— Есть, — засмеялся Дронго, — тебе никто не говорил, что у тебя появился одесский акцент?
— Наверное, — кивнул Павел, — когда привыкаешь говорить на иврите, начинаешь чуть тянуть гласные.
— И на английском? — быстро сказал Дронго, усаживаясь напротив.
— Почему на английском? — вздрогнул Павел.
— Не знаю. Мне показалось, что ты выучил сразу два языка. Я прав?
— Почему? — несколько напряженным голосом спросил гость. — Почему тебе так кажется?
— Что ты будешь пить? — спросил вместо ответа Дронго. Поднявшись, он прошел к бару, доставая несколько бутылок.
— У тебя есть вино? — спросил Павел.
— Итальянское или грузинское?
— Мне говорили, что настоящего грузинского вина давно нет.
— У меня настоящее, — буркнул Дронго, доставая еще одну бутылку. Он открыл ее, налил темно-красную жидкость в высокие стаканы и сказал:
— Вино труднее подделать, чем людей. Фальшивое вино легче распознать. За встречу.
— За встречу, — поднял бокал вина Павел, и они чокнулись.
И лишь когда Дронго поставил стакан на столик, он сказал:
— Теперь рассказывай, зачем ты приехал.
— А почему ты решил, что у меня к тебе какое-то дело? — спросил Павел.
— Я знаю, когда прилетают самолеты компании «Трансаэро» из Тель-Авива в Москву, — ответил Дронго. — Знаю точное время, знаю, что после твоего прилета в Москву прошло не больше трех часов. А за это время ты успел пройти границу, таможню, получить багаж, если он у тебя, конечно, был, найти мои адрес и телефон. Даже приехать сюда. Если учесть, что ты не успел перевести стрелки своих часов и они у тебя еще установлены на тель-авивское время, то оперативность довольно необычная. Из чего я сделал вывод, что ты приехал специально для того, чтобы меня навестить.
— Откуда ты узнал про часы? — удивился Павел. — Я ведь назвал тебе московское время.
— Ты запнулся на секунду, увидев часовую стрелку своих часов, и мысленно быстро перевел время на московский часовой пояс. Поэтому я догадался.
— А ты наверняка специально спросил меня про время, — покачал головой Павел, — ты всегда умел замечать мелкие детали, на которые никто не обращал внимания.
Дронго удивленно покачал головой.
— Конечно, я спросил специально, — признался он, — но раньше, десять лет назад, ты бы наверняка не догадался. Что с тобой случилось? Рассказывали, что, уехав в Израиль, ты работал в каком-то русскоязычном журнале. Или ты уже сменил свое место работы?
— Да, — сдержанно ответил Павел, — я теперь работаю в агентстве «Сохнут».
— Хорошее место работы. Хочешь еще вина?
— Тебе не нравится мое место работы?
— Мне не совсем понятен твой неожиданный приезд. Может, ты мне все-таки расскажешь, зачем прилетел и даже вспомнил про свой забытый телефонный код?
Вместо ответа Павел потянулся к бутылке, сам разлил вино и, подняв свой стакан, провозгласил тост:
— За старую дружбу.
— С удовольствием, — засмеялся Дронго, чуть отпивая из своего стакана, — а теперь все-таки объясни.
Павел сделал один глоток, достал носовой платок, вытер губы и наконец сказал:
— Я прилетел не один.
— Надеюсь, не с женой? — пошутил Дронго.
— Мы прилетели с моим другом, — не улыбнувшись ответил Павел.
— И этот друг хочет со мной познакомиться?
— Нет, — чуть подумав, произнес Павел, — вы с ним знакомы. Скорее, он хочет, чтобы мы встретились с ним. Вместе. Втроем.
— И кто это такой?
— Вы с ним встречались два года назад.
— Из вашего государства?
— Да.
— Неужели ты прилетел с вашим премьер-министром?
— Кончай шутить. Это Соловьев.
— Понятно. Действительно, я с ним знаком. Два года назад мы с ним встречались. Тогда он произвел впечатление довольно осторожного человека. У него машина была напичкана аппаратурой. Кстати, мы встречались с ним несколько раз. И он назвал мне позже совсем другую фамилию. Кажется, генерал Райский. Или это тоже был псевдоним?
— А ты как думаешь?
— Я ничего не думаю. Если ему нравится в России быть Соловьевым, то пусть им будет. Какая разница: Райский, Соловьев или какой-нибудь Бернштейн.
Просто у вас мания преследования. И вам нравится менять свои еврейские фамилии на другие, более приближенные к фамилиям граждан страны, в которой вы в данный момент находитесь.
— С чего ты взял? — нахмурился Павел.
— В Америке то же самое, — пояснил Дронго, — евреи меняют там свои еврейские фамилии на английские, считая, что это поможет их карьере.
