Самолет пронесся над окопом. Тело отца сползало вниз по мягкой земле.
— Батя! — закричал сын и подхватил отца под руки. — Что же это такое, батя!
Потом взглянул вверх. Самолет был уже далеко. Но на крыльях его еще можно было прочесть цифру «32».
Сын постоял на коленях перед отцом, потом схватил автомат и стал неистово стрелять по спускающемуся «юнкерсу». Но самолету выстрелы не мешали.
Сын отбросил в сторону автомат, быстро пополз вдоль хода сообщения. Как только кончился завал, он прыгнул в траншею и побежал туда, где были люди. Он бежал, как слепой, спотыкаясь о ящики, доски. Кто-то крикнул:
— Ложись! Ложись, говорю!
Но сын не слышал. Он искал противотанковое ружье.
Кто-то схватил его за рукав, чтобы пригнуть к земле. Ом вырвался и, наконец, увидел то, что искал. Высокий сержант в каске, оперевшись на бруствер, стрелял из «ПТР» по самолету.
Двумя руками сын схватил ружье и потянул к себе.
— Ты что! Офанарел? — крикнул сержант.
— Дай! — повторил молодой солдат и заплакал.
Сержант разжал руки.
Сын закинул ружье на плечо и бросился обратно. Ему снова кричали: «Ложись!». Он опять не слышал.
Отец лежал все так же, на спине. Казалось, что широко открытыми глазами он смотрит в небо.
Сын положил ружье на бруствер и взглянул на чертово колесо.
К земле приближался очередной «юнкерс». Сын прикинул глазом прицел, стараясь поймать на мушку кабину пилота. Вгляделся в цифру на крыльях. Шестнадцать! Не тот!
Он пристально вглядывался в следующий «юнкерс». На его крыле была цифра «25».
У солдата был только один патрон. Он ждал тридцать второй.
И тот появился.
Сердце застучало, пальцы правой руки нащупали курок. Мушка ружья следовала точно за кабиной пилота. С каждой секундой самолет становился все больше и кабина пилота увеличивалась в размере.
Ружье сильно толкнуло в плечо.
Самолет промчался над окопом, ударился о землю и взорвался. Сначала над ним взметнулся черный дым. Потом показались красные языки огня.
Сын осторожно присел на корточки рядом с отцом.
— Сбил я его, батя! — сказал он.
Потом сын закрыл отцу глаза и, взяв в руки автомат, стал ждать атаки.
Эдвин РОЗЛУБИРСКИЙ
МЕСТЬ ЗА ПАВЯК
Эдвин Розлубирский — один из организаторов партизанского отряда на территории Келецкого воеводства в 1942 году, а затем — активный участник варшавского подполья, боровшегося с гитлеровскими оккупантами.
В Издательстве министерства обороны Польской Народной Республики вышла документальная повесть Эдвина Розлубирского «Гости в сумерках». Мы печатаем отрывки из этой повести.
Рисунки В. НЕМУХИНА
Осенью 1943 года гитлеровский фронт на востоке трещал по всем швам. Фашистские войска отступали «на заранее приготовленные позиции». Так объясняла военные неудачи грязная газетенка «Новый варшавский курьер», прозванная в народе «гадючкой».
В эту осень особенно усилился террор. Стены домов Варшавы пестрели плакатами с длинными списками фамилий поляков, расстрелянных на улицах, замученных в подвалах гестапо на Шухе и Павяке, убитых в развалинах гетто. Улицы были запружены усиленными патрулями жандармов и эсэсовцев. Прохожих останавливали грозным окриком: «Стой! Руки вверх!» Людей обыскивали на вокзалах, на улицах, в магазинах. Ночью подкованным сапогом или прикладом стучали в двери квартир: «Открыть!..» После обыска всех увозили в тюрьму на Павяк, откуда прямая дорога была в Освенцим или сразу же на казнь. Людей забирали за все и ни за что: за нелегальную газету, за гильзу от патрона, завалявшуюся среди хлама, за стеклограф, за кобуру от пистолета…
В этих тяжелых условиях, когда даже передвижение по городу с оружием считалось невозможным, командование Гвардии Людовой решило отомстить за расстрелянных на улицах, за убитых на Павяке и Шухе.
Была проведена разведка с целью найти подходящий объект для ответной операции. Выбор пал на ночной ресторан («Только для СС и полицейских в форме»), который находился на углу улиц Кручей и Новоградской. Подготовка и взрыв ресторана были поручены одной из боевых групп Союза борьбы молодежи.
Это было вскоре после моего приезда из Келецкого воеводства. В Варшаве я узнал, что должен принять участие в формировании специального молодежного батальона. С момента создания Армии Людовой этот батальон влился в ее состав как первый штурмовой батальон.
Сразу же после приезда в Варшаву меня познакомили с Конрадом (Лех Кобылиньский — ныне профессор Политехнического института в Гданьске), командиром вооруженных отрядов Союза борьбы молодежи района Жолибож. Конрад был назначен командиром вновь организованного батальона. Он произвел на меня хорошее впечатление: был очень спокоен, говорил немного, тихим голосом. Видно было, что он человек решительный и знает себе цену. Я старался узнать его получше, потому что мне предстояло стать его заместителем. Мы должны были вместе провести операцию. От нашей храбрости, спокойствия и умения молниеносно принимать правильные решения должен был зависеть не только успех операции, но и жизнь наших ребят. Несмотря на мое хорошее впечатление о нем, в начале нашего знакомства существовало какое-то недоверие между нами.
Конрад был попросту разочарован. Ему сказали, что я опытный партизан, и он, почему — неизвестно, представлял меня рослым, усатым крестьянином. А восемнадцатилетний юноша среднего роста, худощавый, с загорелым лицом был мало похож на опытного партизана. Я же, привыкший к более открытым формам борьбы и не зная специфики городской конспирации, считал, что Конрад излишне мелочно подходит к решению целого ряда вопросов.
Это недоверие исчезло во время первой проведенной нами боевой операции. Конрада мы ценили как командира и как товарища по оружию. Он был храбрым: не щадя своей жизни, лично руководил всеми серьезными операциями. Даже к самому незначительному заданию он подходил разумно, стараясь проанализировать все до конца.
Взрыв в ресторане на углу улиц Кручей и Новоградской требовал тщательной подготовки. Бомбу изготовили мы с Конрадом. В это время он был более опытным в таких делах, так как уже принимал участие во многих налетах.
В небольшой комнатке Зыгмунта (Ришард Казала) на Старом Мясте из простого материала обыкновенными инструментами изготовили мы сравнительно небольшую бомбу. Корпусом служила жестяная коробка, заполненная большим количеством подковных гвоздей и обрезков железных болтов. Детонатором был кубик тротила, а взрыватель мы взяли с ручной гранаты. Сила взрывчатки, заложенной в бомбу, могла бы поднять паровоз на высоту восьми метров. Бомбу плотно обмотали проволокой, а затем аккуратно, запаковали в бумагу и обвязали веревкой.
