Я повернулась, чтобы взглянуть на моего попутчика. Никого. Его кресло и плед исчезли.
Я встала и огляделась. Людей на палубе было немного, и уж конечно его среди них я не обнаружила. Я отправилась вниз к Лидии.
Тетя Пэтти ждала в доке и выглядела еще более круглой, чем я помнила, и шляпа ее была роскошной: рюши из синей ленты и бант шириной с нее.
Она с любовью обняла меня, и я представила ей Лидию, которая не удержалась от слов: «Она точь-в-точь такая, как ты говорила».
— Рассказывала обо мне небылицы в школе, да? — сказала тетя Пэтти.
— Все, что она нам говорила, было замечательно, — сказала Лидия. — И нам всем захотелось пойти в вашу школу.
Я была поспешно представлена женщине, которая приехала за Лидией. Я поняла, что она была чем-то вроде экономки, и снова порадовалась тете Пэтти, которая приехала за мной сама.
Мы с ней устроились в поезде и всю дорогу разговаривали.
Я поглядывала вокруг в поисках незнакомца, но его не было видно. Было бы чудом, если бы он отыскался в такой толпе. Хотела бы я знать, куда он направился.
На станции Кантертон, где поезд едва ли более чем притормаживал, нас встречал одноконный наемный экипаж, который моментально доставил нас домой. Как всегда после долгого отсутствия, меня взволновал вид Грантли Мэнора. Сложенный из красного кирпича, с решетчатыми окнами, он выглядел скорее милым, чем грандиозным, но больше всего он выглядел домашним.
— Любимый старый дом, — сказала я.
— Значит, так ты о нем думаешь, да?
— Ну конечно. Я помню, как увидела его в первый раз… я уже тогда знала, что все будет в порядке, потому что встретила вас.
— Благослови тебя Бог, дитя. Но поверь мне, кирпичи да известка это еще не дом. Ты найдешь дом там, где будут люди, которые станут твоей семьей.
— Как вы это сделали, дорогая тетушка Пэтти. Девушки любили слушать о вас… О миндальном печенье, шляпах и всем прочем. Они всегда называли вас тетей Пэтти, словно вы и их тетя тоже. Мне хотелось сказать: «Эй, прекратите, она моя».
Было приятно войти в прихожую, ощутить запах пчелиного воска и терпентина, который всегда витал вокруг мебели и смешивался с запахами кухни.
— Ты устала?
— Право, нет. Просто взволнована оттого, что снова здесь.
— Усталость ты почувствуешь позже. Лучше днем отдохнуть. Потом я хочу с тобой поговорить.
— Конечно. Это большое событие. Я распрощалась с Шаффенбрюккеном.
— Я рада, что ты училась там, Корделия. Это будет благословением.
— Это приведет учениц сюда толпами.
Она слегка откашлялась и сказала:
— Ты скучаешь по девочкам, не так ли? И по горам, и вообще.
— Больше всего я скучала о вас, тетя Пэтти.
— Ну, хватит глупостей, — сказала она, но была глубоко тронута.
Если бы я не была слегка озадачена мужчиной, которого называла Незнакомцем, я заметила бы, что тетя Пэтти изменилась. Это было едва заметно, но ведь я так хорошо ее знала! Я могла бы уловить, что она чуточку менее жизнерадостна, чем обычно.
Однако я получила намек от Вайолит Баркер — экономки тети Пэтти, ее компаньонки и преданной подруги, которая уже жила вместе с ней, когда я впервые приехала столько лет назад. Она была довольно угловатой и худой — полная противоположность тетушке, но они превосходно ладили. Вайолит не имела никакого отношения к обучению девиц, но она очень умело занималась хозяйством и была важной фигурой в заведении.
Вайолит смотрела на меня столь настороженно, что я подумала: должно быть, тетя Пэтти настолько серьезно говорила о шаффенбрюккенском лоске, что Вайолит пытается его разглядеть.
Затем она совершенно неожиданно сказала:
— Крыша. Ее нужно переделать в ближайшие два года, так говорят. И это еще не все. Западную стену надо укрепить. Была мокрая зима. Она заботит твою тетю. Говорила она об этом?
— Нет. Я ведь только что приехала.
Вайолит кивнула и плотно сжала губы. Мне следовало бы догадаться, что возникли серьезные проблемы.
Но только после обеда, около половины девятого, когда тетя Пэтти и я расположились в ее гостиной вместе с Вайолит, она мне сказала.
Я охнула и не могла поверить, что расслышала правильно, когда она произнесла:
— Корделия, я продаю Мэнор.
— Тетя Пэтти, что вы хотите этим сказать?
— Мне следовало бы предупредить тебя. Подготовить к этому. Дела не слишком процветали в последние три года.
— Ох, тетя Пэтти!
— Дорогое дитя, не будь так трагична. Я уверена, что все сложится к лучшему. Извини, что пришлось поставить тебя перед фактом. Только тут ничего не поделать, верно, Вай? Мы обсуждали наши дела снова и снова, а тут поступило это предложение. На дом нужно истратить целое состояние. Времена были не так уж удачны. Накопились большие долги.
Я догадывалась об этом. Я знала по меньшей мере трех учениц, родители которых вряд ли платили положенное. «Все они очень способные девочки, — говорила тетя Пэтти. — Рекомендация школе». Я часто удивлялась, как она умудряется справляться при той плате, которую берет. Но поскольку она никогда об этом не упоминала, я полагала, что все хорошо.
— Что будем делать? — спросила я. Тетя Пэтти рассмеялась.
— Мы отбросим свои проблемы и будем радоваться жизни, а, Вайолит?
— Как скажешь, Пэтти.
— Да, — сказала тетя Пэтти. — Дело вот в чем, дорогая. Я уже некоторое время подумываю о том, что неплохо было бы уйти в отставку, и я бы давно это сделала, если бы не… — она взглянула на меня, и я продолжила:
— Если бы не я. Вы держали школу для меня.
— Я думала, это может стать твоим будущим. Я думала, что уйду на покой и буду просто советовать, когда ты спросишь, или что-нибудь в этом роде. За учебой в Шаффенбрюккене стояла именно эта идея.
— И вы отправили меня в дорогую школу, когда у вас уже были финансовые трудности?
— Я думала о будущем. Беда в том, что дело зашло несколько слишком далеко. Так что… случай подвернулся, и я решила продать усадьбу.
— Здесь будет школа?
— Нет. Какой-то миллионер хочет реставрировать дом и жить лордом в своем замке.
— Тетя Пэтти, а как же мы?
— Все устроено, дорогая. Совершенно удовлетворительно. У нас очаровательный домик в Молденбери… близ Ноттингема. Это красивая деревушка в глубинке. Конечно, он не так велик, как Грантли, и я могу взять туда с собой только Мэри Энн. Надеюсь, остальные слуги смогут остаться работать у новых владельцев Грантли. Родители предупреждены. Мы закрываемся в конце весеннего семестра. Все уже улажено.
— А этот дом — где он? Молденбери?
— Мы ведем о нем переговоры. Скоро он перейдет в наши руки. Все устроено к нашему общему удовольствию. У нас будет на что жить: возможно, просто, но вполне достаточно по нашим потребностям, и мы сможем посвятить себя сельской жизни, занимаясь всякими делами, на которые раньше никогда не хватало времени. И я не устаю повторять Вайолит, что мы великолепно приспособимся.
