Я содрогнулся, снова вспомнив ужасы, свидетелями которых мы стали. В свете здравого смысла абсурдно верить, что мы видели то, о чем твердили нам глаза и разум, но при встрече с таинственными и сверхъестественными явлениями здравый смысл отступает и логика становится бессильна.
Я вспомнил странную сцену в квартире Дороти Кроуфорд и ее ужасную метаморфозу после пробуждения от гипнотического сна. Мне не хотелось верить, что подобная девушка может стать прибежищем зла, уподобиться демону, вышедшему из ада. Не хотелось и думать о том, что она, с такой пугающей точностью, смогла предсказать страшное преступление. И все же это случилось. Мы и впрямь застали ее за нечестивой церемонией, и она предупредила нас о готовящемся убийстве. Она даже похвалялась этим убийством, и все произошло так, как она и предсказывала: кровь и вервие убили государственного прокурора.
— Как ты думаешь, что связывает Дороти Кроуфорд с убийствами? — спросил я у Конроя.
— Если говорить о доброй воле — ничего, — ответил инспектор. — В насильственном смысле — возможно, все. Мы знаем, что сегодняшнее убийство она совершить не могла, так как находились с нею в квартире, когда оно произошло. Но она знает, кто это сделал. А человек, убивший Стэнли, также расправился с судьей Маллинсом.
— В этом нет никаких сомнений.
— Девушка заранее знала, что будут совершены убийства, — продолжал Конрой. — Однако я считаю, что она совершенно не повинна в преднамеренном соучастии.
— Каким образом?
— Это доказывается ее загадочными откровениями и попытками нас предупредить. Но почему она позвонила мне? Я с нею не знаком и до сегодняшней ночи никогда ее не видел.
— Вероятно, она слышала о тебе, — предположил я. — Ты вечно на виду, о тебе часто пишут в газетах и журналах. Допустим, что кто-то узнал о готовящеся преступлении, а в департаменте ни с кем не знаком. Самым естественным шагом для такого человека будет связаться с тобой.
— Полагаю, что так. Мне кажется, Джерри, что эта девушка находится под властью и влиянием кого-то, обладающего непредставимыми для нас возможностями. Она — единственная ниточка, ведущая к убийце.
— Но кто он, этот убийца? — воскликнул я.
— Думаю, находясь под гипнозом, она назвала нам его имя, — сказал Конрой.
— Сильвио!
— Да!
— Кто же такой Сильвио?
— Не знаю, — сказал Конрой. — Имя звучит знакомо, однако я не могу вспомнить, где его слышал. Но мы можем покопаться в архивах главного управления полиции. После этого нам необходимо снова поговорить с Дороти Кроуфорд, но на сей раз — в другом месте, подальше от ужасной обстановки ее дома.
Глава шестая История Сильвио
Клерк главного полицейского управления снабдил нас фотографиями Сильвио, которые нашлись в галерее известных преступников, а также его досье, хранившимся в кабинете Бертильона[1]. На фотографиях лицо Сильвио казалось олицетворением злобы; фотографическая камера ничуть не смягчила печать беспутства и дьявольской хитрости на этом лице. Досье было кратким. В нем значилось только, что Сильвио был осужден за убийство некоей Розы Маринеллы и что председательствовал на процессе судья Маллинс. Готовил обвинение государственный прокурор Стэнли.
— Вот и мотив, — заметил я. — Месть! Судья Маллинс вел процесс, государственный прокурор готовил обвинение.
— Без сомнения, — отозвался Конрой.
— Тебе осталось лишь поймать Сильвио.
— Поймать его невозможно, — мрачно произнес инспектор.
— Почему же?
— Он мертв!
— Мертв?!
— Его повесили больше года назад! — сказал Конрой. — Он убил эту женщину на территории правительственного военного лагеря в Форт-Слокуме, и дело было отправлено в федеральный суд, хотя мы работали над ним и собирали улики. Повесили его на крыше здания государственных учреждений.
— Тогда как же, во имя небес, мог он совершить эти убийства? — воскликнул я. — Как он мог убить судью и прокурора?
— Одному Богу известно! — ответил инспектор. — Но теперь, когда мы видели то, что видели, и слышали слова той девушки, Кроуфорд, я целиком и полностью убежден, что Сильвио к этому причастен.
— Быть того не может! — вскричал я. — Мертвецы не совершают убийства!
Конрой пожал плечами и продолжал просматривать досье Сильвио. Я молчал, стараясь убедить себя, что все это мне только снится. Дороти Кроуфорд, спору нет, упомянула под гипнозом имя Сильвио; и оба раза, когда она хвасталась убийствами — убийства были совершены. Быть может, Сильвио воспользовался ею, как медиумом? Возможно ли, что он, лишенный жизни за преступления перед обществом, способен был говорить с нами при помощи ее губ, ее сознания?