— Ты стал антисемитом? — спросил Павел.
— Только без ярлыков, — усмехнулся Дронго, — мне просто не нравится, когда Райский вдруг приезжает в Москву и становится Соловьевым. И еще мне очень не нравится, что вы вышли именно на меня. Дважды я имел дело с вашей организацией. Сначала в Вене, в девяносто первом, а потом во Франции, в девяносто шестом. И оба раза это кончалось не совсем хорошо для меня. В первый раз убили женщину, с которой меня многое связывало. Второй раз едва не убили меня самого.
— МОССАД тогда спас тебе жизнь, — напомнил Павел.
— Это тебе тоже сообщили, — вздохнул Дронго, — кажется, я должен буду согласиться хотя бы в знак благодарности. Или нет?
Павел хотел разразиться длинной речью, но передумал, сказал только:
— Да.
— Тогда все ясно. И зачем вы приехали? Опять какое-нибудь тайное общество? Или очередной заговор? Мне кажется, что тогда мы закончили наши отношения раз и навсегда.
— Тебя просят о небольшой услуге.
— Почему именно меня?
— Ты лучший эксперт в мире. Про твои аналитические способности ходят легенды. Рассказывают, что ты умудряешься «вытягивать» самые безнадежные дела.
— Зачем ты приехал, Павел? Неужели только для того, чтобы сказать мне это?
— Нет, конечно, нет. Дело в том, что на этот раз мы хотим попросить тебя о своего рода посредничестве.
— Кто это мы? Неужели ваше агентство?
— Я в данном случае говорю не от имени своего агентства. И не нужно так иронизировать. В мире, к сожалению, нас слишком часто переоценивают.
— По-моему, ваши спецслужбы трудно переоценить, — засмеялся Дронго, — но в любом случае я откажусь.
— Не получится, — вдруг сказал Павел, ты не сможешь отказаться.
— Почему?
— Тебя попросит об этом еще одна сторона.
— Не понял.
— Мы попросили о помощи Службу внешней разведки России. Я думаю, завтра они выйдут на тебя.
— Может, хватит? — разозлился Дронго. — Я уже давно на пенсии. После распада СССР много раз заявлял, что считаю себя свободным от всех обязательств.
Неужели вы не можете найти никого лучше? Или вы делаете это намеренно, ожидая, когда наконец меня уберут?
— Дело не в тебе, — признался Павел, — тут совсем другая история.
— И ты приехал специально меня уговаривать, — нахмурился Дронго, — они решили, что я не смогу отказать старому знакомому?
— Нет. Я участвую в разработке операции. Моя служба только прикрытие, как ты уже понял. Я работаю в разведке.
— Я догадался. Где еще может работать человек с твоим профилем. Ты ведь был неплохим следователем. Я думал, ты пойдешь в полицию.
— Соловьев прилетел со мной для координации наших служб. Завтра на тебя выйдут представители российской разведки. Ты практически единственный человек, который может сейчас нам помочь. Единственный.
— Так не бывает, — строго ответил Дронго, — незаменимых нет. Не нужно меня убеждать в том, что в вашей разведке вы не можете найти одного толкового специалиста.
— Сколько угодно, — улыбнулся Павел, — но нам нужен именно ты.
— Кончай говорить загадками и наконец объясни, что случилось.
Вместо ответа Павел достал из кармана фотографию.
— Ты знаешь этого человека?
— Нет. Первый раз вижу.
На фотографии был снят молодой человек в очках. Он пристально, с чуть заметной улыбкой, смотрел в объектив.
— Это Ахмед Мурсал, — объяснил Павел, — один из самых опасных террористов нашего времени.
Дронго взглянул на фотографию.
— Возможно, — согласился он, — я о нем что-то слышал. Но никогда не видел его фотографию.
— Это редкий снимок, — пояснил Павел. — Через секунду он застрелит того, кто его снимает. Дронго снова взглянул на фотографию.
— Своеобразный способ благодарности, — сказал он.
— Этот человек не знает, что такое жалость или благодарность. Он обладает каким-то сверхъестественным чутьем на любых агентов, которых мы к нему пытаемся заслать. Иногда кажется, что это и есть так называемое шестое чувство.
Просто у одних есть чувство ритма, у других — чувство музыки, тогда из первых получаются гениальные поэты, а из вторых гениальные музыканты. Так вот, у Ахмеда Мурсала есть чувство опасности. И поэтому из него получился гениальный террорист.
— Можно подумать, что ты прилетел специально его рекламировать, — нахмурился Дронго.
— Ахмед Мурсал создал свою организацию двенадцать лет назад. Тогда ему было двадцать пять, — продолжал Павел, — он учился в Англии и Франции.
