их количество каким-нибудь изощренным способом.
— Отныне это твоя проблема, — добродушно усмехается отец Уэнсдэй, передавая тонкую руку дочери в заметно дрожащую ладонь Ксавье. — Искренне сочувствую.
Она молча закатывает глаза.
Но уголки багряных губ едва заметно дергаются в мимолётном подобии улыбки.
— Приступим, — деловито сообщает специально приглашенный сотрудник мэрии, украдкой бросив опасливый взгляд на ползущего по арке паука. — Сегодня мы собрались здесь, чтобы навеки соединить священными узами…
— Ближе к делу, — Уэнсдэй холодно обрывает его пламенную речь.
— Кхм… Хорошо… — седовласый мужчина прокашливается и пролистывает вперед несколько страниц в лежащей перед ним папке. — Уэнсдэй Фрайдей Аддамс, согласны ли вы…
— Стояла я бы здесь, будь это не так, как думаете? — она раздраженно изгибает бровь, смерив оторопевшего сотрудника ледяным немигающим взглядом.
Тот выглядит жутко сконфуженным.
Гости начинают тихонько посмеиваться.
— Я тоже согласен, — поспешно вставляет Ксавье, опасаясь навлечь сокрушительный гнев и на себя.
— В таком случае объявляю вас мужем и женой. Прошу обменяться кольцами, — скороговоркой выдает окончательно растерявшийся мужчина, явно желая поскорее покончить с формальностями и покинуть пугающее торжество.
Весь его вид красноречиво говорит о том, что надо быть самым последним психом, чтобы добровольно обречь себя на пожизненное сосуществование с Дьяволом во плоти.
Но Ксавье чувствует себя отнюдь не психом.
А самым счастливым в мире человеком.
Особенно, когда маленький сын Петрополусов с самым важным видом подносит им чёрную бархатную подушечку с двумя кольцами из белого золота. Затаив дыхание, Ксавье надевает тонкий ободок на безымянный палец её мертвенно-бледной руки. Уэнсдэй повторяет его движение, а секунду спустя сама приподнимается на носочки и впивается до неприличия жарким поцелуем в его губы — и гости с дружными аплодисментами подскакивают со своих мест.
К сожалению, официальная часть церемонии на этом не заканчивается.
Уже добрых двадцать минут Аддамс стоит, крепко вцепившись пальцами в его локоть, и даже не пытается выдавить светскую улыбку, когда многочисленные гости подходят с банальными поздравлениями. Сердце Ксавье щемит от нежности, когда он смотрит сверху вниз на её плотно сомкнутые кроваво-алые губы.
— Не пялься на меня, — заостренные ногти с силой вонзаются в локоть, причиняя легкую боль даже сквозь несколько слоёв ткани.
— Теперь у меня есть официальное право пялиться на тебя всю оставшуюся жизнь, — иронично поддевает Ксавье.
— И она будет очень короткой, если сейчас же не прекратишь.
Совершенно одинаковые пожелания счастья и любви быстро смешиваются в единую какофонию — даже терпеливый Ксавье понемногу начинает ощущать усталость от необходимости улыбаться и отвечать всем и каждому. Уэнсдэй и вовсе не обращает никакого внимания на происходящее, уставившись глазами в пол и методично растаптывая лепестки георгина, выпавшего из арки.
Внезапно высокие двустворчатые двери особняка распахиваются с надрывным скрипом. На пороге появляется грузная фигура, облачённая в чёрный плотный плащ до пят и шляпу с широкими полями, скрывающую лицо.
Аддамс поднимает скучающий взгляд на нового гостя, и… её лицо вдруг озаряет непривычная сияющая улыбка.
— Дядя Фестер.
— О, моя дорогая протеже с косичками… Как я рад за тебя, — раскинув руки, он быстрым шагом пересекает холл и останавливается напротив племянницы. — Мои поздравления, молодые люди. Первая свадьба всегда самая волнительная. А уж первый развод…
— Фестер, уместно ли такое говорить? — Мортиша мягко, но решительно прерывает деверя.
