Следующая посадка - в Ницце, где мне предстояло заправиться. Я сел на пустынном пляже, поймал машину, съездил в Ниццу и вернулся на такси с канистрами бензина. Из Ниццы полетел в Италию.
Из Венеции вылетел поздно и хотел следующим прыжком достичь Любляны в Югославии. Триест я пролетал уже в сумерках, и стало ясно, что до темноты мне до Любляны не добраться. В темноте так в темноте - я решил рискнуть. Но над горами я попал в туман и стал беспокоиться: если он будет держаться и дальше, мне не удастся увидеть Любляну. Внезапно я осознал, что должен немедленно садиться, пока еще могу различать что-то внизу. Подо мной была неширокая долина, разбитая на сотни лоскутков-полей. Я выбрал на вид самое подходящее, заложил крутой вираж и приземлился. Увы, в сумерках я не увидел, что сажусь на свежевспаханное поле, и понял это слишком поздно - когда колеса уже увязли. Хвост задрался, и моя "Мот" встала на нос. Опять я повис на ремнях в 10 футах над землей. Оценить урон мешала темнота, но наутро оказалось, что сломался только пропеллер. Мне пришлось 10 дней ждать нового, сидя в ближайшей деревушке Нови Вас при Ракеку. Ясно, что в местечке с таким названием я не скучал.
Деревенский староста захотел покататься на моей машине, и я не мог ему отказать - все жители очень заботливо ко мне относились. Обследовал все ровные места в окрестностях, и лучшее, что мог найти, был участок шириной 15 и длиной 200 ярдов с окаймлявшими его глубокими канавами. "Джипси Мот", как мы помним, не имела тормозов, но мне удалось и взлететь, и сесть благополучно вместе со старостой.
Дальше был Белград, из него я вылетел в плохую погоду. 60 миль летел над Дунаем; долину окаймляли горы, покрытые плотными облаками и туманом. Помня музыку Штрауса, я представлял Дунай прозрачным и голубым и был разочарован: он оказался мутным, коричневым. К Железным Вратам я подлетал великолепным ущельем, напоминавшим огромный тоннель с облачным сводом.
Началась Румыния. Облачность становилась все ниже и ниже, вместе с ней спускался и я, и вскоре пришлось обходить телефонные столбы, маячившие в тумане. В конце концов пришлось сесть на какое-то поле, где меня немедленно окружила шумная толпа босых крестьян. На плохом немецком я старался объяснить им, что мой аэроплан - машина хрупкая и не надо трогать его руками. К счастью, появились солдаты, тоже босые, и взялись охранять аэроплан до тех пор, пока туман не рассеялся настолько, что я мог взлететь.
Миновал Бухарест, обошел Трансильванские Альпы, пролетая над россыпью нефтяных вышек. Я направлялся в Иази, лежащий в широкой долине реки Прут. Перед тем как стемнело, я пересек широкий горный хребет, вылетел к долине Прута и обнаружил, что вся она скрыта густым туманом. Где-то на дне этой белой реки был Иази.
Меня окатило ледяной волной страха, но через несколько мгновений отпустило, и я снова почувствовал себя спокойным, с ясной головой. Резко развернулся, дал полный газ и полетел обратно. Подо мной были лесистые горы без пяди ровного места, но я помнил, что милях в тридцати отсюда видел долинку с участками подходящих для меня пастбищ.
В сумерках я нашел эту долинку, спустился и смог еще увидеть землю прямо под собой. Я выбрал участок, казавшийся чистым, но вынужден был дважды заходить на посадку и садился уже вслепую, почти в полной темноте. Я выровнял самолет, мягко коснулся земли и затаил дыхание, ожидая, что вот-вот врежусь в какую-нибудь ограду или попаду в канаву. Но мне повезло - посадка получилась идеальной. Кроме того - редчайший случай, - никто не увидел моего приземления. Я пошел через пастбище, вышел на дорогу и стал ждать. Через некоторое время подъехал грузовик, полный свирепого вида крестьян, облаченных в одежды из козьих шкур. Разглядев меня, они устроили чудовищный гвалт, смысл которого я, естественно, понять не мог. Подъехала еще одна машина, в ней оказался некто, говоривший по-французски. Он пояснил, что крестьяне приняли меня за русского шпиона и выясняли друг у друга следует ли меня расстрелять.
- Скажите им, - обратился я к своему переводчику, - что я весь день ничего не ел. И не соблаговолят ли они отдожить свои легкомысленные дебаты до тех пор, пока не предложат мне какой-нибудь обед?
