Так началось в Либаве отечественное подводное плавание, во главе которого стоял талантливый деятельный офицер — капитан 1-го ранга (потом контр-адмирал) Эдуард Николаевич Щенснович. В Русско-японскую войну Щенснович, или «капитан Ща», как его звали друзья, командовал самым быстроходным кораблем Порт-Артурской эскадры броненосцем «Ретвизан».
«Пойду таранить “Миказу”», — частенько повторял каперанг Щенснович не то в шутку, не то всерьез. На флагмане японской эскадры, блокировавшей Порт-Артур, броненосце «Миказа», держал флаг адмирал Того. И когда русские корабли попытались прорваться из Порт-Артура во Владивосток и в Желтом море завязался жестокий бой, из кильватерной колонны неожиданно вышел «Ретвизан» и на всех парах ринулся на «Миказу». «Капитан Ща» вовсе не шутил, он вел свой броненосец на таран.
Очевидец, бывший минный офицер лейтенант И. Иениш писал: «Японцы переносят огонь на “Ретвизана”. Он быстро оказывается в кольце падения снарядов. Громадные столбы разрывов все более и более льнут к нему, вода кипит вокруг. Несколько попаданий — по-видимому, в броню, но вскоре уже невозможно их отличить в вихре пены и дыма. Внезапно он меняет курс, склоняясь быстро вправо на сближение с японцами, видимо, набирает, судя по буруну у форштевня, максимальную скорость и продолжает идти на головной корабль неприятеля. Огонь японцев доходит до бешенства. Временами “Ретвизан”, весь с мачтами, исчезает в гигантском куполе столбов воды, дыма и взлетающей пены. Каждый раз кажется, что на этот раз кончено. Но несколько мгновений — и броненосец выходит из падающей массы этого купола и так же упорно продолжает свой исступленный бег, все так же держа курс на головного вражеской линии. Все так же ровны и резки залпы его башен. Ею низкая, но соструненная масса с тремя трубами четко рисуется на фоне фиолетового горизонта. Ясно вижу, что на “Миказе” кормовая башня не действует и средняя артиллерия работает только частично. В моей памяти блеснули слова Щенсновича “Пойду таранить “Миказу”, и глаза мои приковываются к “Ретвизану”».
Возможно, форштевень «Ретзизана» и взрезал бы борт «Миказы», если бы в смотровую щель боевой рубки не влетел осколок снаряда. Отрикошетировав от броневых стен, он ударил Щенсновича в живот. Тяжело контуженный каперанг потерял сознание. Вызванный в рубку старший офицер (он руководил тушением пожара), не зная замысла командира, велел рулевому вернуть броненосец в кильватерный строй.
Контузия и раны сказались на здоровье Щенсновича роковым образом. Эдуард Николаевич заболел и умер семь лет спустя, в 1911 году.
Отважному порт-артурцу и доверили в 1907 году организацию совершение нового на флоте дела — подплав.
В свой Учебный отряд подводного плавания — завязь будущих подводных сил России — Щенснович отобрал семь офицеров и двадцать матросов, руководствуясь такими критериями: «Каждый человек, выбранный на службу на лодках, должен быть высоконравственным, непьющим, бравым, смелым, отважным, не подверженным действию морской болезни, находчивый, спокойный, хладнокровный и отлично знающий дело». В эту великолепную семерку офицеров-подводников был зачислен и двадцативосьмилетний лейтенант Ризнич, бывший водолазный офицер с броненосца «Георгий Победоносец» (везло ему на Георгиев!), кавалер ордена Святой Анны III степени, полученного за «организацию подводного дела в 1904—1906 годах».
Ризнич пришел в отряд не учиться, а обучать, ибо ко времени создания «подводной дружины Щененовича» он обладал изрядным опытом командира-подводника. Он наверняка гордился тем, что еще в 1904 году стажировался на «Дельфине» — первой русской субмарине — у самого кавторанга Беклемишева, подводника № 1. Правда, стажировка началась почти сразу же после трагедии, разыгравшейся на «Дельфине» летом того же года...
Утром 16 июня 1904 года «Дельфин» начал учебное погружение у западной стенки Балтийского завода. Вместо Беклемишева, который уехал по делам службы в Кронштадт, «Дельфином» командовал его помощник — лейтенант Черкасов. Это было первое его самостоятельное погружение и... последнее. Стравливая избыточное давление через рубочный люк, Черкасов не успел вовремя опустить крышку, и в лодку хлынула вода. «Дельфин» затонул На поверхность успели вынырнуть лишь десять матросов и два офицера. Лейтенант Черкасов и двадцать четыре матроса погибли. Труп Черкасова нашли не в прочной рубке, а в корме. Это послужило поводом, чтобы обвинить лейтенанта в трусости: мол, бросил свой боевой пост. Однако Беклемишев сумел доказать следственной комиссии, что его помощник ушел в корму, уступая место под рубочным люком спасающимся матросам. Как командир, пусть даже временный, лейтенант Черкасов должен был покинуть корабль последним, и он остался верным этой старой морской традиции.
