Здоровый образ жизни
Каковы самые тиражные российские газеты? Вот в середине двухтысячных годов это была газета «Здоровый образ жизни». Ее владелец – чрезвычайно богатый человек – проживал в Нью-Йорке. Эта газета состояла из писем из глубинки о том, каким образом можно обеспечивать себе народной медициной здоровый образ жизни. Люди писали друг другу, издатель издавал это миллионными тиражами, получал деньги, хотя жил в обществе с доступом к современной фармакологии.
Другая сторона здорового образа жизни – это, конечно физкультура. Любопытно, что произошел перерыв в признании физкультуры и спорта в качестве обычного занятия светского человека. Он составил десять-пятнадцать лет. Мы хорошо помним, что в девяностые годы и даже в начале двухтысячных если кто-то и интересовался спортом, то только футболом по телевизору. Не то чтобы бегать было как-то сложно, не то чтобы кроссовки отсутствовали – это просто не было модным. В двухтысячных годах все поменялось: спорт потихонечку начал возвращаться, причем начал возвращаться достаточно органично.
Нельзя сказать, что государство здесь не принимало никакого участия. Государство, несомненно, воспринимало спорт как основу новой идеологии. Все с некоторым удивлением смотрели на то, как государство вкладывает довольно большие деньги в бассейны, в стадионы, в спортивные дорожки, в какие-то футбольные команды, в баскетбольные команды, в гандбольные команды, в какие-то удивительные виды спорта, которыми непонятно кто занимается. Довольно большие деньги государство вкладывало в детские спортивные школы и в кружки. Зачем они все это делают?
Общество чрезвычайно любит спорт, и это то, что следует понимать. Мы не понимаем, куда это будет двигаться дальше. Во многом это отличительная черта нового поколения. Нынешний молодой человек ориентируется в назначении различных тренажеров в фитнес-центре примерно так же эффективно, как он ориентируется в iPhone. Сорокалетний человек, если он не является профессиональным спортсменом, будучи приведен в это замечательное помещение, минут пять находится в полном ступоре.
Конечно, в определенный момент эти субкультуры здорового образа жизни предыдущего поколения и физкультуры и спорта следующего поколения где-то должны все-таки пересекаться, соприкасаться. И, конечно, в значительной степени фитнес-центр и спортклуб – это место, где люди постепенно начинают понимать предыдущее или следующее поколение. Это врачует социальный разрыв между поколениями, и это довольно важный момент, который в последнее время никем не замечается.
Новое отношение к инвалидности
Поскольку с советской нормой стигматизации любого телесного отклонения никто ничего толком не делал, она совершенно прекрасно жила и дожила, наверно, где-то до поздних двухтысячных. Инвалидов в Российской Федерации, в сущности, не было.
Инвалиды были на периферии общественного сознания. Всем казалось, что ими кто-то занимается, но на самом деле ими, конечно, никто не занимался, за исключением некоторого количества советского здравоохранения, которое занималось ими с особым цинизмом и жестокостью и интересовалось исключительно их вопросом нормы и неумирания. Вопрос об их социальном самочувствии не стоял вообще.
Я не могу сказать, когда произошло в обществе признание инвалидов равными здоровым людям, но это произошло в последние пять лет. В какой-то день общество сказало: «Да, инвалиды – ровно такие же люди, как и мы». Важное достижение, не знаю, кого за это благодарить: общество должно благодарить само себя, это было сделано без государственного давления. Это было сделано усилиями активистов, людей, которые об этом думали, которые об этом писали, которые об этом говорили, усилиями волонтеров.
В этом смысле незрелое во многих других аспектах российское общество показывает себя чрезвычайно компетентным и чрезвычайно эффективно самоуправляемым. И это, конечно, удивительно, как общество может быть в одних местах абсолютно беспомощным, а в других местах – сверхкомпетентным.
Память и отношение к смерти
Мы не будем бессмертными. По крайней мере мое поколение, видимо, бессмертным не будет, хотя уже со следующим поколением есть некоторая надежда на то, что оно будет практически бессмертным, то есть жить двести лет.
В обществе существует культура смерти. В ней у нас за тридцать лет модифицировалось довольно многое. В первую очередь это то, что появилась культура незаметной смерти.