Мое заявление мигом изменило всю обстановку. Забрав меня, вся компания ринулась в ближайшую деревню. Меня привели в какое-то заведение и усадили перед горой мяса. Я посвятил угощению несколько часов, и все это время местное население, сплющив носы о стекло единственного окна, наблюдало за мной со стороны улицы. На ночь мне предоставили крошечную, душную, грязную комнатенку, где укрываться надо было чем-то огромным и пухлым, набитым пером. Наутро, когда я полетел в Иази, со мной на борту был староста приютившей меня деревни. Его звали Адвокат Попович.
После Иази я полетел на север, в Черновцы - город на границе Молдавии и Украины. Там я ночевал у начальника аэродрома, который во время Первой мировой войны был одним из лучших национальных асов. Я дал ему полетать на "Джипси Мот", он пришел в восторг. Не могу себе представить более гостеприимного хозяина; кроме прочего, он поручил своей русской подружке - очаровательному, милому созданию - развлекать меня. Она знала несколько немецких слов, я - столько же, но мне кажется, у нас лучше получалось без всяких разговоров.
После Черновцов я сотни миль летел над сплошным лесным пространством, прерывавшимся только долинами ручьев и рек. Признаков человека почти не было видно. Заправлялся в Варшаве и Познани. Направлялся в Лейпциг, но близ Одера попал в туман и сел на огромном убранном поле в местечке под названием Реппен, где меня гостеприимно приютил и обильно потчевал местный барон.
Может показаться, что все мое воздушное путешествие протекало довольно просто, на самом же деле после каждой посадки мне приходилось вести долгие переговоры и проходить через утомительные формальности. Полиция, таможня, военные, чиновники военной и гражданской авиации всех приходилось удовлетворять долгими объяснениями. На каждой остановке все мои документы - паспорт, разрешение, бортовой журнал и прочее изучались, переводились, обсуждались и штемпелевались. В Восточной Европе никто, казалось, по утрам ничего не ел, и мне не терпелось вылететь, чтобы успеть днем, во время следующей остановки, добыть себе пропитание. Ко всему прочему мне почти всегда стоило трудов получить бензин и масло нужного качества. Как-то раз я вынужден был провести 16 часов в ожидании бензина. Позднее, набравшись опыта, я всегда имел при себе буханку хлеба.
После Реппена я забавы ради сел на какое-то поле в Чернолесье (правда, мне удалось достать там немного бензина - весьма неожиданно). Меня окружила толпа немцев. Я попросил не трогать мой нежный аэроплан, и они обиделись - решили, что я думаю, будто они могут нарочно повредить мою машину, чтобы отомстить ненавистному британцу за события недавней войны. Они сказали, что, напротив, испытывают теперь к нам, британцам, чрезвычайно дружеские чувства. Я, в свою очередь, заверил их в своих самых добрых намерениях, и мы расстались друзьями. Потом я остановился в Лейпциге, а оттуда полетел в Дессау, где мне дали совершить полет на небольшом моноплане "Джанкерс", сделанном целиком из металла. Управлять им было тяжело, и летал он в сравнении с "Джипси Мот", как кирпич.
Следующий день выдался обильным приключениями. Близ Мюнстера я из-за тумана вынужден был прервать полет и приземлиться на поле. Подождал с час и попробовал лететь дальше. К Мюнстеру пробиться не удалось, и я полетел на Оснабркж. Но и там все было в тумане. Я некоторое время покружил, а потом сел в поле у Йеггена. Там с помощью местных жителей я отметил на карте точное расположение аэродрома и решил снова попытаться найти его. Полетел вверх по долине на малой высоте, но увидел, что впереди туман стелется по земле. Повернул, полетел обратно и обнаружил, что и здесь туман уже лег на землю. Я оказался в ловушке, туман повсюду. Меня охватила паника. На нормальный разворот уже не хватало высоты, пришлось маневрировать на пределе. Я увидел как бы подходящее поле, сделал отчаянный полукруг, зашел на посадку и благополучно приземлился.
Ночь провел в доме местного фермера, который в войну сражался с новозеландцами. Он был чрезвычайно гостеприимен; в доме кроме меня и хозяина ночевали его отец, мать, дедушка, бабушка, дети, "Джипси Мот" и пять коров. Правда, аэроплану и коровам было предоставлено отдельное помещение.
На следующее утро я нашел все-таки Оснабрюк. Работники аэродрома знали о моем приближении и сигналили в тумане красными ракетами.
Из Оснабрюка я без приключений вернулся в Англию. Ла-Манш перелетал спокойно, на высоте 50 футов - жаль, что мой бывший напарник Джо Кинг этого не видел.
Глава восьмая
СТАРТ
В Англию я вернулся 20 ноября, и теперь мне предстоял месяц волнений, труда, неопределенности и страха. Кажется, с такого состояния неминуемо начинаются все мои большие приключения, и в конце концов все сводится к вопросу: "Я стартую или я не стартую?"
