Маленькие шалуны добились своей цели. Выкрашенных цыплят никак нельзя было отличить от Лидочкиной Чернушки, и из боязни зарезать нечаянно Чернушку Аксинья не решалась резать и остальных.
Вернувшийся из города раньше назначенного срока Юрий Денисович много смеялся над выходкой своих шалунов. Узнав же о причине этой выходки, он был очень растроган их участием и любовью к слепой сестре и крепко перецеловал мальчуганов. А Митька получил новую рубаху взамен старой, запятнанной краской. Жаркое из цыплят было заменено на следующий день жареным поросенком, и Лидочка на другое утро могла, как ни в чем не бывало, снова кормить своих любимцев.
* * *
«Милая Мая! Ты непременно должна прийти к нам сегодня вечером и помочь нам в одном деле». Так гласила записка, написанная крупным, размашистым почерком Сережи и заключавшая в себе две кляксы.
Записка была заключена в крошечный конвертик, на котором стоял адрес: «Фее Мае, в лесной домик». Под словом «домик» красовалась новая клякса, необычайно крупных размеров.
Записку вручили Митьке, он сунул ее за пазуху и рысью помчался в лес.
Мая не заставила себя долго ждать и явилась на хутор тотчас же после завтрака.
— Вот что, Мая! — с деловым видом проговорил Юрик, встречая девочку на пороге дома. — Папа и Лидочка с няней уехали в город, а к нам приедет сегодня новый учитель. Вот мы и решили подшутить над ним на первых же порах и поставить его в тупик. А ты должна помочь нам в этом. Слушай… — И Юрка, наклонившись к уху девочки, зашептал ей что-то, отчего Мая так и покатилась со смеху.
Юрий Денисович действительно уехал с дочерью и Ириной Степановной в уездный город — отчасти по делам, отчасти, чтобы дать своим трем сорванцам, как он называл сыновей, как следует познакомиться с новым гувернером без вмешательства старших. И дети прекрасно воспользовались предоставленной им свободой. Должно быть, выдуманная проделка была очень смешна, потому что то тот, то другой из них так и заливался громким, раскатистым смехом. Смеялся и Митька, не отстававший теперь ни на шаг от господ и бывший главным участником всех их шалостей и проделок.
Гувернера ждали к обеду, к четырем часам — и ровно в четыре часа к крыльцу хуторского домика подъехала бричка, в которой сидел очень толстенький, почти круглый человечек в соломенной шляпе.
— Ну, ну, Фрицхен! — произнес сам себе круглый человечек, с трудом соскакивая с высокой подножки брички, и, чуть-чуть подпрыгивая и раскачиваясь на ходу, направился к крылечку, держа в одной руке круглый предмет, завернутый в бумагу, а в другой — небольшой чемодан с бельем и платьем.
У человечка было очень довольное, сияющее лицо, и толстые губы его улыбались самой радостной улыбкой.
Круглый человечек снял шляпу, отер платком пот с лица и вошел своей подпрыгивающей, с развальцем, походкой в гостиную.
— Никого не имеется! — снова широко улыбаясь, произнес он. — Ну-с, надо подождать! Подождем, Фрицхен, проговорил он самому себе и поставил круглый предмет и чемодан на окно в гостиной. — Ошен корошо! Ошен корошо! — произнес он, потирая руки и не без удовольствия оглядывая комнату. — Многа свет, многа солнце, а Фрицхен ошен лубит, где свети солнце!
В эту минуту дверь в гостиную отворилась и пять совершенно одинаково одетых в матросские курточки мальчиков вошли в комнату и, остановившись неподалеку от порога, глядели во все глаза на приезжего.
Тот еще больше оживился при появлении детей, и пошел им навстречу, лепеча на ходу все с той же своей простодушной улыбкой;
— Ошен корошо! Ошен корошо! Целых пять мальшик. А господин Вольгин говорил менэ, што только три мальшик!
— Папа ошибся! — вставил свое слово Юрик и с самым развязным видом разлетелся перед гувернером и шаркнул ему ножкой.
— Ай! Ай!! Как можно ошибайт! Не можно ошибайт папахену! — высоко приподнял толстяк свои белокурые брови. — Как вас зовуйт? — обратился он к Сереже, как к самому старшему из детей.
— Пупсик! — отвечал тот, не сморгнув.
— Шево? — недоумевающе переспросил немец.
— Пупсик, — серьезно и ясно отчеканил Сережа.
— Странный имен! У русских такой странный имен, — покачивая головой, произнес учитель.
— Ну, а ви как зовуйт? — перевел он глаза с Сережи на Юрика.
— Мупсик! — словно выстрелил маленький шалун, давясь от смеха.
