Несколько дней он не выходил из дому, предполагая таким образом избежать участия незнакомца в его жизни. А затем он вынужденно поплелся в булочную, и встретившийся ему в пути знакомый сказал, что зарезан мальчик. Проливая свет на известные ему детали дела и желая добиться особой выпуклости повествования, рассказчик не торопился, не рубил сгоряча, и взмахи его рук не означали сокращений и урезаний, напротив, если он и вскидывал руку, то исключительно для того, чтобы обрисовать ту полноту, которой достигает его сказание. Словно с небывалой высоты он вымолвил, что тело нашли возле церкви царевича Димитрия "на крови". Мальчика подбросили туда, судя по всему, уже мертвым.
- А не другой это мальчик, не подставной ли? - дико закричал Павел.
Тогда знакомый отошел от него в слабосильном и несколько равнодушном недоумении. Павел тотчас забыл о нем. Он бросился в кремль за разными подсказками, но там уже было все спокойно и обычно, сновали туристы и зеваки, покрывая своей осуществляющейся будущностью застывшее, навсегда остановившееся дело преступления. Павел знал, что не обманут и убийство действительно произошло. Ему даже не было нужды справляться о его подробностях у музейных женщин, смотревших на кремль с порога храмов и палат; впрочем, он и сознавал, что этого не следует делать. Ему надобен был только знак, что мальчика зарезал тот, с кем он делился на берегу Волги своими научными соображениями.
Однако он уже и это знал, как если бы ожидал подобного. Ему было душно и страшно. Он рассчитывал разве что еще на встречу с незнакомцем, которая, конечно же, подтвердит, что это все-таки не он решился на неслыханное кощунство, и потому Павел ходил и ходил по аллеям, вертя головой, озираясь в опасливой надежде, что сам при этом не выглядит подозрительно. Убийцу, естественно, ищут, а можно ли искать? Нужно ли? Разве отыщешь ветер в поле? Павел чуть было не рассмеялся. И ясно, как день, что незнакомец больше не придет сюда. Если не встречу его, значит это он, окончательно решил Павел; но решение возникло лишь из потребности как-то ободрить себя, настроить на некую деятельность. Встретить незнакомца было уже невозможно. Все договорено, исполнено до конца, по крайней мере в отношении него, Павла.
Этот неизвестный, практически незнакомый мне человек... да и человек ли?.. поставил точку в нашем разговоре, рассуждал Павел. Но какую! Куда вернее, окончательнее! Он и без того сделал бы что-нибудь скверное и жуткое, он и без того совершает ужасные поступки, давно уж пристрастился к ним, но это я, подумал Павел, я натолкнул его на мысль, на идею подобного преступления, то есть чтобы вот так обойтись с невинным мальчиком, с каким-то случайно подвернувшимся ему маленьким, не иначе как восьмилетним жителем нашего города. Так он преподал мне урок, это его назидание и внушение, он словно еще сейчас говорит мне: понимай как догмат... но могу ли я? иными словами, еще вопрос, что же это за догмат такой! Ведь я в замешательстве. Для мальчика, сознавал Павел, действительно все остановилось, все обрело окончательность, и это дико, невообразимо, неслыханно, но я-то выжил, и вовсе не изжиты мои противоречия и недоумения... их-то куда мне девать? Я натолкнул его на идею, а к чему он подталкивает меня?
На мгновение вдруг сильно что-то дрогнуло в душе Павла, он поежился и чуть было не забился в истерике на траве между деревьями, где-нибудь, наверное, у подножия ставшей слишком печальной в его сознании церкви, там, куда уже ощутимо достает свежее дыхание Волги; т. е., точнее сказать, ему представилось, как это с ним происходит, и он, как это бывает на краю пропасти или перед бешено летящей рекой, почувствовал готовность очертя голову броситься в некий омут. Искушение было велико, однако он устоял. Сцепив зубы и едва не плача, он вышел на просторную площадь, оставив кремль позади. Бог ведал, как его обидели люди. Но до чего же я сентиментален, казнился он. Какая-то женщина смотрела на него пристально и странно, может быть, как на потерявшегося мальчика, которого она, не имея кого утешать из своих, готова обласкать и отвести домой. Было кислое у нее выражение на лице. Она приблизилась, и тогда Павел увидел, какого сорта эта особа, так что даже и страшно ему сделалось оттого, что именно сейчас такая женщина, грязная, спившаяся, сошедшая с круга, обратила на него внимание и пожелала с ним заговорить. А она хриплым голосом выкрикивала:
- Ай, малыш, куда торопишься? Хочешь побыть со мной? Я тебя на славу распотешу!
Павел тоже стал выкрикивать, преодолевая рыхлость, внезапную рассыпчатость голоса:
- Но почему я? Почему вы именно меня заметили? Разве мало других?
- Дай на вино, в горле пересохло! - шумела и как будто распоряжалась женщина.
Отскочив, Павел бросился бежать от нее.
- Копеечку дай! Папироску хотя бы! - разносилось по площади. - Куда помчался? Со мной весело!
Какие-то люди, шедшие навстречу, смотрели в лицо убегавшему Павлу испытующими взглядами. Ситуация, судя по всему, была им понятна, и они лишь интересовались, как Павел сыграет свою роль в ней, не навязывая ему никаких готовых решений, не думая даже о том, что они на его месте вели бы себя гораздо достойнее и основательнее.