Советское общество всегда предполагало для финала жизни какое-то событие. Современные люди умирают незаметно. Просто выключается кнопка. Не принято рассказывать о том, как человек завершил свою жизнь, не принято рассказывать о последних месяцах. Похороны, несмотря на советскую норму похорон как значимого события, в последние годы проводится все более незаметно. Похороны превратились в чисто семейное дело.
Уходит традиция поминок, когда встречаются все родственники и поминают умершего. Уходит традиция ухода за могилами. Упрощается ритуал погребения, и он все больше переходит в распоряжение церкви, несмотря на то что большая часть населения являются либо агностиками, либо верующими, но не воцерковленными.
Вопрос, что происходит с человеком после смерти в плане социальном, что происходит с памятью о нем, тоже достаточно интересен. Хорошо это или плохо, но воспоминания об уже умершем и не действующем в обществе сейчас человеке – это удел в лучшем случае либо родных, либо последователей. Культура воспоминания о человеке потихонечку угасает, в общественной памяти человек отключается, как лампочка, и больше никак не светится. Память остается исключительно частной. Это чрезвычайно редкое явление, и мало людей этим интересуется.
Напротив, институты частной памяти переживают какой-то ренессанс. И это удивительно, поскольку семьи как таковые не стараются хранить частную память в большом количестве. Если раньше были фотоальбомы, которые мы рассматривали, то теперь фотоальбомы куда-то исчезли и в семьях этого, в общем, почти не существует.
Зато сам по себе интерес к таким вещам как генеалогия, достаточно высок. Все мы страшно хотим, чтобы у нас была какая-то семейная история. Все мы страшно хотим иметь какое-то происхождение в веках. Все мы страшно хотим оставить память о себе в истории. Нам приятно читать мемуары, нам приятно читать биографии. Тем не менее всех, кто прожил свою жизнь в этом постсоветском обществе и теперь не существует, мы стараемся пока не вспоминать по именам. Возможно, будущее изменение в обществе, связанное с памятью, будет именно здесь. Возможно, мы наконец вспомним, что за последние тридцать лет у нас было некоторое количество умерших людей, которые не просто исчезли, не просто выключены, как лампочка, а что-то сделали. А возможно, мы будем жить в обществе, где память не распространяется на людей и все, что произошло, то произошло.
1-часть. Постсоветское отношение к телу и одежде.
Если мы говорим о телесности советского периода, мы каждый раз должны помнить, что советская культура почти во всех своих проявлениях была культурой двойных посылов, двойных сигналов. С одной стороны, официальная советская риторика относилась к телу советского человека, как любят говорить сегодня модные девочки, как к храму. Иными словами, тело советского человека принадлежало советской идеологии, принадлежало советскому макрокосму и должно было быть точно так же идеальным, как весь этот макрокосм; оно должно было быть здоровым, сильным, красивым, парадным, открытым и одновременно скромным, при этом – и тут начинается второй посыл – советский человек не должен был интересоваться своей телесностью и должен был относиться к ней примерно как греческий бог: понимать ее, осознавать ее красоту и культурное значение, но быть к ней в целом равнодушным, считая ее своим имманентным качеством как советского человека.
Реальность, естественно, была совершенно иной, отношения с телесностью в повседневном мире советского человека были крайне тяжелыми, несоответствие гигиенических призывов гигиеническим условиям – это отдельная больная тема, которую рассматривали не один раз, и рассматривали подробно. С другой стороны даже люди, которые по крайней мере большую часть года имели доступ к горячей воде и к гигиеническим средствам, постоянно переживали напоминания, что все, что идет дальше чистоты, некоторым образом грешно, любой интерес, помимо гигиенического, некоторым образом грешен.
Когда начал распадаться советский язык телесности и советский язык костюма, возникла сложнейшая ситуация. Он оказался в той новой визуальности, которая как раз установилась на Западе в 1990-е годы. Это была визуальность огромного медийного внимания, новых технических возможностей фото и видео. Бывший советский человек получил сигнал, что он все время на виду и что красота его тела, его внешнее соответствие канону предельно важны для его существования в новом мире.
