И все же битва была проиграна. Потери велики, стратегическая инициатива вновь полностью перешла к болгарам, да и недовольство охлоса своим императором могло в скором времени перейти от глухого ропота к череде мелких мятежей. А ведь Варда Фока, засевший в Антиохии и на Кипре, с радостью воспользуется любой возможностью. И с Самуилом заключит мир, легко сбросив как выкуп еще сколько-то провинций вдобавок к уже завоеванным болгарами. Это понятно, сам Василий на его месте поступил бы так же.
Что ж, если империя становится слаба на полях сражений, приходится основную тяжесть противостояния переводить в иные сферы. Так уже не раз было, поэтому император не сомневался относительно того, что ему предстоит делать. Задержавшись в Пловдиве на день, дабы убедиться, что крепость готова к осаде, Василий, окруженный верными людьми и экскувиторами, не щадя коней, направился в Константинополь. Меч временно должен был спрятаться в ножнах, а его место занимало перо. То самое, которым пишутся письма и договоры о мире или перемирии. А помочь в этом ему должен тот, кто был абсолютно верен империи вообще и ему лично, да к тому же знал толк в душах человеческих…
* * *
Византия, Константинополь
Велик и могуч Константинополь – Рим второй, Восточный. Это не оспаривается никем – ни врагами, ни союзниками, ни тем более самими византийцами. Крепкие стены, величественные дворцы, сила и мощь расквартированных в городе войск. Да и множество боевых и торговых кораблей в бухте напоминают о том, что сила империи не только на суше, но и на водяной глади. Причем на воде византийцам почти не приходилось терпеть поражений.
Вот только дыхание войны чувствуется даже здесь, в сердце империи. Опасливый шепот о тяжелых поражениях имперской армии под предводительством самого Василия II, слухи о том, что мятежник Варда Фока в своей Антиохии вот-вот снова сунется в соседние провинции… С разговорами и слухами борются сурово, хватая обладателей чересчур длинных языков, сурово наказывая, чтобы у других и мысли не возникло повторять подобное. Плети, вырывание языков для особо разговорившихся. Крупные денежные штрафы, но это только для тех, кто способен заплатить полновесными золотыми монетами.
И оживившиеся обитатели трущоб, городского дна. В последнее время шайки воров, грабителей, наемных убийц усилились, получив подкрепление, втянув в себя немалую толику дезертиров. В основном из псилов, то есть легкой пехоты, что несла в боях больше всего потерь.
Это пополнение было как нельзя кстати. Ведь к предводителям шаек в последнее время стали наведываться неожиданные гости с востока. Манили будущей богатой добычей, но уже сейчас соблазняли золотыми и серебряными кругляшами. Денег было не так много, чтобы отбросить обычные дела вроде грабежей, но достаточно, чтобы не отмахиваться от слов, чтобы всерьез задуматься. А задумавшись, готовиться к тому, чтобы выступить по получении сигнала. Того сигнала, что дадут посланцы Варды Фоки, метящего на императорский трон.
Знал ли о происходящем в его столице Василий II, император Византии? Пожалуй да. Принимал ли всерьез? Такой же ответ. Но еще он осознавал и то, что пока длится столь несчастливо складывающаяся война с болгарами и не подавлен мятеж Варды Фоки – покоя не видать. Империя слабеет, она не в состоянии вести сразу две серьезные войны, одна из которых еще и внутренняя, с противником, знающим изнутри все твои сильные и слабые стороны. А значит, он прав в своем стремлении выскользнуть из охватывающей его паутины.
Стоящий у окна и смотрящий на город Василий несколько раз глубоко вздохнул, набираясь сил перед не самым приятным для него разговором. С тем человеком, что сейчас сидел, перебирал свои любимые жемчужные четки и смиренно ждал, когда его повелитель выскажет свою волю. А ему, императору, придется хотя бы для самого себя признать, что он ошибся. Ошибся в тот момент, когда посчитал мятеж менее опасным, чем войска болгарского царя. И еще тогда, когда потешил свое самолюбие, приказав оскопить Романа Крумида. Не послушал совета, что одно это известие станет для Самуила не устрашающим, а придающим новые силы и усиливающим ненависть к Византии в целом и к нему особенно.
Собравшись с силами, император повернулся к окну спиной и ласково улыбнулся Николаю Хрисовергу, константинопольскому патриарху, второму по влиянию человеку в империи. Уже почти старик, с пошатнувшимся здоровьем, но все со столь же крепким духом и абсолютной преданностью идеям империи. Той самой, что должна была восстановить свое прежнее влияние, выйти на рубежи, существовавшие еще до великого разделения на Рим Западный и Рим Восточный.
