Тихо тут с утра. Всегда так. Когда хозяева спят допоздна — и прислуга вставать не торопится. Со двора только доносятся сонные голоса. Ну да, выслуживается же табор наш среднеазиатский перед новым начальником.
Коридор, конечно, не метен с вечера. Не моя забота теперь, но все равно противно. Трудно оторваться от телефона на пару минут и помахать шваброй? Хотя что я говорю? Пылесосом и то не заставишь пройтись, а с ним даже напрягаться не надо: сам тебя за собой тащит.
Ворс у ковра не взбит, можно сосчитать все шаги и определить, кто, куда и откуда вчера ходил. К Анжелкиным апартаментам, например, два следа ведут. Туфли на шпильках и ботинки остроносые. У двери вообще целая поляна вытоптана. Странно. Разговаривали, что ли? Такое впечатление, что заходить Пурген не стал. Гордость горская взыграла? Тоже мне, нашел соперника в моем лице! Только девушку расстроил: вон до сих пор глаза на мокром…
Нет, просто влажные. Загадочно поблескивающие.
Всем хороши ковровые покрытия, кроме одного, не считая технологии уборки: позволяют подкрасться незаметно. Ни одного ведь шороха не услышал, а дверь уже распахнута и Анжелка стоит прямо посреди проема, сонная вся такая, домашняя, как в благородных домах говорят, в неглиже. То есть в одном халатике, под которым…
— Мм?
Обычно в ее взгляде куда меньше осмысленности — одна загадочная рассеянность, но сейчас все наоборот, устремлено к цели. Как и язычок, облизнувший верхнюю губу.
— Мм.
Если она спит без ночнушки, ее дело. Личное. Но сверкать голыми грудями и всем остальным в коридоре, пусть даже если смотреть, кроме меня, некому… Вот это точно не дело.
— Анжела Афанасьевна, ну как же вы так?
— Ммм!
Затолкать ее обратно в комнату удалось достаточно легко, а вот выпутался из цепких объятий я далеко не сразу. Минуты через две и с большими усилиями, что, прямо скажем, удивляло. Памятуя о вчерашней гримасе Пургена, Анжелка должна была шарахаться от меня, как от огня, а не обвиваться всеми четырьмя конечностями сразу и лезть язычком в рот. Если только после ссоры не последовало примирение с кучей подарков, а дочка Фани была девушкой вполне материальной и могла сделать только один вывод. По принципу подобия. И это значит, что вот-вот где-то рядом возникнет…
— Да успокойтесь вы, Анжела Афанасьевна!
Нет, вроде никого вокруг. Уфф! Камер наблюдения в этих комнатах точно нет, потому что личная жизнь госпожи Семеновой — вещь неприкосновенная, а кроме того, слишком однообразная, чтобы имело смысл вести запись. Значит, у меня все еще есть шанс уволиться не ногами вперед, что весьма отрадно. Осталось только избавиться от атакующей самки павиана и убраться подальше.
Попытка отстранить настырную девицу от себя обернулась толчком: Анжелка плюхнулась на постель. Но вместо того, чтобы обидеться или позвать кого-нибудь вроде своего извечного заступника, извернулась всем телом, проявив гибкость, больше свойственную животным, и посмотрела на меня. Призывно.
— Мм?
Ну точно. Самка. Может, я, конечно, совсем перестал что-либо понимать, но не смотрят так женщины. Разве только в тяжелой степени подпития, но здесь даже не пахнет ничем, кроме духов. Парфюмерии, что ли, нажралась? Нет. Когда лезла целоваться, никакого амбре изо рта не чувствовалось.
— Мм!
Не надо так по кровати елозить! А то не дай бог, что… или кто. Меня Анжелка в таком виде пугает не на шутку, но у того же Сереги представления о приличиях как пить дать другие. Не преминет приступить к активным действиям, если нарвется на это непристойное предложение.
— Анжела Афанасьевна, вы, наверное, не выспались?
Ну да, как же! Полна сил и желания, понятного даже незрячему. По глубокому грудному стону, переходящему то ли в рычание, то ли в мурчание.
— Не поднимайтесь, не поднимайтесь!
Она, правда, и не собиралась: по атласным простыням скатилась с постели и растянулась на ковре, аки львица в разгар течки.
— Мррр…
Что-то Фанина дочурка все-таки выпила. Или съела. Колоться точно не колется: видно ее сейчас всю прекрасно, от пяточек до затылка, чистую и гладенькую. Максимум понюхала. Правда, сама вряд ли решила побаловаться, но вокруг ведь полно щедрых душ…
— Мрр!
Не надо хватать меня за штанину!
Успокоить бы Анжелку. Хоть чем-нибудь. Но не душить же подушкой, право слово. Нет, тут нужен врач. Семейный, видевший многое и молчаливый, как рыба. На какой он у меня быстрой клавише?
А, нашел.
— Вы только не нервничайте, Анжела Афанасьевна, я сейчас позвоню Георгию Христофоровичу, и он все-все уладит.
Гудок. Еще один. Не занято, слава богу!
Третий. Пятый. Двенадцатый. Двадцать второй.
Что за чертовщина? Он же всегда берет трубку не позже третьего.
Опа! Сбой вызова.
Даже так? Быть не может. Наверное, оставил телефон в пальто или еще где. Ну ладно, добегу до его дома, благо тут рядом, через квартал.
— Я на минутку, Анжела Афанасьевна! Никуда не уходите!
Особенно если сможете открыть запертую снаружи дверь.
Не нравится мне все это. Очень не нравится.
Была она всегда дурой, временами — похотливой, чего греха таить. Но не настолько же, чтобы лезть под первого встречного? А тем более под меня, на которого у Анжелки и всей ее семьи давно вырос большой зуб по причине проведенного в непосредственной близости детства. Из других одноклассников одних уж нет, как говорится, а те далече, зато я — прежнее бельмо на глазу. Зоя Аркадьевна, земля ей пухом, отменно выполняла функции ангела-хранителя, но Фаня на память еще не жаловался, и стоит мне хоть где-то и как-то рыпнуться…
Прохладно сегодня. Накинуть на себя что-нибудь не помешало бы. Правда, в комнату возвращаться неохота. Далеко: целый круг по флигелям надо дать. Вот что, загляну-ка я к Шамшату, у него в подсобке должна найтись пара курток. Не зря же закупали перед осенне-зимним сезоном новую рабочую униформу.
Надо же, и тут тихо. Но что еще загадочнее, запахи кружатся в воздухе только ремонтно-строительные и чуть масляные, а должно пахнуть шурпой, тушеным луком и специями. Потому что самое время для завтрака. Это только я на голодный желудок играю в мороза-воеводу, шляясь по владениям, а местные работнички свой режим блюдут свято.
— Шамшат? Вы здесь?
Ничего не фырчит, ничего не шкварчит. Да еще и темновато. Ну это как раз неудивительно: на дворе погоды непогожие, утро едва отличается от позднего вечера, и тени… метутся. Может, даже злобные.
— Шамшат?
Он сконденсировался из сумерек, странно ссутулившийся, а потому кажущийся ниже обычного.
— Мне куртку накинуть, прогуляться надо. Где они тут у тебя?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
