Когда меня в седьмой раз спросили, чья я мама, а потом пробуравили подозрительным взглядом, я прихватила тарелку с пиццей и направилась наверх. Каспар спускаться к гостям не собирался — значит, придется мне самой наведаться в спальню подростка. Такие экскурсии меня не прельщали даже в ранней юности, что уж говорить о нынешних временах.
Первое впечатление — запах. Ух и воняло же в спальне! Неужели мальчишки никогда не моются? И комнату не проветривают? Признаюсь честно, я сразу поняла, чем тут пахнет. Потом. Спермой. И марихуаной. Ничто не ново под луной, разве что мой крестник подрос. Бедненький.
— Ау-у! Смеаго-о-орл[2]! Есть кто-нибудь дома?
Из прилегающей к спальне крошечной душевой послышались звуки суетливой возни. Ник пристроил эту душевую в углу спальни, чтобы его старшему сыну не приходилось таскаться в ванную «как у Барби». Усмехаясь, я слушала предательское шипение дезодоранта. Ох уж эти подростки. Можно подумать, мы были другими.
— А я пиццу принесла.
Полностью одетый Каспар заявил, что принимал душ.
— Как раз собирался принять? — уточнила я.
— Ага.
— И много успел выкурить?
— Я не курю, — возмутился Каспар.
— Угу. А я не занимаюсь сексом.
— Тесса-р-р-р.
— Каспар-р-р. Мог быть и поделиться косячком. Раз не куришь.
— Косяками их уже никто не называет.
— Виновата. А как надо? — Замечание меня уязвило. Неужели я настолько отстала? — «Травка» пойдет?
— Бе-е, еще хуже.
— Так просветил бы меня, крестничек.
— Ганджик. Дурь. Шмаль.
— Ну пусть будет шмаль, — решила я.
— А предки?
— Они про нас и не вспомнят. Давай его сюда.
— Ладно, расколола. — Каспар открыл железную коробку и вытащил полувыкуренную «шмаль». — Вот уж не думал, что буду кумариться со старшими.
Кумариться? Со старшими? Я вспомнила, что он еще совсем мальчишка, — потому меня и встревожило замеченное мельком содержимое той же коробки. Еще сильнее настораживало то, что Каспар курил в разгар дня, в доме, где кишмя кишели гости. Но чтобы не спугнуть его, я на время отмахнулась от тревожных мыслей. Я, «старшая», сидела в кресле-мешке и курила косяк. С первой же затяжки стало ясно, что дрянь крепкая. В голове сразу загудело, и я решила, что с меня хватит. На виду у пятнадцатилетнего крестника я сделала вид, будто глубоко затягиваюсь, задержала дым во рту и выпустила его через нос. В отличие от меня Каспар затягивался не по-детски, но на него дурь подействовала не сильнее, чем на меня.
Правда, наркота все же развязала ему язык: Каспар принялся рассказывать мне о девчонках, которых так и не закадрил. О парнях, которым достаются лучшие девчонки. О девчонках, которые бегают за ним, но ему они по барабану. Все как раньше. Мы дурачились, хихикали над всякой ерундой, а потом набросились на остывшую пиццу как на невиданный деликатес. Я уже была готова решить, что Франческа и Ник слишком строги с сыном. Если не считать травки, Каспар ничуть не изменился. Когда зашла Франческа, мы по-прежнему болтали, развалившись в кресле-мешке.
— Боже, чем тут так несет? — ахнула она и замахала ладонью перед лицом.
Скажу честно: я запаниковала. Но Каспар легко выкрутился:
— Да это Тесса привезла мне курительные палочки из Индии.
— А-а. Спасибо, Тесса.
Вот крысеныш. Но возражать я не стала — не хватало мне еще ссориться с Франческой. Или подставлять крестника.
— А тебе я привезла чай с масалой. — В данном случае я сказала чистую правду.
— И давно вы тут прячетесь вдвоем?
От меня не ускользнули резкие нотки в ее голосе.
— Слушай, я выдохлась, — призналась я. — Мамаши говорят только о детях, так что пришлось болтать с папашами, которые о детях не вспоминают. Но стоило только завести разговор, прибегали жены, пугали их какой-то «Рибеной» и уволакивали. Вот я и забрела к Каспару.
— А ты на что рассчитывала, блондинка с плоским животиком, да еще вся в белом? У детных таких животов не бывает. По крайней мере, у обычных мамаш. Рядом с тобой поневоле занервничаешь. Они же почувствовали себя клушами.
— Они и есть клуши, — вмешался Каспар.
— Лучше молчи, знаток.
Я с трудом подавила раздражение и не удивилась тому, что Каспар закатил глаза.
— Я думала, ты тоже их терпеть не можешь, — беспомощно вступилась я за крестника.
— Просто стараюсь ставить себя на их место. Между прочим, гости давным-давно разошлись.
— А который час?
— Семь.
Мы с Каспаром виновато переглянулись. Надо же было так заболтаться!
— Просто пришлось многое наверстывать. Я ведь его сто лет не видела.
— Зато теперь насмотрелась.
Я вышла вслед за Франческой в коридор. Каспар ни за что не заподозрит, что я шпионила за ним.
— Если гости разъехались, сейчас спущусь и приготовлю тебе чай с масалой, — пообещала я.
— Лучше косяк, да потолще. Или молоток.
То ли подсознание сыграло с Фран шутку, то ли она давала мне понять, что на басни о курительных палочках не купилась. Что ж, будем блефовать.
— Косяками их теперь никто не называет, — объяснила я.
— Неужели?
— Ага! Только «шмаль», «дурь», ну и старая добрая «травка» сойдет.
— Шмаль? И как это пишется?
— Кажется, через «ж». Выясню у знакомых.
Франческа резко остановилась, повернулась на потертом паласе в узком коридоре и вгляделась мне в глаза.
— Наверное, легко быть тобой, — сказала она.
— Что?
— Потому и Каспар тебя обожает. Ты взгляни на себя: стильная, невозмутимая, свободная…
— Фран… — я подпустила в голос недоверия, — ты сама просила меня поговорить с ним. Я всего лишь выполнила твою просьбу.
— Помню. Извини, просто я… ничего не понимаю! — Она помотала головой. — Ну и как, удалось?
— По-моему, Фран, с ним все в порядке. Бузит, конечно, но в душе он все тот же Каспар.
— Ты уверена, что причин для беспокойства нет?
— Абсолютно.
— Он меня ненавидит.
— Да нет же, дурочка. Ты прекрасная мать, и если Каспар этого не понимает, значит, он болван. Пожалуйста, не принимай его выходки на свой счет — это гормоны. Повторяй за мной: все дело в гормонах.
Но Франческа промолчала. Она считала, что лучше знает своего сына. И, как потом выяснилось, она была права.
У подножия лестницы ждал Ник с бокалом вина для жены.
— Отмучились! — Он поцеловал ее в макушку.
Рука об руку они добрели до дивана и синхронно рухнули на него. Я опять убедилась, что они подходят друг другу как две половинки целого. И всегда подходили. Неужели Франческа не понимает, как я ей завидую? Впрочем, когда-то завидовать было нечему. Поначалу я ее жалела.