«Дельфин» подняли, отремонтировали, покрасили... Но мрачный ореол стального гроба, в котором задохнулись двадцать пять человек, не могли рассеять никакие доковые поновления. Так что стажировка Ризнича началась в атмосфере, весьма способствующей размышлениям о бренности жизни подводника. Впрочем, вряд ли он им предавался, этот энергичный и решительный моряк. Выбор был сделан раз и навсегда: подводные лодки.
Пройдя «школу Беклемишева» (Ризнич был участником отличных торпедных стрельб на кронштадтском рейде), лейтенант-стажер получил назначение на одну из первых подводных лодок Невского завода — «Щуку». Он принял ее еще на стапелях, достраивал, спускал на воду, испытывал в море и... расстался с ней сразу же, как только лодку приняла комиссия. «Щуку» увезли на специальном железнодорожном транспорте во Владивосток, на Тихий океан, где разгоралась Русско-японская война.
Ризнич получил новехонькую — только что со стапелей — подлодку «Лосось».
Корпус этого корабля-долгожителя мне довелось видеть еще несколько лет назад на севастопольской базе Вторчермета, где редчайший памятник отечественного судостроения был безжалостно разрезан на лом Металла-то из него с гулькин нос...
В ноябре 1905 года Ризнич принял «Белугу» и одновременно исполнял дела начальника отряда подплава. Но самым памятным для Ризнича кораблем стала подводная лодка «Стерлядь». На ней он совершил беспримерный по тому времени переход в штормовую погоду из Либавы в Ригу без судна-конвоира. О ней он написал брошюру «Подводная лодка “Стерлядь”», которая стала едва ли не первым учебником по практике подводного плавания. Брошюру Морской Генеральный штаб засекретил, так как речь в ней шла о субмарине отечественной постройки, а не иностранной, вроде лодок Лэка и Голанда.
К сожалению, это уникальное издание исчезло бесследно. Нет его ни в Ленинке, ни в научной библиотеке Военноморской академии... Там, где слишком долго царила тайна, поселяется забвение.
...В Лиепае (бывшей Либаве) и сейчас еще стоят краснокирпичные фигурные корпуса казарм, в которых жили первые русские подводники. Какая отважная и дерзновенная жизнь кипела в этих стенах на заре века?!
Все вновь, все неизведанно — и каждый фут глубины, и каждая походная миля на утлых, опасных подводных снарядах, в которых скептики видели скорее «аппараты», чем боевые корабли. Невольно хочется сравнить эту когорту энтузиастов с отрядом космонавтов: ведь и они, эти «охотники», мичманы и лейтенанты, стояли перед тем же порогом небывалого, за которым простиралась пусть не бездна Вселенной, но бездна океана. Недаром водные недра нашей планеты называют «гидрокосмосом».
Дух поиска и эксперимента, риска и удали разительно отличал Учебный отряд подплава от других частей и заведений императорского флота, погруженного после Цусимы в анабиоз позора и уныния.
Командир Либавского военного порта возмущался тем, что подводники не впускают его в эллинги с засекреченными субмаринами, тогда как простые мастеровые входили туда беспрепятственно.
Командир Либавского порта писал в Петербург жалобы и доносы на Щенсновича и его людей. А Щенснович в ту пору работал над документом, который по праву можно назвать первым «Уставом подводного плавания». Щенснович добивался строительства бассейна для своих лодок, теребил начальство, требуя средств на развитие учебной базы отряда. Столь же беспокойными и деятельными были и ближайшие его помощники — командиры учебных подводных лодок лейтенанты Ризнич, Власьев, Белкин, Заботкин...
Ризнич составил первый «Словарь командных слов по управлению подводными лодками». Лейтенант Белкин разрабатывал тактику ночных атак. Это стоило ему жизни. В 1909 году во время ночной учебной атаки Черноморской эскадры «Камбала», на которой находился Белкин, была нечаянно протаранена броненосцем «Ростислав».
Питомцы отряда учились не в классах, учились прямо на подводных лодках, учились в море. Тонули, горели, садились на мели, но горькая соль морского опыта насыщала инструкции, правила, рекомендации для тех, кто поведет потом свои «Барсы» и «Пантеры» в боевые походы сначала Первой мировой, а потом и Гражданской войны...
