class="p1">Нифонтов раздвинул тяжелые портьеры, впуская в комнату первые лучи весеннего солнца, пробивавшиеся сквозь начавшие рассеиваться облака. Дождь прекратился, и в луже у скамейки купались воробьи, оглашая двор чириканьем.
Сбросив в ванной испорченные джинсы прямо на пол, Борис встал под душ и долго, с наслаждением плескался под теплыми струями, намыливая тело гелем. Обернув вокруг бедер полотенце, он устроился в гостиной, где обнаружил набор для приготовления кофе – пачку всегда возил с собой, оставалось только вскипятить воду и заварить. В этом номере можно было курить – непременное условие, выдвигаемое Борисом, потому что без сигарет писать он не мог, вредная привычка, которая его не раздражала, а потому он с ней и не боролся.
Закинув на край журнального столика ноги, Борис взял блокнот и ручку и набросал первые три фразы будущей статьи. Он всегда писал черновики в блокноте, чтобы иметь возможность делать пометки при необходимости, а затем, перенося в ноутбук, выбирать те обороты, которые казались наиболее удачными. Кроме того, это сокращало время, потраченное на редактуру – при наборе текста можно было сразу и корректировать.
Большие часы на стене показывали половину десятого, когда неожиданно для себя задремавший прямо в кресле Борис открыл глаза.
– Ох ты, черт… – подскакивая, пробормотал он. – Пора идти в прокуратуру.
Фельдшер
Ей всегда нравилось после окончания дежурства оказываться на улице и, стоя на крыльце подстанции, понимать, что впереди двое суток выходных. Можно строить планы, намечать какие-то дела, но сперва как следует выспаться. Половина первого выходного всегда была посвящена этому – принять душ, открыть настежь окно, укутаться теплым одеялом и уснуть.
Сегодня, после лившего всю ночь дождя, утро казалось особенно свежим, а город – умытым. Весна в этом году пришла рано, и сейчас, в середине апреля, установилась очень теплая, хоть и дождливая, погода.
Виктория подняла голову и посмотрела в небо – ни облачка, ни тучки, значит, сегодня дождя больше не предвидится.
«Отосплюсь, потом окна помою, – решила она, поправляя сползающую с плеча ручку сумки, – иначе руки так и не дойдут, а тетка давно волком смотрит».
Мысли переключились на тетку. Светлана Александровна воспитывала племянницу как родную дочь с тех пор, как Виктории исполнилось четыре года. Родителей Виктория не помнила, знала только по фотографиям, но что с ними случилось, тетка никогда не рассказывала. Она удочерила Вику, и ее муж не возражал, дал свою фамилию. Своих детей у них не было, и племянница заменила им родную дочь.
Виктория искренне любила и Светлану Александровну, и Никиту Сергеевича, и очень горевала, когда он разбился на машине, ударившись лоб в лоб с вылетевшим на встречную полосу неопытным водителем. С тех пор они жили с теткой вдвоем в хорошей трехкомнатной квартире, Виктория работала на «Скорой», а Светлана Александровна преподавала в местном музыкальном училище.
Тетку очень огорчал тот факт, что племянница не торопится замуж, хотя годы уже давно перестали быть юными, но Виктория только отмахивалась – мол, не до этого. В последнее время Светлана Александровна стала хуже себя чувствовать, у нее болело сердце, и интервалы между приступами делались все короче. Виктория старалась больше бывать дома, чтобы успеть помочь, хотя тетка и настаивала на том, что прекрасно справится и сама.
– Ты бы своего кавалера хоть на чай пригласила, – говорила она, имея в виду Максима Митина, но Виктория не торопилась знакомить их – Максим был женат, и афишировать связь с несвободным человеком она не хотела. – А то пропадаете где-то вечерами, могли бы и здесь встречаться, у тебя, в конце концов, своя комната есть.
– Мы в разные смены работаем, редко выходные совпадают, – врала Виктория, испытывая жгучий стыд.
Она до сих пор не могла объяснить себе, как вышло, что, всегда так осуждая других за подобные романы, сама ухитрилась влипнуть в историю с женатым мужчиной. Но устоять перед обаянием Максима оказалось невозможным. Он по-настоящему ухаживал за ней, дарил цветы, приглашал в театр, узнав, что Виктория питает страсть к Чехову и его пьесам. Да и просто хотелось красивой сказки на фоне довольно безрадостных и тяжелых рабочих будней, а Максим эту сказку ей дарил. Где-то в другой жизни у него была жена, но в то время, которое он проводил с Викторией, ей казалось, что Митин принадлежит только ей и ничего и никого больше не существует. Она попала в капкан собственных иллюзий и теперь не представляла, как из него выбраться, не отгрызая себе лапу.
Митин, как и все женатые мужчины, закрутившие роман на стороне, разумеется, обещал, что вот-вот разведется, даже подарил Вике кольцо в знак серьезности своих намерений, и оно всякий раз больно кололо свою хозяйку в палец при попытке натянуть на него перчатку, словно напоминало, чтобы не забывалась, не принимала всерьез.
Вика отлично все понимала, но справиться с собой не могла – Максим окружал ее такой заботой и был так нежен и внимателен, что не верить ему казалось просто невозможным. Но знакомить его с теткой Виктория все-таки не спешила.
– Виктория Павловна, вы мне дневник не подписали, – раздался над самым ухом голос Сергея.
Вика от неожиданности сделала шаг в сторону и, оступившись, кубарем полетела с крыльца прямо в лужу. В лодыжке что-то остро заныло, Вика схватилась за травмированную ногу и охнула:
– Пропади ты пропадом со своим дневником! Разве можно так подкрадываться?
Сергей с виноватым лицом сбежал с крыльца, помог ей встать:
– Наступать можете? Это не перелом?
– Только этого мне не хватало!
Вика села на лавку, на которой обычно курили водители в ожидании выезда, ощупала лодыжку – боль не усиливалась, значит, просто ушиб.
– Может, все-таки на рентген, тут ведь рядом? Я помогу, – предложил виновник травмы.
– Хватит с меня твоей помощи на сегодня, – отрезала она.
– Так, что тут за шум, а драки нет? – из дверей подстанции вышел Митин с небрежно закинутой на плечо спортивной сумкой.
– Виктория Павловна с крыльца упала…
– Сама? Или ты помог? – опускаясь на корточки перед Викой, спросил Максим.
– Невольно поспособствовал, – опустив голову, признался стажер. – Я нечаянно…
– Сергей, вам сколько лет? – осматривая лодыжку Виктории, поинтересовался Максим.
– Двадцать…
– Ну, так пора бы перестать произносить глупости вроде «я нечаянно».
– Но я действительно… – но тут вмешалась Виктория:
– Все, давай свой дневник, я подпишу, и выметайся, тебе же на занятия пора.
– Ох ты, елки зеленые! – спохватился стажер, бросив взгляд на часы. – Опаздываю…
– Ну, расскажешь преподавателю, как спасал безнадежного пациента, я всегда в студенчестве так делал, – ухмыльнулся Митин, поднимаясь. – Думаю, тут просто ушиб, Виктория Павловна.