— Да бросьте… — Фестер переводит взгляд на Ксавье и понижает голос до вкрадчивого шепота. — Я не рассказывал о своём? По правде сказать, он не был официальным. Моя бедная жена Дебби сгорела дотла, оставив после себя лишь горстку пепла и кредитные карты…
— Мы же сами её поджарили, — Уэнсдэй машинально подносит руку к губам, чтобы скрыть смешок.
— О, стоит ли вспоминать о таких пустяках в такой восхитительно-кошмарный день? — её дядя пожимает плечами с таким безмятежным видом, словно речь идёт о препарировании лягушки на биологии.
Ксавье чувствует, как его рот против воли приоткрывается в немом удивлении.
Сколько ещё ему предстоит узнать об их ненормальной семейке?
— И когда ты намеревалась рассказать об этом… происшествии мне? — он снова обретает способность складывать мысли в слова лишь спустя несколько минут, в течение которых Уэнсдэй и Фестер предаются ностальгическим воспоминаниям о прошлом.
— Добро пожаловать в семью… — она поворачивает голову, и в уголках кроваво-алых губ расцветает коварная усмешка. — …муж.
Ксавье вдруг улыбается.
Наверное, он и вправду самый последний псих в этом мире, раз совсем не чувствует страха, присущего всем нормальным людям в подобной ситуации.
Похоже, все инстинкты самосохранения напрочь атрофировались в тот момент, когда он впервые поцеловал Уэнсдэй Аддамс.
И если бы у него вдруг появилась возможность изменить прошлое… он сделал бы это снова, не раздумывая ни на секунду.
Комментарий к Часть 2
Хочу сказать несколько слов.
Во-первых, безумно приятно, что новая работа получила больше восьмидесяти лайков всего за одну главу, это мой личный рекорд. Спасибо вам огромное
Во-вторых, у меня есть золотое правило — ответить на все отзывы к предыдущей главе прежде, чем выкладывать следующую, но в этот раз я решила не затягивать. Думаю, всем гораздо интереснее увидеть в уведомлениях продолжение истории, нежели ответ автора на отзыв ахах
Но я обязательно всем отвечу в самое ближайшее время)
Спасибо, что вы со мной
========== Часть 3 ==========
Комментарий к Часть 3
Саундтрек:
Enigma — Lost Eleven
Приятного чтения!
Age: 28
В приёмном отделении клиники невыносимо много света. Она здесь всего несколько минут, но в висках уже появляется слабая пульсирующая боль от режущей глаза стерильной белизны, а концентрированный запах лекарств, витающий в воздухе, вызывает давящее ощущение тошноты. За завтраком Уэнсдэй не съела ни крошки и даже не смогла допить кофе, но пустой желудок всё равно сводит неприятным спазмом, предвещающим очередной приступ проклятого токсикоза.
Последние несколько дней стали сущим ночным кошмаром наяву — стоило ей оторвать голову от подушки, как изнуряющая тошнота накатывала с невероятной силой, и Уэнсдэй бегом мчалась в ванную. О том, чтобы эффективно продолжать расследование, не было и речи — её мгновенно выворачивало даже от некогда любимого запаха свежей крови, а при каждой попытке вникнуть в новые материалы дела виски в считанные минуты взрывало острой болью.
Это было настоящей пыткой в самом худшем из всех возможных смыслов.
Словно существо, пустившее корни внутри, отчаянно пыталось отомстить за её намерение избавиться от него.
И напоследок основательно подпортить ей жизнь.
Она прикрывает глаза, пытаясь избавиться от ощущения нарастающей дурноты, но перед закрытыми веками начинают вспыхивать цветные всполохи, вызывающие головокружение. Аддамс машинально сжимает руки в кулаки, заостренные ногти до боли впиваются в ладони — привычка, оставшаяся ещё
