не очень-то достоверно улыбнувшись, козырнул министр, не отвлекаясь от конспектирования моих указов.
— И последнее на сегодня. Необходимо подготовить обоснование создания в нашей стране Генерального штаба. Остап!
Секретарь вошел в кабинет, с поклоном положил на стол стопку папок и ушел.
— Здесь — наши с Его Величеством и некоторыми пожелавшими остаться неизвестными военными чинами выкладки на вышеперечисленные мною темы. Прошу вас с ними ознакомиться и представить максимально подробные оценки. Самодурством ни я, ни отец не грешим, а потому высоко оценим все имеющиеся на этот счет мнения — как ваши, так и других видных военных мыслителей нашего времени. Худшее, что мы можем сделать в свете грядущей войны — это пребывать в блаженном неведении и позволять лизоблюдам погружать нас в ничем необоснованные иллюзии. Оценки мы с Его Величеством надеемся получить не далее конца ноября сего года.
— Слушаюсь, Георгий Александрович, — однообразно, но вполне логично отозвался министр.
— Империю ждет великое будущее, — поднялся я на ноги. — И залогом его станет эффективность нашей славной армии. До свидания, Петр Семенович.
— До свидания, Георгий Александрович.
Глава 4
Ширины улицы хватило бы разминуться парочке несуществующих (пока) в этой реальности карьерных «БелАЗов», но извозчик Савелий, владелец пяти сдаваемых в аренду тарантасов и водитель особо роскошной брички для «вип»-пассажиров, не упустил возможности продемонстрировать свой дурной нрав и раздувшуюся от личного успеха самооценку:
— Куды прешь⁈ — довернув влево, замахнулся он кнутом на старенькую, скрипучую телегу, которую уныло тянул далёкий от «породистости» конь.
— Виноват, ваше благородие! — не на шутку перепугался средний, девятнадцатилетний сын крестьянина Иванова и споро взял левее.
Сидящий на соломе пассажир, младший Иванов, рыжий юноша шестнадцати лет отроду, не испугался, но на всякий случай опустил глаза. Путь из деревни Ярсина был нетрудным — по ладным дорогам Петербургской губернии ехать одно удовольствие — но долгим, заняв два дня. Кабы подоспело время собирать урожай, хрен бы отец обоих сыновей на четыре дня отпустил. Младший-то, Колька, понятно: его Михаил Васильевич Клюев, уездный доктор, много лет от дел семейных отвлекал да при себе держал, учил делу врачебному, а вот средний — дуб-дубом! — только к полям и пригоден.
Довольный тем, как ловко указал крестьянам их место, извозчик проехал, и старший, Павел, вернул телегу на старую траекторию.
— Да какой он «благородие», это ж извозчик паршивый! — возмутился Колька и привычно, как делал это тысячи раз до сего момента, проверил содержимое внутреннего кармана потертого, подаренного ему добрым доктором — пришлось сильно ушить, но как без пиджака в столицу ехать? — пиджачка.
Сокровище было на месте — точно так же, как и пару минут назад, когда его проверяли в последний раз.
— Цыц! — цыкнул на него старший брат. — Смотри какая бричка — барей поди возит. А ну как нажалуется? Плакала тогда учеба твоя, а с меня батька голову снимет. Сиди, помалкивай. Грамоту-то да припарки выучил, а по жизни чистый валенок!
Вздохнув, Колька замолчал — прав Пашка. Не в том, что «валенок», понятное дело — Колька о жизни поболе многих знает! — а в том, что слава о скверном норове столичных извозчиков гремит по всей России. А брат… Братья да батька — грубые да кулаки у них тяжелые, но то ж не со злобы, а наоборот — от любви.
Снова проверив сокровище, Колька улыбнулся и принялся глазеть на Петербургские улицы. Чудно́ — дома каменные да высоченные, вывески на лавках да мастерских пестрые, барыни да баре такие важные по тротуарам ходят. Не первый раз в столицу братья наведались — рядом живут, батька порою по делам с собою брал, «посмотреть как люди живут», но Петербург неизменно приводил Кольку в восторг. А теперь… Рука снова погладила содержимое кармана. Теперь у него есть возможность остаться в столице на долгих три года, а в его возрасте это почти то же самое, что и насовсем. Только бы сдать экзамены!
Неоднократно спросив путь, братья выехали на дорогу до Царского села, и к вечеру прибыли к месту назначения. Широко открыв рты, они завороженно рассматривали местные красоты, а добравшись до Александровского дворца, рядом с которым кипело строительство — возводили не слишком-то сочетающиеся с общим ансамблем деревянные двухэтажные бараки, коим уготована участь общежитий — натурально выпали в осадок.
Вздохнув, присматривающий за подъездом ко дворцу сорокадвухлетний городовой Владимир, обладатель целых двух Георгиевский крестов, безошибочно опознал очередного прибывшего пользоваться добротою Его Императорского Высочества голодранца.
— Учиться, чтоли? — окликнул он пацанов.
Подпрыгнув от неожиданности, они отвесили поклон, и Пашка, на правах старшего, ответил:
— Так, ваше благородие! Но только Колька, — указал на брата. — Он умный у нас, вся деревня им гордится.
— То мне без интересу, — важно одернул городовой. — Рекомендация есть?
— Так точно, ваше благородие! — обильно потея — а вдруг потерялось сокровище? — вынул из кармана письмо Колька, спрыгнул с телеги, в два прыжка достиг городового — не самому же ему до пацанов идти? — и с поклоном протянул конверт, внутренне сжавшись в тугой комок.
А ну как в шею погонят? Как батьке в глаза смотреть-то тогда? Открывать письмо городовой не стал — не его дело.
— Печать дохтурская, — опознал штамп на конверте и вернул пацану. — Ступай — там найдешь кому отдать.
— Премного благодарен, ваше благородие! — проорал пришедший в восторг Колька.
А как не радоваться — государев человек подтвердил, что он, младший сын ничем непримечательного «середняка»-Иванова, имеет полное право пройти на территорию дворца! Глядя, как пацан вприпрыжку возвращается на телегу, Владимир ухмыльнулся — чудные они, эти дети крестьянские, каждый день одно и то же! Ах да, забыл совсем…
— Ну-ка стой!
Колька споткнулся, с трудом удержал равновесие и обернулся, показав напуганную мордаху.
— Ходь сюда, покажу чего, — махнул рукой городовой.
Пацан подошел, и Владимир показал ему самую настоящую фотографию плешивого мужика лет сорока:
— Это вот Игорь Никитич, голова медицинского училища. Его спросишь — подскажут, как сыскать. Письма своего никому, кроме него, не давай, понял?
— Понял, ваше благородие! — поспешил заверить поразившийся такому уровню заботы Колька.
Понимать надо — назовется кто Игорем Никитичем, письмо заберет, а потом сам попытается экзамен сдать: за цесаревичев счет да в настоящем дворце учиться охотников-то поди хватает!
— Ступай, — благодушно махнул на него городовой. —
