»
На городских окраинах обитали бесчисленные нищие, без которых наш Петербург и представить себе было нельзя. В большинстве случаев столичные нищие — это пройдохи, ловкачи, жулики, а не несчастные калеки, какими они себя представляли. Помнится, был знаменитый нищий Климов, здоровенный мужчина, проживавший с семьей в одном из домов за Обводным каналом, занимая целую квартиру. Ежедневно, выходя утром из дому, он садился на извозчика и направлялся к Гостиному двору. По пути он подвязывал к ногам своеобразное корытце-лоток и превращался в безногого. В течение всего дня он с большим мастерством изображал калеку. Жалостливые женщины бросали в его шапку монеты. После «трудового дня» он полз до ближайшего извозчика, по пути освобождался от протеза, дома пересчитывая доход и большую часть его откладывал в кубышку. Такие типы банкам не доверяли.
Среди них были строго разделены районы действий, и горе было настоящему нищему, который по незнанию занимал место, «принадлежавшее» лженищим. Его избивали, сдавали полицейским, которые, не разобравшись, устраивали жестокую расправу. Многие лженищие платили полицейским дань и поэтому чувствовали себя в полной безопасности.
Внимание прохожих на улицах обращали на себя похоронные процессии, нарушавшие порой движение транспорта.
Организацию похорон брало на себя похоронное бюро. Обычно обращались в похоронное бюро Шумилова на Владимирском, 7, привлекавшее внимание публики траурной черной вывеской с золотыми буквами.
Обставлялась эта церемония в зависимости от платы по пяти категориям. Похороны по первому разряду проходили торжественно: колесница, на которой везли гроб, была с белым парчовым балдахином-часовней с лампадами, ее везла шестерка лошадей по две, с султанами на голове, на лошадей накинуты белые сетки с серебряными кистями. Вели лошадей под уздцы и шли по бокам колесницы так называемые горюны с нарядными фонарями-факелами, одетые в белые цилиндры, белые сюртуки и брюки. Впереди процессии — красивая двуколка с еловыми ветками. Лошадь в белой сетке и с султаном на голове вели два горюна, а третий шел сзади и разбрасывал ветки. За похоронной колесницей шли родственники покойного, дамы в трауре, мужчины с черными креповыми повязками на руке. Далее шел оркестр, за ним кареты и коляски.
Если же хоронили военного, имевшего высокий чин, то помпезности было еще больше: впереди колесницы офицеры несли на подушках ордена и медали покойного. Сзади родственников и сопровождающих шло несколько оркестров, затем воинские части, за ними кареты, в которых ехали старики, немощные, а также порожние для развоза публики с кладбища. Гроб строевых военных высших чинов везли на лафете, в который впрягали шестерку лошадей цугом по паре. Горюнов здесь уже не было, на каждой левой лошади сидел ездовой, сбоку ехал верхом фейерверкер, а впереди офицер, по обеим сторонам лафета — караул, солдаты с винтовками на плечах.
Чем ниже был разряд похорон (то есть чем меньше денег было у родственников покойного), тем скромнее были похороны. Жалко было смотреть на похороны по так называемому пятому разряду: дроги без балдахина, лошадь без попоны, на гробу сидит кучер в форме горюна, сзади идут немногочисленные провожающие.
Интересными типами были эти горюны. В штате похоронного бюро они не состояли. Их набирали от похорон к похоронам. В Малковом переулке существовала большая чайная, в которой с утра до ночи околачивались кандидаты в горюны. Обычно это были пожилые люди, сбившиеся с настоящего трудового пути, часто пьяницы, живущие на случайный заработок. Утром в эту чайную прибегал приказчик из похоронного бюро и подбирал 10-15 горюнов. По приходе в бюро они переодевались в униформу: длинный белый сюртук и белые брюки — в самом деле это была только нижняя часть брюк — поголенки, которые завязывались над коленками. На голову надевали белый цилиндр. По прибытии на кладбище горюны снимали гроб с колесницы и несли его к могиле, если родственники покойного и провожающие не делали этого сами. Горюны примечали, кто из родственников расплачивается, ждали, когда зароют могилу, подходили к нему и просили на чай, убеждая, что похоронили хорошо. Обычно на чай им давали и они возвращались, довольные, к колеснице, садились на площадку для гроба и весело возвращались в похоронное бюро. Теперь они ехали на паре, остальных лошадей вели в поводу. Картина была своеобразная: рысью катилась колесница, под балдахином сидели горюны, в пути они раздевались, снимали униформу и складывали ее в ящик, который располагался под площадкой для гроба. Оттуда они вытаскивали свою одежонку и надевали ее.
Среди купеческого сословия было принято справлять поминки и дома, и в кухмистерских — ресторанах особого типа. Кухмистерские имели большой зал, большую столовую и две-три гостиных с мягкой мебелью. В этих кухмистерских заказывали обеды, ужины по случаю свадеб, крестин, поминок, справляли юбилеи, товарищеские встречи и т. п. В столовой накрывались столы, зал предназначался для танцев, гостиные — для отдыха гостей. Хозяин кухмистерской принимал заказ на известное количество персон за обусловленную плату с каждой персоны в зависимости от того, какая должна быть подана закуска, какие вина, из чего должен состоять обед, какой десерт. Договаривались об оркестре, нужны ли ковры на подъезде и пр. Некоторые кухмистерские располагались около кладбищ, учитывая заказы на поминки.
Нам довелось присутствовать на чрезвычайно торжественных похоронах любимицы Петербурга, человека большой души, певицы А. Д. Вяльцевой. Процессия растянулась по всему Невскому, приостановив всякое движение, за гробом шли люди всех сословий. Была масса венков, цветов. В публике говорили о таланте Вяльцевой, ее задушевном пении, с большим сочувствием отзывались о ее муже, полковнике Бискупском, о его большой любви к этой певице, ради которой он решился оставить гвардейский полк и сломать свою военную карьеру — жениться гвардейскому офицеру на певице было нельзя.
Особенно грандиозны были совершенно стихийно возникшие похороны военного летчика капитана Мациевича. Инженер-технолог и военно-морской инженер Л. М. Мациевич разбился при показательных полетах над Комендантским полем. Один из авторов был свидетелем этой катастрофы. Все следили за полетом. Внезапно аэроплан начал падать, от него что-то отделилось, он грохнулся наземь. Публика бросилась бежать к месту катастрофы, часть добежала, большинство же было остановлено конными жандармами.
Улицы Петербурга принимали совершенно иной вид, когда обыденная жизнь нарушалась приездом глав и представителей иностранных государств. В нашей памяти ярко запечатлелось прибытие перед войной английской эскадры и французской с президентом Франции Пуанкаре.
В середине июня 1914 года в Кронштадт с официальным визитом прибыла английская эскадра под брейд-вымпелом адмирала Битти. Большие корабли не могли войти в Неву, а два крейсера — «Блонд» и «Боадицея» — и собственная яхта леди Битти встали на якоря в кильватер за Николаевским мостом. Леди находиться на военном корабле по уставу не имела права, почему и прибыла в Петербург на белоснежной роскошной яхте — морском судне, способном пересекать океаны. Толпы народа с набережных и моста любовались необычным зрелищем. На английские военные корабли был свободный доступ. На Васильевском острове около Кронштадтской пристани было сосредоточено много яликов, все яличники были одеты в новые красные рубахи с обязательной черной жилеткой и в черные картузы. Все ялики были заново выкрашены. Яличники едва успевали перевозить желающих на военные корабли и обратно, пятачок за каждый конец.
