Как-то раз возвращаюсь я с продуктами - измученный и мокрый от пота подхожу к хижине и вижу, что Диббс, вместо того чтобы добывать нам богатство на реке, безмятежно сидит себе на пороге. Меня взяла досада: я надрываюсь, тащусь через лес с продуктами, а он тут прохлаждается!
- Знаешь, - небрежно говорит мне Диббс, - чтобы найти золото, мне вовсе не обязательно ходить на реку, - и достает жестянку, полную золота. Сказал, что нашел под хижиной.
Все золото в ней было потускневшее - значит, долго лежало. Чутье, ничего не скажешь! Правда, он мог и сам припрятать эту жестянку.
Когда Диббс загулял на десять дней, на меня опять накатил приступ одиночества. Природа вокруг была прекрасной, но с каким-то оттенком печали. Мелодичный серебряный щебет птиц стал мне казаться монотонным и даже тоскливым. Голова работала как-то вяло, мысли пробивались с трудом, а вскоре как будто и вовсе исчезли. В 20 лет одиночество действовало на меня очень сильно. Легче мне было во время работы. Днем на реке я чувствовал прилив азарта, надеясь вот-вот наткнуться на богатство. Вечерами, после ужина, меня охватывала тоска. Однажды я услышал крик киви, и от этого мне стало еще хуже. Продуктов оставалось мало, Диббс не возвращался, я стал испытывать голод. В конпе концов пошел в лес и подстрелил новозеландского попугая кака. У этих попугаев резкий голос, который можно воспроизвести царапая камнем по жестяной банке. Я подманил с дюжину кака, и они устроили вокруг меня дикий гвалт. Теперь мне жаль, что я застрелил эту интересную птицу, но тогда я был рад. Мясо оказалось вкусным, и я утолил голод.
Еду мы готовили в большой железной походной печке вроде духовки. Хлеб пекли сами, подвешивая печку над костром и накладывая сверху горячие угли.
За полгода мы намыли достаточно золота, чтобы расплатиться за продукты. Самый крупный наш самородок чуть не дотягивал до пол-унции. Я потом заказал из него кольцо и подарил одной своей подружке.
Глава шестая
В ПОГОНЕ ЗА БОГАТСТВОМ
Покидая Англию, я решил, что не вернусь домой, пока не скоплю 20 тысяч фунтов. Старательское поприще, очевидно, не приближало меня к этой цели. Как-то в пабе один человек сказал мне:
- А почему бы тебе не стать книжным агентом?
- А что это такое? - спросил я.
- Ходишь от дома к дому и продаешь книги. На этом можно заработать кучу денег, но делать это надо в Сиднее.
Идея мне понравилась, и я решил отправиться в Австралию. По дороге в Крайстчерче я зашел к редактору местной газеты и попытался продать ему свой опус о жизни старателя. Он сказал, что завален подобной писаниной, но купил у меня одну фотографию за 5 шиллингов. Я рассказал ему о своих планах на жизнь и услышал в ответ:
- А почему бы вам не распространять нашу газету?
На том закончилась моя вторая попытка попасть в Австралию. Вместо этого я поехал на север Новой Зеландии, в Веллингтон, и стал ходить по домам, агитируя подписаться на "Weekly Press". По условиям договора, я получал комиссионные и, кроме того, мне покрывали дорожные расходы. Успех пришел ко мне немедленно, я стал зарабатывать хорошие комиссионные - 400 фунтов в год, и бухгалтерия решила их срезать. Спорить я не стал, но и уступать не хотел, а потому оставил эту работу.
Потом мне предложили распространять среди фермеров специальную бухгалтерскую систему и отправили приобретать навыки вместе с менеджером по продажам. Мне не терпелось попробовать себя на этой работе. Когда пришел мой черед, я провел беседу с одним фермером и сумел его убедить. Я так забил ему голову бухгалтерией, что он, подписав мне чек, забыл об этом и в конце нашего разговора хотел сделать это еще раз.
Работа была нелегкой, и, кроме меня, лишь еще один распространитель (всего нас было 61) продержался год - срок, который я отвел себе на это занятие. Я увидел вскоре, что вряд ли выиграю, стараясь объехать за день как можно больше ферм, и установил себе норму - пять фермеров в день. Я был уверен, что двух из пяти сумею уговорить. Для разъездов я купил себе мотоцикл - мне это давно хотелось. В ту пору большинство дорог в центре Северного острова еще не было асфальтировано. Вулканическая глина после дождя превращалась в густое месиво, и грунтовые дороги становились почти непроходимыми для мотоцикла. Пришлось сменить мотоцикл на автомобиль. За 120 фунтов я приобрел старый пятиместный "форд" с откидным верхом. По-видимому, он не стоил больше 60 фунтов. Но я был новичком в подобных делах. Прихватив велосипед и палатку, я отправился обрабатывать фермеров. Приезжал к вечеру на новое место и разбивал лагерь, причем так наловчился, что уже через 20 минут лежал в палатке на раскладушке, готовый ко сну. Наутро садился на велосипед и ехал к фермерам. По моему плану я Должен был за день заключить торговую сделку как минимум с двумя фермерами, и это почти всегда удавалось.