— Аа-ай-ай! — недоверчиво произнес учитель. — Такой славний мальшики такой собачонкин имен вам давали ваши папахен и мамахен.
— А ви как зовуйт? — обратился он к черноглазому мальчику с длинными кудрями, разбросанными вдоль спины и плеч.
В этом тоненьком и высоконьком мальчике было почти невозможно узнать Маю, одетую в костюм Сережи.
— Меня зовут Лоло, — бойко отвечала девочка, — а его Коко! — указала она на Бобку. — А вот он, — протянула она руку в сторону Митьки, ставшего неузнаваемым от Юркиного костюма, — его зовут маркиз Жорж; он наш двоюродный брат-француз и ни слова не понимает по-русски.
— Как странно все эта! — проговорил тоном глубокого изумления немец. — Как странно, что господин Вольгин ни слов мне о пяти мальшик, о француз. Ви ни слов не может по-русски? — обратился он к Митьке, снова высоко поднимая брови.
Митька открыл было рот, чтобы ответить, но подоспевший как раз вовремя Юрик так ущипнул его за руку, что он чуть не завизжал от боли.
— И по-немецки ни слов не знаете? — снова обратился к нему с вопросом гувернер.
Тут уже Митька, не рискнувший получить второго щипка от Юрки, рта не разинул, а только заморгал своими серыми глазами.
— Пойдемте, мы вам сад покажем, — предложил Сережа. — Мупсик, Лоло, Коко и вы, маркиз Жорж, — обратился он к детям, — идемте показывать сад учителю!
— Меня зовут Гросс! — любезно подсказал немец. — Я маленький, а мой фамилий Гросс (Гросс — значит «большой» по-немецки). А зовут меня Фридрих. Господин Фридрих.
Потом, пристально взглянув на мнимого маркиза-Митьку, он добавил, изумленно покачивая головою:
— Удивительно, как эта ви не многа похож на француз… Совсем у вас русской лишико. Ви из Париж?
— М… м… м… — замычал неожиданно Митька и замотал головою.
Юрик строго-настрого приказал ему мычать и мотать головою на все, что бы ни спрашивал у него гувернер. И Митька, получив барское платье, готов был исполнить всякое приказание своего начальства, лишь бы как можно дольше остаться в Юркином костюме.
— Не из Париж! Ошен шаль! В Париже ошень корошо! — проговорил Гросс, все еще с недоумением поглядывая на белобрысые вихры Митьки, торчавшие предательски из-под шапки и так не подходившие к типу французского маркиза.
Мальчики и Мая, между тем, степенно спустились с крыльца в сад и повели Гросса по желтым и прямым, как стрелки, аллеям.
Господин Гросс оказался очень разговорчивым. Он рассказывал детям, что раза три был в этом саду со своим воспитанником, князем Виталием Черноземским, и приходил бы сюда с удовольствием и чаще, так как хуторской сад очень нравился ему, но хутор нанимали на лето дачники, и они поневоле должны были довольствоваться садом и лесом, окружавшим княжеский дом.
Господин Гросс очень забавно перевирал русские слова, и это выходило очень смешно. Дети тихонько подталкивали друг друга и хихикали ежеминутно. Митька, следовавший за ними, поминутно зажимал рот обеими руками, боясь расхохотаться в голос и навлечь на себя гнев господ.
ГЛАВА 4
За обедом. Монсиньор Жорж из деревни. Тайна Гросса. Неожиданное открытие. Маленькая смутительница
— Господа, обедать! — и веселая, смешливая горничная Евгеша, большая участница всех шалостей молодых господ, предстала в конце аллеи.
Евгеша была посвящена в тайну детей и теперь едва удерживалась от смеха при виде важно выступавшего в господском костюме Митьки.
— Ишь ты, курносый, — тихонько фыркая в передник, произнесла она звонким шепотом. — Тоже хранцуз — чумазый! Выдумают тоже, проказники!
— Обедать! Обедать! — засуетились дети и, окружив господина Гросса, потащили его из сада в столовую.
Митька, или маркиз Жорж, важно засунув руки в карманы, последовал за остальными.
Первая смена обеда прошла более или менее благополучно. Митьку посадили между Маей и Юриком, подальше от гувернера, чтобы господин Гросс не мог видеть, какими огромными кусками отправлял в рот слоеные пирожки с капустой мнимый маркиз.
— У него прекрасный аппетит, у нашего кузена, — каждый раз говорила Мая, когда гувернер взглядывал в их сторону, и добавляла шепотом, так, чтобы слышал один только Митька: — Ты подавишься. Уверяю тебя, ты подавишься, Митька, или разорвешь себе рот. Можно ли так есть! Не забывай, что ты маркиз, то есть очень важный барин. А важные господа всегда кушают очень мало и очень деликатно.
