Лена волновалась. Она снова и снова пересказывала концепты "Вишневого ада". Ее внимательно слушали. Я высказывал свои соображения насчет Феди. Федю можно было сыграть с гитарой; ведь Федя - в душе поэт! Федю можно было сыграть и без гитары. Федю можно было сыграть даже и без слов - только телом и глазами. Федю можно было и совсем не играть. Только я пока не решался сказать об этом Лене. А интеллигенции тем более не решался сказать. Для них это было бы ударом. Мне приходилось беречь и интеллигенцию, и Лену.
Тогда интеллигенция любила театр и, естественно, любила Чехова. А больше всего любила "Вишневый сад". И с нетерпением ждала метаморфозы "Вишневого сада" в "Вишневый ад". Потому что, хотя у Чехова был сад, но вокруг-то был недвусмысленный ад. Вокруг была советская власть. И этот ад куда-то надо было девать. А куда? Только в сад. Сад мог бы вполне поглотить ад. А затем, поглотив, перевоспитать его в рай. Или хотя бы нейтрализовать.
Понимаешь, Лена, тогда я боялся тебе об этом сказать. И сейчас боюсь. Но все-таки скажу. Твой, Лена, "Вишневый ад" - такое же говно, как и не твой "Вишневый сад". Оба они говно. А "Вишневый ад" даже большее говно, чем "Вишневый сад". "Вишневый сад" все же чистый секс и чистое говно. А "Вишневый ад" - грязный секс и понос. В "Вишневом аде" ниже уровень качества говна. Но тогда я был так же заворожен "Вишневым адом", как и другие.
Лена увлеклась. Она без конца варьировала декорации и музыку к спектаклю. Меня попросили прочитать монолог Феди. Я отказался. Лена украдкой погладила мне хуй. Вдруг кто-то вздохнул. Все думали, что это вздохнул я, отказываясь читать монолог Феди. Но я не вздыхал - я в этот момент был занят. Я отказывался читать монолог Феди; мне некогда было даже вздохнуть. Это вздохнул хуй. Русский хуй обиделся и вздохнул. И правильно сделал, что вздохнул! Лена его обидела. Русский хуй только с виду грубый медведь. Но в быту он - нежная душа. Его легко обидеть. Вот Лена его и обидела! Лена его слишком быстро погладила. И даже не услышала его вздоха. Лена была погружена в "Вишневый ад". Ей нравилось, как ее слушают и кто ее слушает.
Мы были в интересном месте. Возможно, это была мастерская. А может быть, квартира. Квартира как квартира. Я многого не помню. А многого не хочу помнить! Не хуя помнить всякую хуйню! Но многое вот именно что искренне не могу вспомнить. Как Лена гладила хуй - помню. Как хуй вздохнул - тоже помню. А где это было конкретно - не помню. Но помню, что место было интересное. И люди вокруг тоже.
Это была не просто интеллигенция, завороженная "Вишневым адом". Это была интеллигенция, специально предназначенная для того, чтобы оценить "Вишневый ад". Это была элита. Богема. Сливки. Пенка. Я не знаю, элита я с богемой или нет. Возможно, нет. Возможно, именно элита с богемой. Может быть, я всегда был только элитарной богемой; или богемной элитой. Я никогда об этом не задумывался. А надо бы! Но с этими людьми я чувствовал себя плохо. Все они были абсолютные, законченные козлы. Это были лучшие люди своего времени. Именно поэтому они были абсолютные, законченные козлы.
Им не нравилось, когда Лена невзначай брала меня за хуй. Им нравился только "Вишневый ад".
Это были писатели. Журналисты. Артисты. Режиссеры. Художники. Были люди, близкие к церкви. Были просто хорошие духовные русские люди. Была просто всякая разная богемная мразь. Все они были связаны с КГБ. Или не были связаны с КГБ. КГБ к этому времени уже перестал быть силой; КГБ превратился просто в символ.