Постепенно я добрался до центра Северного острова, до района Роторуа, известного своими термальными источниками. Ночь застала меня в нескольких милях южнее городка Роторуа, я разбил лагерь в местности, заросшей манукой. Это кустарник, он растет почти так же густо, как бамбук. Я с трудом нашел место для палатки и вскоре, как обычно, уже спал. Ночью меня несколько раз будил какой-то странный звук - то ли журчащий, то ли урчащий, но, выглянув из палатки, я ничего подозрительного не обнаружил. Утром я увидел, что в 5 футах от палатки находится участок кипящей грязи, от нее-то и шли будившие меня звуки.
Некоторое время я работал в этом районе. Он мне чрезвычайно понравился. Атмосфера этого места была какой-то странной, непонятно влекущей. Я не имею в виду запах серы - в нем как раз приятного мало. Что-то было тут жутковатое и вместе с тем притягивающее. Я стал понимать, почему люди каждый раз возвращались на склоны Везувия после того, как вулкан сжигал их деревни и губил их соплеменников. Городок Роторуа мог быть в любой момент разрушен извержением, однако это не только не тревожило его обитателей, но, казалось, привносило в их жизнь особую пикантность. Сама почва здесь необыкновенна - пемза и вулканический песок. Здесь бьют горячие источники, кипит грязь, фонтанируют гейзеры, сотрясается земля. В местных реках и озерах водится самая крупная в мире форель.
В Роторуа я остановился в старом деревянном одноэтажном отеле у озера. Как-то во время обеда нас позвали посмотреть необыкновенное зрелище, и мы, побросав ложки, побежали на берег. Там стояло небольшое деревянное бунгало с пристройкой под баню. Чтобы не носить воду из озера, хозяин стал рыть колодец прямо посреди бани, и оттуда вдруг вырвался гейзер. Он пробил крышу и бил в небо 60-футовым фонтаном.
Однажды я охотился на фазанов в местности, где некогда находилась деревня Таравера. В XIX веке во время мощного извержения она была погребена под слоем пепла. Теперь здесь не было никаких селений, просто опустошенная равнина с отдельными участками зарослей мануки. Странно было идти по этой равнине и знать, что под тобой, на глубине нескольких сот футов, лежит деревня, может быть даже не разрушенная, но мертвая.
В Роторуа я подружился с одним человеком по имени Харольд Гудвин. Он был несколько чудаковат, говорил всегда очень спокойно и тихо. Главной его странностью было отношение к слабому полу. Он считал, что женщины не украшают жизнь, а, наоборот, мешают получать от нее удовольствие. Я не мог понять, шутит он или нет. Наверное, шутил, потому что он обрел счастливейший брак из всех, которые я знаю. Он обожал свою жену. Спустя 30 лет после нашего знакомства он с двумя своими дочерьми прошел на яхте из Англии до Новой Зеландии. Харольд вообще любил путешествовать, и мы с ним в то время совершили немало походов. Он был причастен к последующим изменениям в моей жизни.
Во время Первой мировой войны Харольд служил в новозеландских военно-морских силах и командовал торпедным катером, патрулировавшим Ла-Манш. Потом он заболел туберкулезом, и его списали. В Роторуа он работал инженером, специалистом он был замечательным. Среди его многочисленных изобретений - разборная брезентовая байдарка. Мы испытывали ее в эстуарии залива Пленти. Но Харольду этого показалось мало, и мы, обойдя косу, вышли в открытое море. Байдарка выдержала испытание.
Харольд познакомил меня с парусом. Мы арендовали 17-футовую яхту и по вечерам или в свободные дни ходили в заливе Айленд рыбачить. Как-то раз во время рыбалки мы не смогли поднять якорь. Пришлось резать канат и оставлять якорь на дне. Взяли курс на Расселл, прежнюю столицу Новой Зеландии, а теперь - небольшой городок на восточной стороне залива. Ночь застала нас на подходе к длинному деревянному молу; ветер стих, и мы едва двигались. В темноте разглядели бегущих по молу людей - казалось, сюда высыпало чуть ли не все население городка. Кто-то крикнул нам: "Джеймс, это ты?" Мы, естественно, ответили отрицательно. Фигуры на молу стали двигаться в обратном направлении, и, когда мы подошли к молу, там уже никого не осталось - некому конец бросить. Оказалось, что нас приняли за лидеров ежегодной 200-мильной гонки Окленд - залив Айленд. Это было мое первое знакомство с океанскими гонками.