Предположение казалось абсурдным. Но если мы признаем, что в идее жизни после смерти содержится крупица правды, если мы примем истинность свидетельств, собранных столь многими выдающимися исследователями, и согласимся с догмами христианских церквей — нам придется допустить, что факт этот не столь уж невероятен. Однако сама мысль о том, что давно умерший человек мог возвратиться, в каком-то таинственном облике, в мир живых и совершить убийства, которые мы не в силах были предотвратить, наполнила меня неизъяснимым ужасом.
— Должно быть что-то еще!
Возглас Конроя прервал мои размышления.
— Я смутно припоминаю, — сказал он, — что с этим человеком было что-то связано.
— Я тоже, — ответил я. — Никак не могу вспомнить. Кажется, в деле был некий поворот, вызвавший в свое время немалую сенсацию.
— Что-то ужасное, — сказал инспектор. — Нет, не припоминаю.
— Может быть, газеты.
— Верно! — прервал меня инспектор. — Редакционные архивы!
Полчаса спустя мы с инспектором Конроем сидели за столом в архивном «морге» редакции «Могшпд 8!аг». Перед нами лежали три конверта, два из них — очень толстые и заполненные газетными вырезками. Там был весь «фон» судьи Маллигана и государственного прокурора Стэнли, то есть вся черновая информация, которая могла понадобиться репортерам для написания статей, но ни в одной из вырезок мы не нашли нужных нам сведений. Наконец Конрой отложил их в сторону и взял в руки третий конверт: вырезок в этом тощем конверте было немного, а пометка на нем гласила: «Поль Сильвио. Мертв».
— Должно же хоть здесь что-то найтись, — сказал Конрой.
Он начал просматривать вырезки, быстро пробегая их глазами и откладывая в сторону. В свою очередь, я стал их просматривать: в статьях речь шла исключительно о суде над Сильвио и его последующей казни, и почти в каждой из них говорилось о его зловещей внешности и буквально исходившем от него духе порока. Эти черты обвиняемого произвели глубокое впечатление на репортеров, освещавших ход процесса.
«В его присутствии ощущается тоска и беспокойство», — замечал один очеркист, пытавшийся взять у Сильвио интервью. «Тюремные охранники стараются держаться от него подальше и не любят приносить ему еду. Глаза у него яркие и зеленые, белки покрыты красными прожилками, багровыми, как свежепролитая кровь.».
Мне сразу же вспомнилась давешняя сцена в квартире Дороти Кроуфорд. И у нее были ярко-зеленые глаза с сетью красных, как кровь, прожилок. Меня вернул к действительности торжествующий возглас Конроя. Он держал в руках последнюю вырезку.
— Я знал! Я так и знал! — воскликнул он. — Читай!
Он передал вырезку мне.
Я не стану цитировать все: статья была очень длинна и занимала две колонки убористого шрифта; она была посвящена подробнейшему описанию казни Сильвио и его последнего дня на земле. Странное поведение Сильвио и окружавшая его атмосфера таинственности и ужаса вызвали в обществе большой интерес к нему, и газеты, если воспользоваться жаргоном репортеров, «крутили историю», как только могли.
Отчет начинался с пробуждения Сильвио. Охранники разбудили его в восемь часов утра. В этот день ему разрешили спать подольше, так как в полдень его должны были казнить; ему также было позволено выбрать блюда для последней трапезы. Он радостно засмеялся, когда охранник сказал ему, что он может выбрать любую еду.
— Все, что захочу? — спросил он. — Вы дадите мне все, что я попрошу?
— Да, — отвечал охранник. — Таковы правила. Все, что попросишь.
Сильвио прижал лицо к решетке своей камеры и в упор уставился на охранника.
— Я скажу тебе, чего хочу, — его голос перешел в шепот.
— Ты католик?
— Да, — ответил охранник.
— Тогда иди к своему священнику и скажи, пусть даст тебе чашу со святой водой!
Охранник с ужасом взглянул на него.
— Дальше, — продолжал Сильвио, — найди младенца и перережь ему глотку, и пусть кровь стечет в ваш священный сосуд! А потом тащи чашу сюда!
Охранник в страхе отшатнулся, чувствуя на себе взгляд зеленых глаз Сильвио. Приговоренный к смерти расхохотался и отошел в глубь камеры. Близость смерти, могло показаться, ничуть его не тревожила, и он, судя по всему, совершенно не боялся веревки палача. Все утро он вел себя как обычно, разве что злоба и порочность, сквозившие в его облике и поведении, ощущались несколько сильнее. Он отказался назвать меню последней трапезы, и ему подали тюремный завтрак; он швырнул тарелки на пол и оплевал их. Когда охранник вернулся за подносом, Сильвио спросил, нельзя ли принести ему в камеру жабу; охранник оставил эту просьбу без внимания, и осужденный разразился ужасающими богохульствами.
