Между 1314 и 1343 годами число главных судебных чиновников различных королевских судов в Париже увеличилось в четыре раза; число нотариусов — примерно во столько же; количество
сержантов, следивших за исполнением приказов министров и судей короля, увеличились в семь раз. В 1326 году королевская канцелярия использовала не менее тонны с четвертью воска для скрепления печатями документов[22].
Широкие направления королевской политики определялись в Большом Совете, названном так не из-за своего размера, а потому что он занимался главными делами королевства. На самом деле он был довольно небольшим и состоял из клики влиятельных администраторов, друзей короля и меняющегося корпуса вельмож, принцев королевской семьи, крупных дворян и церковных прелатов, чье присутствие рядом с королем было освящено традицией и соответствовало народным предрассудкам. Во время правления Филиппа IV профессиональный элемент в значительной степени вытеснил этих грандов, что вызвало неблагоприятные отзывы не только среди самих грандов, и было отменено при его преемниках. Большинство профессионалов происходило из низшего слоя светского общества, от которого можно было ожидать грамотности, из рядов провинциального дворянства, людей, чьи семьи часто оставались за бортом процветания XIII века и которые всем были обязаны королю. Два хранителя печати Филиппа IV, Пьер Флот и Гийом де Ногаре, оба начинали свою карьеру безвестно, как гражданские юристы на юге страны. Флот был младшим сыном мелкого рыцаря из Веле. Ногаре был провинциальным судьей, происходившим из обуржуазившейся семьи из Тулузы. Ангерран де Мариньи, камергер Филиппа IV, а в последние годы его жизни фактически главный министр, был сыном ничем не примечательного нормандского сеньора. Королевская служба означала для него власть и славу, портрет и статую в королевском дворце, состояние, накопленное более или менее сомнительными средствами, которое он тратил на приобретение больших поместий, прекрасную коллегиальную церковь и любопытную коллекцию религиозных статуй, которые до сих пор можно увидеть в его родном городе Экуи в Нормандии. Мариньи и ему подобные заслужили свои высокие награды. Они приносили на алтарь королевской службы свою преданность, профессиональные навыки и, в некоторых случаях, острое политическое суждение. Без них растущее в размерах и значении правительство вышло бы из-под контроля короля, что и произошло при его преемниках.
Провинциальная бюрократия короны была в некотором смысле более примечательной, поскольку местное управление, как правило, было слабым местом даже самых хорошо организованных средневековых правительств. Регионы, непосредственно управляемые короной, были разделены на тридцать шесть административных округов, известных как бальяжи (baillages, в старых королевских владениях) или сенешальства (sénéchaussés, в недавно приобретенных провинциях центра и юга страны). Интересы короля в этих округах были доверены бальи и сенешалям. Наряду с ними другие чиновники выполняли подчиненные или специализированные функции: судьи, заместители бальи, городские прево, виконты и сборщики налогов, а также вездесущие мелкие чиновники королевской администрации, сержанты (servientes), которые исполняли приказы других с той настойчивостью, которая была необходима. Бальи и сенешали были людьми значительными, и им хорошо платили. Многие из них, как и их начальники в центральной администрации при короле, делали карьеру, которая не была бы возможна для них в любой другой сфере жизни. Бартелеми де Монбризон, ставший в 1336 году заместителем бальи Лиона, в течение десяти лет был самым влиятельным человеком в городе, имея равные отношения с архиепископом и коммуной; однако если бы он в юности не покинул родной город, чтобы изучать право, то, скорее всего, стал бы скорняком, как его отец[23]. В нескольких районах, близких к границе или недавно приобретенных короной, бальи выполняли политические функции большой важности. Бальи из Вермандуа представляли короля во время политических волнений во Фландрии. Сенешали Перигора и (позднее) Ажена делали то же самое в Аквитании. Но их обычные функции были более скромными. Они обеспечивали общественный порядок, собирали доходы с домена и осуществляли ту особую смесь публичных и частных прав, которая составляла сущность суверенитета в средние века: массу различных юрисдикций и привилегий, которые корона унаследовала или приобрела у бывших феодалов и которые должны были осуществляться в конкуренции с другими, все еще находящимися в частных руках, приращениями, которые накапливались слоями на протяжении веков и обнаруживались, как открытие какого-нибудь сложного археологического памятника. Провинциальные чиновники обычно становились более роялистами, чем король, нарушая границы своей юрисдикции в попытке удовлетворить свои требования и игнорируя королевские привилегии и иммунитеты. Вмешиваясь в чужие ссоры, предлагая проигравшему право на апелляцию в какой-нибудь более низкой инстанции, распространяя королевскую защиту на тех, кто справедливо или несправедливо осужден феодалом, с помощью усердия такие люди могли отгрызать понемногу права сеньоров до тех пор, пока они не приходили в упадок или не завоевывались правами короны.
Великим достижением юристов последних пяти королей Капетингов, правивших с 1270 по 1328 год, было создание из разрозненной мешанины прав короны целостного представления о публичном праве и государственной власти. Все еще не более чем амбиции, они не были подкреплены политическими фактами до XVII века. Но была одна область, где эти идеи имели практические последствия огромной важности даже в 1328 году. С середины XIII века юристы короны разработали новую доктрину, согласно которой король мог рассматривать апелляции даже из тех частей королевства, на которые его власть еще не распространялась, если утверждалось, что местные судьи "отказали в правосудии", нарушили порядок судопроизводства или совершили ошибку в толковании закона. Способ применения этой доктрины был глубоко оскорбителен для владельцев сохранившихся сеньориальных юрисдикций. Ведь тяжущийся, обратившийся в суд короля, имел право на защиту (sauvegarde) его чиновников. В рамках своего иска тяжущийся выводился из под власти своего непосредственного сеньора и переходил под власть короля. Его земельные владения становились островом экстерриториальной юрисдикции под флагом короля и с символическим столбом, украшенном флер-де-лис (королевской геральдической лилией). Итак, с правом рассмотрения апелляций в оставшиеся частные сеньории проникли и королевские чиновники, клерки, нотариусы и сержанты, которые защищали апеллянтов, делали необходимые запросы, улаживали дела и предлагали тем, кто потерпел неудачу в привычном суде, искать лучший.
Конечным бенефициаром этой постоянной борьбы за юрисдикцию был Парижский Парламент, не Парламент в английском смысле, а верховный суд, рассматривавший апелляции по растущему числу дел, на которые чиновники короля претендовали как на свои собственные. Будучи якобы Советом короля, заседающим в судебном качестве, Парламент находился в процессе перехода в руки профессиональных юристов. К моменту смерти Карла IV, Парламент состоял из нескольких отделений, в нем скопилось огромное количество архивов, которые обслуживала целая армия функционеров. В зале Палате Регистрации королевского дворца в Париже, окруженном статуями королей Франции, собирались толпы тяжущихся и просителей, чье стремление передать свои дела в собственный суд короля в некоторых частях королевства свело разбирательство в сеньориальных судах к статусу простого формальной прелюдии к битве, ведущейся в другом месте. Апеллянты стали настолько многочисленными, что периодически
