Я оторвался от ее широко раскрытых ног и, быстро встав, стянул рубашку и расстегнул ремень.
Когда я сбросил нижнее белье, то увидел, как она исподтишка разглядывает мой хуй. Как он появляется и раскрывается прямо из-под тугих хлопковых боксерских шорт.
Она выпрямилась, переползла через кровать и села на край прямо передо мной.
— Дай мне… — попросила она.
Теперь она выглядела точно, как маленькая девочка. Ее нежные черты лица были почти алыми от нахлынувшего желания, которому она с готовностью отдалась; маленькие, твердые груди выступали с отчаянным вызовом, пизда истекала внутренними соками, а тело вибрировало в унисон со всеми ее сексуальными фантазиями, которые она когда-либо себе напридумывала. Теперь — и я знал это — она сделает все, что угодно. Не то чтобы у меня была какая-то определенная извращенная цель. Как бы она ни волновала меня, я уже знал, что это будет просто секс, развлечение. Мои чувства отвечали ей, тому, как она двигалась, пахла, реагировала, еблась, но сердце билось на другой частоте, и это то ощущение, которое каждый узнает с самого начала. Но в любом случае я был жаден до ощущений и определенно готов наслаждаться моментом.
Она взяла мой хуй в рот.
Я почувствовал себя как дома.
Интрижка с Сэм возобновилась по возвращению в Лондон и продолжалась еще четыре месяца. Фактически у нас никогда не было тем, на которые можно было разговаривать, мы ограничивались сексом в номерах отеля, снятыми на вечер, и на плюшевом диване в ее офисе после рабочего дня. Мы одинаково побаивались, что уборщицы внезапно ворвутся к нам, если у них непредвиденно изменится расписание. На полпути к концу нашей связи ее бойфренд выехал из маленькой квартирки, в которой они жили вместе, на Темпл Форчун. Она сообщила мне об этом после самого факта их расставания и не стала снабжать подробностями или объяснять, чьим это было решением: его ли, ее, или, может, наши регулярные встречи повлияли на их разрыв. Сэм очень четко дала мне понять, что это не повлияет на наши отношения, и что у нее нет никаких целей относительно меня, и что наши отношения не перерастут в нечто большее, чем чистая похоть. Она знала, что мы не собираемся жить счастливо в традиционном понимании. В последний месяц наших встреч мы общались с большей легкостью, а секс стал еще более экспериментальным, экстремальным, и она даже призналась, что когда я не был для нее доступен, она снимала в баре других мужчин и трахала их, как будто бы впала в зависимость от случайного секса без отношений. Это не заставило меня ревновать ее, на самом деле я нашел это весьма возбуждающим и мысленно представил ее легкое, гибкое, бледное тело, в которое вторгаются чьи-то чужие члены всех форм и размеров, представил, как Сэм, унижаясь, молила о большем. Я, раб этих желаний, небрежно поделился с ней своими фантазиями. Не для того, чтобы разрушить наши отношения, это произошло скорее естественно, чем было результатом осознанного решения; я уже виделся в то время с Викторией и с трудом метался между еще двумя внебрачными интрижками. Откуда бралась энергия? — в тот период я вдобавок писал роман «Сиэтл» — но тогда я был моложе, полон жизненных сил и безрассудства.
Мы просто стали двумя отдельными пустотами, отчаянно пытавшимися стать целым, и оба — и Сэм, и я — молчаливо доказывали, что находимся на пути в никуда, хотя этот путь и манит привалами-остановками.
Разрыв ни для кого не был сюрпризом. Сэм должна была поехать на конференцию по маркетингу в Париж, и я присоединился к ней на уикенд. Она забронировала номер в маленьком отеле прямо рядом с Нотр-Дамом, и в окне открывался вид бесконечной готической ограды вокруг старинного собора. Было лето, и было душно, и мы держали окна открытыми, а каменные чудовища созерцали нашу самозабвенную еблю. Я брал ее сзади, по-собачьи, и отчаянно наслаждался ее задницей, я входил и выходил из нее, с замиранием глядя на свой мокрый, покрытый соками пенис, движущийся туда-сюда в красной, как мясо, растянутой пизде, и темнеющие алые отпечатки моей ладони перекрещивались на упругой поверхности белой задницы Сэм. Несколькими месяцами раньше я открыл, что ей нравится, когда ее шлепают. Неопасное извращение — я никогда раньше этого не делал, но нашел в этом своеобразное очарование, при условии, если объединять это с чрезмерной сексуальной активностью. Как и у Кэй, осознавал я, в натуре Сэм было что-то покорное, хотя это и не возбуждало меня так же сильно. У Кэй — полное забвение своей самости, она явно отдавалась с бескомпромиссной полнотой, она принадлежала мне тотально. А у Сэм это стало просто дополнением к сексуальному удовлетворению, вероятно, подчинение больше жило в ее фантазиях, чем в реальности, ее сексуальность подстегивали и вводили в легкое безумие мысли о рабстве, о грубом обращении, словно я был похож на пирата или хозяина рабыни из античных веков. Сэм была безопасным вариантом покорности. Она никогда бы не вывернулась наизнанку и никогда бы не нашла в себе силы воли выплеснуть это полностью.
Я готов был кончить, но хотел подольше растянуть момент, насладиться не только волнами удовольствия, скачущими в области поясницы, но еще и красивой пошлостью сладострастных стонов Сэм, и поэтому движения моего члена внутри нее стали слабее, а мои глаза загорелись, когда я заметил пульсацию коричневого кольца ее ануса (она никогда не предлагала мне попробовать попку, хотя я подозревал, что ее анус должен быть невероятно тугим), и тогда, нечаянно замечтавшись, я посмотрел вверх, на отдаленного готического каменного уродца, — пятнадцать минут одиннадцатого.
— Что это? — спросила Сэм, почувствовав мое внезапное охлаждение.
— Ничего, — ответил я.
— Ты в порядке? — продолжила она.
— Да, — сказал я, но моя елда внутри нее уже увядала, момент был упущен.
Я оторвался от нее, развернул к себе и продолжил удовлетворять орально. Я вылизывал ее и осознавал, что вкус соков больше не был таким притягательным, каким-то образом изменился.
После всего я сходил в ванну и вымыл свой пенис, и Сэм отсосала у меня — ей не нравилось, когда мой хуй был покрыт ее выделениями. Теперь мои яйца были полны, и ей легко удалось довести меня до завершения. Вернувшись из ванной, где она выплюнула мое семя, она заметила:
— На вкус ты стал другой.
— Но ты же не глотала?
— Я все еще чувствую твой вкус на языке.