Вдохновленная Лена придумала с ходу и третий вариант "Вишневого ада". Средней величины хлев где-то на юге. Завтра - годовщина знакомства Антона Павловича Чехова с Ольгой Леонардовной Книппер. Животные решают сделать сами себе маленький подарок: естественно, поставить "Вишневый сад". От людей такого подарка им хуй дождаться. Животных много - тут и коровы, и овцы, и козлы. И свиньи. Декорация - стенка хлева с забытой пастухом недопитой бутылкой водки и газетой "Известия" с интересной статьей. Много вишен. На юге в этот год - неурожай. Ничего, кроме вишен, не родилось. Поэтому все животные, даже коровы, едят только вишни. Воды нет. Засуха, еб твою мать! Поэтому все животные, даже коровы, пьют исключительно вишневый сок. В углу барахтается молоденький козлик Федя, любимец всего хлева. Очень перспективный молодой козлик. Один из самых перспективных козликов района. На него возлагают большие надежды. Музыкальное сопровождение - Бах, Вивальди, Чайковский, кантри, шотландский национальный инструмент волынка, а также много другой хорошей музыки. Роль Раневской взяла дойная корова Зойка. Козлик Федя хотел сыграть Гаева или Лопахина - но роль Гаева взял породистый хряк Кузя, а Лопахина - безумный боров Никитич. А козлик Федя так надеялся, так мучительно долго репетировал и Гаева, и Лопахина! Но разве пойдешь против Кузи и Никитича? В том-то и дело, что не пойдешь. Феде кинули самую завалящую роль Фирса. Есть и хореографические номера - дойная корова Зойка пытается завалить навозом козлика Федю, породистый хряк Кузя хочет сесть козлику Феде на голову, а безумный боров Никитич собирается Федю отъебать. Но Федя - прыткий увертливый козлик! А не беспомощный хуй импотента. Поэтому молоденький козлик Федя удачно избегает и первого, и второго, и третьего. В финале пьесы в хлев врываются за недопитой пастухом бутылкой водки пьяные ветеринары и всех убивают. Федя все-таки успевает произнести свои последние реплики, но мертвым. Пьяные ветеринары, допивая водку, делают с телом бывшего прыткого козлика Феди то, что не успели сделать с ним при жизни Зойка, Кузя и Никитич. Пьяные ветеринары садятся Феде на голову, ебут и заваливают навозом. Звучит Бах. Или какая-нибудь другая хорошая музыка вроде Баха. Но лучше Бах. Пьеса показывает советской власти, как изощренная духовность Чехова может жить даже в хлеву. В хлеву ей живется так же хорошо, как и не в хлеву.
Когда Лена закончила, кто-то опять вздохнул. В каноническом "Вишневом саде" тоже кто-то все время вздыхал. Может быть, сам вишневый сад. Он понимал: его скоро выебут. Вот и вздыхал. Или вздыхал секс, который в "Вишневом саде" на втором плане. Секс вздыхал потому, что его не пускают на первый план. Также секс вздыхал из-за отсутствия в пьесе ума. Лена, слава Богу, в своих "Вишневых адах" не использовала парадигму вздоха. Там и так всего хватает. А после того, как Лена закончила, вздохнули двое. Вздохнул Федя. Феде опять досталось больше всех! И вздохнул мой русский хуй. Он был разочарован. Его перестали гладить. По нему перестали водить вверх-вниз. Лена занята "Вишневым адом", а про него забыла совсем.
В третьем варианте "Вишневого ада" слишком много Орвелла. Орвелл не понял механизмов русской революции. Ты их тоже, Лена, не поняла. Ты, Лена, глупая девушка! Лена, ты - совсем не глупая. Их никто не понял: не одна только ты и не один только Орвелл. "Скотский хутор" и "1984" - очередные басни с очередной моралью. Эта литература не дотягивает до Маркеса. До Пикуля она тем более не дотягивает. Ничего страшного. Какие к ебене матери механизмы! В русской революции не было никаких механизмов. В русской революции был только один голый пиздец. В русской революции был только голый пиздец механизма и механизм голого пиздеца.
И еще, Лена. Еще вот что. Самое главное, Лена, на чем ты споткнулась в "Вишневом аде", - ты не нашла путей к русскому контексту. И ты мало водила по моему хую вверх-вниз. Ты здесь, впрочем, не виновата. Ты здесь ни при чем. Я не могу списать только на тебя провал девяностых! Мы все не нашли путей к русскому контексту. Мы все мало водили по своим и чужим хуям вверх-вниз.
Третий вариант "Вишневого ада" не вызвал такого восторга, как предшествующие два. Но все равно - многие были довольны. Некоторые были разочарованы, но большинство были довольны. Все сразу стали пить. Много пить. Мужчины стали много пить. Женщины стали много пить. Тогда в России женщины пили так же много, как и мужчины. Сейчас женщины пьют меньше. Но сейчас и мужчины меньше пьют.
Снова и снова много пили. Хвалили Лену. Ругали советскую власть. Если Брежнев был жив, то ругали Брежнева. Если он уже умер, то ругали кого-то следующего после Брежнева. Вдруг все разделились. Все мужчины оказались в одной комнате, а все женщины - в другой. Запахло гомосексуализмом. Тогда для России это был непривычный запах. Это была новость. Сейчас, конечно, не новость. Но тогда была большая новость. Тогда, правда, все было новостью. В том числе и гомосексуализм.
Меня обступили. Меня трогали. Мне говорили комплименты. Меня это не удивляло. В юности я нравился мужчинам. У меня были красивые глаза, и пальцы у меня тоже были красивые. К этому времени они все еще были красивые. Но только внутри. Снаружи они уже заматерели. А раньше они были красивые и снаружи.
Кажется, я даже с кем-то танцевал и целовался. Вроде бы это было по пьяни. Но мы все, хотя и много пили, были не такие и пьяные. Просто пьяному проще танцевать и целоваться с мужчинами.