– Все поправимо, порфирородный, – используя это титулование, подчеркивающее законность рождения и соответственно власти над империей, патриарх подбадривал владыку империи. Понимал, что обстановка в Византии далека от желаемой. Да и от сколь-либо приемлемой уже тоже далека. – Желаете отвлечься игрой в шахматы перед беседой? – Нет, не желаю. Мы уже проигрываем партию. Ту, которая не на доске, а в жизни, – отрезал Василий, начиная прохаживаться взад-вперед. Резкие его движения показывали, что он с трудом удерживает себя от того, чтобы не выплеснуть свой гнев на того, кто уж никоим образом непричастен к возникшим бедам. – Империи нужен мир. Мне нужен мир. Всем нам нужен мир, иначе начнется то, чего опасались все мои предшественники. Империя распадется на части, останутся лишь ближние к Константинополю провинции. И те со временем растащат алчные псы-соседи.
– Варда Фока пойдет на такое. Лишь бы самому оказаться на троне. Он уже посылал людей к Самуилу. И те были приняты с почетом и уважением.
– Свершилось…
Разом обессилевший базилевс даже не сел, а буквально упал в кресло, которое жалобно скрипнуло под ним. Значит, теперь его враги могут объединиться в единое целое. Самуил умен, он должен понимать, что его болгары не способны удержать за собой не то что всю империю, но даже сколь-либо значимую ее часть. Слишком сложен незримый механизм, который ей управляет, не по зубам он болгарской знати. Их удел царство, но никак не империя. Это понятно не только тут, но и там, у болгар.
А вот разорвать Византию на куски, а остаток отдать тому же Варде Фоке – это Самуил сделает с легкостью. Понимает, что император Варда совсем не то, что Василий II. Неужели действительно все, конец? Нет, он еще поборется! Да и слова патриарха, звучащие сейчас. К ним явно стоит прислушаться.
– У нас есть несколько месяцев передышки, базилевс. Царь Самуил тоже истощил свое войско, его воинам нужен отдых. Самое большое, что он сделает в эти месяцы – возьмет Пловдив. И тем даст нам еще немного столь необходимого времени.
– Для похода на Антиохию и Кипр? – невесело улыбнулся Василий. – Ты не военный человек, Хрисоверг. Узнав о таком нашем походе, Самуил соберет все, что у него есть и рванется к Константинополю, зная, что остановить его мы не сможем. А с другой стороны ударит Варда, вылезший из антиохийских крепостей. И тогда наш разгром будет уже неизбежен. Не знаю, что тогда придется выбрать – смерть или бегство.
– Разве я говорил о походах? Нет, время империи нужно для иного. Для подготовки мирного договора.
– Самуил не будет слушать моих посланников. Он не верит ни империи, ни мне. Царь оскорблен и жаждет мести…
Повисшее молчание довольно долго не решался нарушить ни один из собеседников. Император не хотел вспоминать о собственной ошибке. Ну а патриарх не желал бередить довольно свежие раны повелителя империи. Понимал, что это сейчас ни к чему хорошему не приведет. Однако продолжать тяжелый разговор было необходимо. Поэтому именно Хрисоверг разорвал повисшее в воздухе нездоровое молчание:
– Для мира нужна третья сторона. Посредник, которому бы поверили болгары. Такой, который готов сдержать свои обещания. И кому мы сможем дать нечто, для него ценное.
– Император Оттон Третий? Я бы не стал ему верить. Не ему, конечно, он всего лишь мальчишка. Его матери и бабке, которые на правах регентш управляют Священной Римской империей.
– Я тоже не стал бы, порфирородный. К тому же нам нечего ему дать из того, что не было бы важным для империи. Зато есть Русь и ее князь Хальфдан Мрачный.
– Если это шутка, то она неудачная!
Василий пристально буравил взглядом патриарха Николая Хрисоверга, но не мог найти ни малейшего следа усмешки. Похоже, тот и впрямь был серьезен, предлагая в качестве посредника киевского князя. Но вот причины этого никак не желали укладываться внутри императорской головы. Однако ему их стали излагать, не дожидаясь прямого вопроса.
– Хальфдан будет лучшим выбором из всего худшего, что имеется. Ему поверят болгары, они помнят время князя Святослава. И можем верить мы, пусть и частично. Хальфдан Мрачный сам загнал себя в ловушку честности всем своим недолгим, но ярким правлением. Он может интриговать, убивать противников, отбрасывая все писаные правила и неписаные традиции. Но никогда не станет нарушать данное им слово. Он слишком близок со своими жрецами, чуть ли не один из них. В этом князь Киевский схож с Олегом Вещим. Тем самым…
